— Что-то вроде исповеди?

— Для тебя — да. Для тебя сомнения — грех.

— Эк, куда…

— И ты всегда был таким. С детства.

— Не знаю, что на это ответить.

— А я тебе скажу. Ты должен ответить, что хочешь жить нормальной жизнью, а для этого тебе нужен кто-то, с кем ты можешь обсудить свою жизнь, а твою жизнь нормальной не назовешь.

— Я живу ненормальной жизнью?

— Я имею в виду твою работу. У тебя другой жизни нет.

— Перестань, Лотта.

— Человек не может жить только одной жизнью. Двадцать четыре часа в сутки.

— Я и не живу. А если иногда и живу, то только потому, что это мой долг.

— Слишком часто. Не иногда, а почти постоянно.

— Но ведь это от меня не зависит… — Он встал, покачнулся и посмотрел на часы. Двадцатичасовой рабочий день. Первые, самые важные часы…

— Куда ты, Эрик?

— В мою избушку. Надувной матрас еще жив?

Фредрик Хальдерс понимал, что можно выиграть битву, но проиграть войну. Это было не в его духе. Компромиссы — для слабаков. Кто хочет выиграть войну, должен быть настроен на победу. Это возможно, потому что он представитель власти. Собственно, само слово предполагало: война должна быть выиграна. Он — представитель власти.

Хальдерс вернулся в город после разговора с владельцем собачьего питомника на старой буросской дороге. Тот ни секунды не сомневался в своих словах. Да, именно в это время. Да, «Форд-эскорт CLX», хэтчбек, модель девяносто второго — девяносто четвертого годов, цвет скорее всего полярно-белый. Уверен? Еще бы, в лунном свете как днем, к тому же полярно-белый цвет самый распространенный у этой модели. Других даже и не видел. Вот как сказал собачник.

— А в годах уверен?

— Самое раннее — девяносто первый. Но не раньше. Ты же знаешь — они в девяносто первом подтянули рожу «эскорту». Он стал повыше, обтекаемой формы. Как наш.

— Но это точно был «CLX»?

— Что?

— Ты сказал, это был «CLX». А почему не «RS»?

Собачник посмотрел на Хальдерса, словно удивившись, что тот произнес нечто достойное внимания.

— Ты же и без меня знаешь, что у «RS» сзади спойлер. А у этого никакого спойлера. Или как?

— А номер ты заметил?

— Блокнота у меня с собой не было. Первые две буквы — НЕ.

— А цифры?

— Луна, знаешь, не прожектор у фотографа. Буквы лучше видны, чем цифры.

— Вот как?

— Мы же говорим буквами, а не цифрами. Поэтому, думаю, буквы и легче различить. Или как?

Полный псих, решил Хальдерс. Но наблюдательный, и машины знает. Он поблагодарил собачника со всей доступной ему вежливостью, записал все в блокнот и спросил:

— А что еще?

— Видел ли я что-нибудь еще?

— Или слышал.

— С чего начнем? Что видел? Или что слышал? Или как?

— Что еще ты видел, кроме машины?

— Водителя не видел. Свет так падал.

— Пассажиры?

— Не уверен. По-моему, нет.

— Откуда он приехал?

— Откуда — не знаю. А куда поехал — знаю. Развернулся и рванул в город.

Хальдерс записал и это.

— Значит, приехал откуда-то еще, не с дороги… с озера или из Хеленевика, — рассудил собачник. — Или как?

Хальдерс не ответил.

— Или как? Либо отсюда, любо оттуда… любой из моих гончаков сообразит.

— Водитель мог заблудиться, или передумать, или просто завернул к озеру поссать, а потом развернулся и поехал дальше.

Так Хальдерс сказал вслух. А подумал совсем другое. «Ну и идиот» — вот что он подумал.

— О! — удивился собачник. — Теперь я понимаю, как работает полиция. — Он постучал указательным пальцем по лбу. — Сам бы я никогда не додумался, или как?

— Может, слышал что-то?

— Кроме звука мотора?

— Ну да. До того или после того.

— С чего начнем? С до или после?

Хальдерс вздохнул.

— Слушай, время позднее, и мы оба устали.

— Я не устал.

— Повторяю: слышал ли ты что-то?

— Не-а.

— И ничего необычного больше не видел?

— Странно было бы услышать. Или как?

— Не понял. — Хальдерс ждал продолжения.

Они стояли на крыльце, в дом собачник его не пригласил. Когда Хальдерс позвонил, залаяла собака, может, даже две, но потом все стихло. Над двором висел стальной тросик, поблескивающий в свете фонаря у ворот. Владелец питомника был гораздо меньше ростом, чем длинный Хальдерс, поэтому с самого начал занял оборонительную позицию.

— Я не понял, что ты хочешь сказать, — повторил Хальдерс.

— Было бы странно, если бы я что-то слышал. Движение было — зашибись. На вашей базе, я имею в виду. Приезжали, уезжали… чуть не всю ночь, или как?

Хальдерса начала раздражать манера собеседника после каждой фразы вставлять «или как?». Но он понял, на что тот намекает.

— Имеешь в виду вчерашнюю вечеринку в полицейском спортивном центре?

— Пивном центре. Или как?

— Тебя беспокоил шум?

— Не сказать, чтобы очень. Но движение было — не дай Бог.

— Машины?

— Машины… это же и есть движение. Или как?

— Пешеходов не было? Движение пешеходов — тоже движение, — философски, как ему показалось, заметил Хальдерс.

— He-а. Я не видел. А на вашей пивной базе гуляли ого-го. Гости то и дело забредали ко мне на участок… уже под утро. Какой-то констебль в штатском… а с ним полуголая баба… Вот они и решили поваляться во мху за срубом, куда гончаки не достают. — Он посмотрел на угол дома и, как показалось Хальдерсу, мысленно прикинул расстояние: достают туда гончаки или не достают?

«А ведь это мог бы быть мой сорокалетний юбилей», — подумал Хальдерс.

— Никакой беготни не было?

— Я не видал. Почему бы тебе не спросить у приятелей?

— Обязательно спросим.

— Хорошая мысль, или как?

— Но ты уверен насчет машины? — Хальдерса начало восхищать собственное терпение.

— Я же сказал! Мы же уже все детали обсудили…

— Спасибо за информацию, — быстро произнес Хальдерс, опередив собеседника с его очередным «или как». — Если вспомнишь еще что-то, что угодно, позвони, ладно? Может, раньше что-то было, кто-то проходил несколько раз… все, что угодно. Ты меня понял, или как? — добавил он и, не дожидаясь ответа, пошел к машине. Улыбнулся и вставил ключ в замок зажигания.

Хальдерс остановил машину возле управления и пошел вдоль реки. Народ чумился. Он подумал и решил — лучше слова не найти. Публика чумится. Полицейских на улице почти не было. Полицейские тоже хотят жить нормальной жизнью. Подойдя к «Шератону», он пришел к выводу, что идеальным решением было бы завести на каждого жителя по полицейскому. На каждого жителя — по честному, порядочному и вежливому констеблю. Один житель — один констебль.

Он перешел Дроттнингсторгет. Остановился у биржи и выпил что-то из прозрачного пластмассового стаканчика. Это не малиновый сок, подумал Хальдерс. Надо бы вернуться, свалить их стойку, арестовать и отправить в каталажку. Нельзя проходить мимо даже таких мелочей. «Нулевая толерантность». Дурацкое выражение, но имеет смысл. Общество должно продемонстрировать, что не собирается мириться с подобной мерзостью. Преступление, даже минимальное, следует рассматривать как преступление. Едешь на велосипеде без фонаря — забираем права. Пьянствуешь публично — тюрьма. Пусть короткий срок, один-два дня, но тюрьма. Раз за разом. В Нью-Йорке так и сделали. В городе будет спокойнее жить. И во всей стране. Не знаю, как в Нью-Йорке.

«Все будет спокойнее. И всем будет спокойнее, кроме меня, — решил Хальдерс. — Чем больше я думаю о спокойствии, тем больше злюсь. И что я буду делать, если общество даст отмашку нулевой толерантности? А коллеги? Что они будут делать? Кто-то довольствуется малым, а кто-то хочет пройти весь путь. Для кого-то война не кончается».

Тысяча человек вместе с ним ждали зеленый свет, чтобы перейти Йоталеден. Перейдя Йоталеден, он обнаружил, что попал в общество других десяти тысяч на Пакхускайен. Начался фейерверк — первый залп прозвучал с такой силой, что в голове у Хальдерса словно что-то взорвалось. Он взял кружку пива, сел у края длинного стола и так посмотрел на соседа, что тот через минуту поднялся и ушел.