Он последовал в комнату поменьше, с одним большим столом и множеством людей. Были там и Дейн с Муром. Несколько человек носили балахоны, как тевтекс; большинство были в штатском. Все казались сердитыми. На столе лежал цифровой диктофон. С его появлением шум бурных споров оборвался. Дейн встал.

– Билли, – сказал спустя миг Мур. – Прошу, присоединяйся.

– Я возражаю, – сказал кто-то. Начался ропот.

– Билли, прошу, присоединяйся, – сказал Мур.

– Что происходит? – спросил Билли.

– Еще не было времен подобных нашим, – сказал Мур. – Тебе интересно будущее? – Билли промолчал. – Когда-нибудь читал свой гороскоп?

– Нет.

– Разумно. Нельзя увидеть будущее – его нет. Можно только делать ставки. От двух ясновидящих не добьешься одного ответа. Но это не значит, что кто-то из них ошибается.

– Но возможно, – сказал Дейн.

– Возможно, – сказал Мур. – Но это все разные степени возможности. Даже лучше, когда прорицатели спорят. Ты так и не сказал нам, что тебе снилось, Билли. Что-то поднимается? Все чувствуют, как что-то поднимается. С самого исчезновения кракена. И разногласий нет. – он сложил ладони, изображая обратный взрыв. – И это неправильно.

– Это запись консультации с лондонмантами, – сказал он.

– Что еще за?.. – спросил Билли.

– Вот хороший вопрос, – сказал Дейн.

– Голоса города, – ответил Мур.

– Мечтать не вредно.

– Дейн, прошу. Это старейшие оракулы в пределах М25[26].

– Простите, – сказал Дейн. – Но Фитч ошибается уже много лет. Говорит только то, что хочешь услышать. Люди обращаются по традиции…

– Некоторые из них получше, – сказал кто-то другой.

– Ты забываешь, – сказал тевтекс, – что первыми это предсказали лондонманты. Возможно, Фитч сдает, это правда. Люди обращаются по традиции, это правда.

– Сантименты, – сказал Дейн.

– Быть может, – ответил Мур. – Но в этот раз предсказал он. Он умолял, чтобы люди обратили внимание. – Мур нажал «плей».

– … лучше, если спросите, – сказал отрывистый цифровой голос.

– Это Сайра, – сказал Мур.

– … о том, за чем пришли.

– Что-то поднимается, подо всем, – это был тевтекс. – Мы ищем путь между возможными…

– Не в этот раз, – старческий голос. Его лепет то и дело терял связность. Он говорил настойчиво и оттого сбивчиво. – Имейте веру, но вы должны и что-то сделать, понимаете? Вы правы, оно грядет, и вы должны… Это конец всему.

– Иметь веру во что? – спросил тевтекс. – В Лондон?

Старик Фитч бессвязно нудил о закоулках и тайной истории, описывал пентакли в банальностях городского планирования.

– Пора это сказать, – резко заявил он.

– Я не понимаю…

– Никто не понимает. Я знаю, что вы думаете. Что вам говорили? Кто-нибудь говорил, что грядет? Нет. Все только знают, что грядет. А дальше этого никто не видит, верно? Что-то, – продолжал Фитч, и голос его напоминал голос праха, – грядет. Это вам говорит Лондон. Что-то случилось, и будущее не просчитать. В этот раз не увильнуть. Не спастись.

– Что грядет?

– Мир смыкается. Что-то поднимается. И конец. Если любой пророк напророчит иначе – увольняйте его. – Билли слышал отчаяние. – Потому что он либо лжет, либо ошибается.

– Нужно искать, – сказал Дейн. – Нужно выходить на поиски Бога. Всем заправляет Тату. Он не позволит другим заполучить такую мощь.

– Вы что-то говорили про его врага? – спросил Билли. – Может, это он забрал кракена?

– Гризамент, – ответил Дейн. – Нет. Он не был преступником и не имел дел с богами. И он умер.

– А разве люди не думают, что это вы его забрали? – спросил Билли. Все уставились на него.

– Все знают, что мы бы не стали, – сказал тевтекс. – Он не наш. Он ничей. – Тут Билли понял, что это последние люди, которые бы забрали кракена – асимптоту своей веры.

– Что ты хочешь? – спросил Дейн тевтекса. – Ты говоришь, нам нужно понять ситуацию, но мы должны выйти на охоту. Мы избавим его от зла.

– Довольно, – сказал тевтекс, и все замолкли. – Тебе не приходило в голову, что это испытание? Ты правда думаешь, что Бог… нуждается в спасении? – Мур впервые держался как глава церкви. – Не забыл ли ты катехизис? Какая фигура сильнейшая на доске?

Наконец Дейн пробормотал:

– Сильнейшая фигура на доске – кракен.

– Почему?

– … движение, похожее на неподвижность.

– Веди же себя так, будто понимаешь, что это значит.

Мур встал и вышел. Билли ждал. Вышел Дейн. Один за другим разошлась паства.

Штаб ОПФС – один кабинет среднего размера с дешевыми креслами и офисной мебелью из «Икея». Коллингсвуд редко пользовалась столом и так и не выбрала свой – работала с ноутбуком на коленях в глубоком кресле.

– Что с нашим унылым занудой? – спросила Коллингсвуд.

– А сегодня это у нас кто? – спросил Бэрон.

– Варди. С самого начала дела о кальмаре он еще зануднее и тише, чем обычно.

– Думаешь? По-моему, это его стандартная мрачность.

– Не-а. – Коллингсвуд наклонилась к экрану. – Что он там вообще делает?

– Занимается спрут-культом.

– Ясно. То есть дрыхнет.

Коллингсвуд уже видела методы Варди. Он обходил Лондон, допрашивал информаторов. Постоянно прочесывал Интернет. Иногда хаотично и сосредоточенно шел по следу от книги к книге, читая абзац в одной, отбрасывая и хватая другую из расползающейся свалки на столе или вскакивая и отыскивая книгу в шкафу перед собой, читая по пути назад, – и уже дочитывал, когда садился. Он как будто находил единую увлекательную историю, разбросанную по бессчетным книгам. А еще он все пропускал через себя. Сидел, сложив пальцы домиком перед губами, с закрытыми глазами. Иногда покачивался. Проваливался в забытье и оставался так на минуты, а то и час.

«Как думаешь, что значат эти кости панголина?» – спросит его Бэрон о какой-нибудь возникшей секте чудиков, или: «Есть идеи, что жрица имела в виду под «жезлом крови?», или: «И как мы думаем, где они принесут в жертву мальчика?».

– Не уверен, – ответит Варди. – Есть пара идей. Надо подумать. – И его коллеги затихали, а Коллингсвуд – если была рядом – делала жест «опять выеживается» или делала вид, что сейчас разольет на него чай, или еще что.

Так он проводил долгое время, в конце концов распахивая глаза и заявляя что-нибудь вроде: «Панцирь ни при чем. Панголины двуногие. Вот в чем дело. Вот почему они похитили танцора…» Или: «Гринфорд. Ну конечно. Раздевалка какого-нибудь заброшенного бассейна. Быстрее, у нас мало времени».

– Он не может сдвинуться в деле спрута, – сказал Бэрон. – Последний раз, когда я проверял, он сидел с заметками о консервации Арчи и кучей статей по метаболизму кальмаров. И какими-то брошюрками по экспедиции «Бигля».

Коллингсвуд подняла брови.

– А я ничего не могу разнюхать о заварухе в Патни, – сказала она. – Слишком много всего творится. Из-за этого гребаного кальмара все на нервах. Не поверишь, сколько звонит психов.

– Как сама справляешься?

Коллингсвуд издала неприличный звук.

– Отвали, начальник, – сказала она. Она не рассказала о своем новом повторяющемся кошмаре – как ее выбрасывают из машины, как она затем летит в кирпичную стену.

– Но это точно по нашей части, то, что там, в Патни?

– Если бы я ставила бабло, – сказала Коллингсвуд. – То уж с такими-то синяками… – С шлепаньем воды о каменный берег беспокойно билось тело. Это был журналист, специализировавшийся на трудовом рынке, которого как будто раздавили. Убийство передали ОПФС, когда патологоанатом обратил внимание, что четыре раны тупым предметом на груди немного напоминают следы ударов невозможно большим кулаком.

Бэрон глянул на свой экран.

– Письмо от Харрис.