– Что все это значит? – наконец прошептал Билли. – Что вы сделали с Леоном?

– С Леоном?

– Ну знаешь, как бывает, – сказал Госс. – Только оба положили глаз на один волован, как хвать – а уже все съели.

Госс держал Билли, как куклу. В руки Билли вцепились ладошки малыша Сабби.

– Что происходит? – спросил Билли. Он озирался, таращился на радиочеловека; он не понимал. – Что все это значит?

Сидящий вздохнул.

– Твою-то мать, – сказал он. – Все-таки прикинулся ветошью. – Его буравящие глаза не изменились ни капли. – Давай так спрошу, Билли. Ты что за хрен?

Панк поерзал на стуле. Слегка приподнял руки. Яростно заморгал.

– На кого работаешь? – спросил он. – Что ты такое? – Тут Билли осознал, что платок не надет в ковбойском стиле, а кое-как засунут человеку в рот. У него был кляп. Он тряхнул руками, и Билли увидел, что у него наручники.

– Поверни гребаную башку! – продолжал голос человека, который не мог говорить. – Повернись. – Один из охранников в шлемах влепил ему сильную пощечину, и тот приглушенно закричал в кляп: – Поставьте этого придурка! – Два охранника вздернули его под мышки. У него заболталась голова. – Посмотрим, – сказал голос. Охранники развернули его к задней стене.

Появились краски. Вся спина человека без одежды была сплошной татуировкой. По ее краям дымились красочные завитки, кельтские фракталы. В центре находилось большое стилизованное лицо с черными контурами. Резкое, мастерски исполненное. Мужское лицо неестественных цветов. Язвительное старое лицо с красными глазами – где-то между профессором и дьяволом. Билли таращился.

Татуировка шевельнулась. Глаза из-под тяжелых век встретились с глазами Билли. Он уставился на нее, а татуировка уставилась в ответ.

Билли закричал от шока и попытался отшатнуться. Госс удержал.

Охранники подпирали человека с панковской прической. Набитые глаза татуировки ходили из стороны в сторону, как в анимации, будто на спину проецировали мультфильм. Когда татуировка поджимала губы, следила за Билли, поднимала брови, ползали жирные черные очертания, сдвигались истемна-синие, сине-зеленые, медные участки кожи. Она открыла рот – и открылась дыра черных чернил, нарисованная глотка. Она заговорила все тем же глубоким лондонским голосом:

– Где кракен, Хэрроу? Чего ты добиваешься? Что от тебя хочет банда Бэрона?

Человек-радио шептал помехами.

– Что ты?..

– Дай я объясню нашу проблему, – сказала татуировка. Мужчина, на спине которого она была, бился в хватке охранников. – Моя проблема – тебя никто не знает, Билли Хэрроу. Ты взялся из ниоткуда. Никто про тебя не в курсе. И было бы мне все это до лампочки – но кракен, мужик. Этот кракен – не хухры-мухры, приятель. И он пропал. А это плохо. За такими вещами ангел во все глаза приглядывает. Хоть и хреново приглядывает, а? Короче: я не врубаюсь, что ты сделал или как. Не хочешь меня посвятить?

Билли пытался придумать что-нибудь, что сказать, что угодно, чтобы эти невозможные похитители его отпустили. Он бы сказал все. Но не мог понять ни единого слова из вопросов татуировки.

Тени сдвинулись.

– Ты ходишь под бэроновскими, – сказала татуировка. – Так себе вкус, но я могу спасти тебя от тебя же. Все, теперь мы с тобой работаем вместе, у нас друг от друга секретов быть не может. Так что вводи в курс. – Татуировка таращилась. – Что там за дела?

Люди раскладываются, люди – генераторы, чернила ездят на человеке.

– Ну вы гляньте на него, – сказала татуировка. – Чист, как Христос, да? Говоришь, дома у него пусто?

– Ни черта не почувствовал, – ответил Госс. Харкнул и сглотнул то, что попало в рот.

– Кто забрал кракена, Билли? – спросила татуировка. Билли попытался ответить. Настала долгая пауза.

– Слушай, – сказал Госс. – Он что-то знает.

– Нет, – медленно ответила татуировка. – Нет. Ошибаешься. Не знает. Видать, это дело для мастерской. – Человек затрясся и застонал, и охранник снова его ударил. Татуировка закачалась вместе с телом-носителем. – Ты знаешь, что нам нужно, – сказала она. – Веди его в мастерскую.

Человек, который был радио, прошептал плохо настроенный прогноз погоды.

Госс тащил Билли, из-за чего его ноги переступали с новой скоростью, как в фарсовой мультяшке. Следом шел малыш Сабби.

– Отвалите, – резко выдохнул Билли. Госс улыбнулся, как дедушка.

– Слушайте и повинуйтесь, – сказал Госс. – Мне больше нравится, когда ты очень-очень тихий, – добавил он. – За этой дверью, сразу за дорогой, мы вскроем капот, покопаемся да поглядим, что там стучит в старушке. – Он похлопал Билли по животу. – Мы же тут все за переработку отходов, все вносим свою лепту, во имя глобального потепления, полярных мишек и всего такого прочего. Будет для нее новая жизнь – в виде холодильника.

– Стойте, – прошептал Билли. Только шептать он и мог. – Слушайте, я могу…

– Чего ты можешь, дурилка? – спросил Госс. – Я вот не смогу себе простить, если позволю тебе встать на пути прогресса. Тут не за горами, значится, инновации с пылу с жару, и все должны быть готовы. Заживем, как никогда.

Госс открыл дверь на холод и столб фонарного света. Сабби вышел. Госс толкнул Билли вслед за ним на четвереньки. Вышел сам. Билли выставил руки. Почувствовал внутри прилив. Услышал звон разбитого стекла.

Билли пополз. Госс не погнался. Сабби не шелохнулся. Воздух застыл. Билли не понимал. Не двигалось ничего, кроме него – секунду, две, – и не слышал он ничего, кроме собственного сердца. Потом в ушах снова зашумел воздух, и только тогда – запоздало – стекло из какого бы то ни было разбитого окна наконец упало на землю, и Госс сдвинулся, тряхнув головой в секундном замешательстве, глядя на место, где Билли уже не было.

Что-то столкнулось с Сабби. «Уф», – сказал он и улетел на несколько метров. Человеческий силуэт во тьме замахнулся трубой. Госс взвизгнул. Напавший вломил в него металл. Раздался звук, будто Госс тоже из металла. Он даже не пошатнулся. Бросился туда, где раскинулся, моргая, Сабби.

Человек с трубой схватил Билли. Он был большим, грузным, но проворным, коротко стриженным, в черной и поношенной одежде. На него упал слабый свет фонаря.

– Дейн? – охнул Билли. – Дейн!

Они бежали по мелкой грязной недоулочке вдоль путей на насыпи, подальше от ужасной арки. Прошел поезд – рокочущий свет в небе. Где-то позади Госс присел над Сабби.

– Давай, – сказал Дейн. По кирпичному забору рядом что-то пробежало – Билли не разглядел. – У нас две минуты, пока они не очухались. Одна минута, пока их босс не понял, что случилось. У тебя кровь. Госс ее чует.

Прошел еще один поезд. С далеких улиц донесся шум машин. Дейн подгонял Билли.

– Мне они не по зубам, – сказал Дейн. – Этого зацепил только потому, что они не ожидали. Плюс еще там был…

Дейн гнал их изощренным маршрутом, пока они не выбрались из кирпичного лабиринта. Они были в парке – единственные фигуры на улице. У силуэтов скучившихся деревьев Дейн отпер машину и затолкнул Билли.

Билли понял, что у него борода из крови. Вся рубашка заляпана. В какой-то момент в течение этой ночи грубого обращения ему наконец рассекли губу. С нее капало.

– Блин, – пробормотал он. – Блин, прости, я…

– …один из долбаков, – сказал Дейн. – Пристегивайся. – От стены через пустую дорогу что-то прошуршало, из канавы – в машину. Белка свернулась под сиденьем. Билли уставился на нее.

– Цыц, – сказал Дейн. Стронулся и набрал скорость. – Если б не этот мелкий орехогрыз, я бы тебя не нашел. Он пролез в машину Госса.

Они вырулили на свет, добрались до улицы, где были шоперы и гуляющие у ночных кафе и пассажей. Билли казалось, он расплачется при виде людей. Он как будто вынырнул из-под толщи воды, будто наконец-то попал в настоящую ночь. Дейн передал ему салфетку: