Госс и долбаный Сабби. Ловко скользящие по истории Альбиона, пропадающие на десять, тридцать, сто благословенных лет, только чтобы вернуться – «всем добрый вечер», – подмигнуть с огоньком в социопатичных глазах и учинить какие-нибудь ад и погибель по найму.

О Госсе и Сабби не было никакой конкретики. Попытайся раздобыть информацию, что конкретно у них за фишки – которые Коллингсвуд про себя все еще называла суперсилами, – и узнаешь только то, что Госс – смертоносная мразь каких поискать. Супермразь; Чудо-мразь; Капитан Тотальная Сволота. И это вам не шутки. Считайте это банальным, если вам так проще, но зло – оно зло. Истории гласили, что одного Госс мог проглотить заживо своим растянутым ртом, в другом пробить дырку кулаком, третьего подпалить, сплюнув на него пламя. Любой каприз за ваши деньги.

Впервые Коллингсвуд прочитала о них в факсимиле документа из семнадцатого столетия – описания «длиннопалого татя и его мертвого заживо сына» – и потом еще несколько недель из-за незнания старинных шрифтов называла их Гофф и Фабби. Посмеялись они тогда над этим с Бэроном.

– Ну-ф, – сказала теперь она. – Фтало быть, это вфе Гофф и Фабби? – Бэрон даже усмехнулся. – Это их модуф операнди?

И вот проблема. У Госса и Сабби не было модуса операнди как такового. Бэрон, Варди и Коллингсвуд всмотрелись в законсервированного человека. Сверились с заметками, добавили новые, обошли труп, бормоча про себя и друг другу.

– Все, что можно сказать наверняка, – заявил наконец Бэрон, всматриваясь, наклоняясь, – насколько нам известно, не существует записей, чтобы они уже делали нечто подобное. Я проверил досье. Варди?

Варди пожал плечами.

– Мы идем вслепую, – сказал он. – Нам всем это известно. Но хотите знать мое мнение? В сухом остатке, я думаю… нет. Из того, что я знаю об их методах, – это всегда работа в тесном контакте, руки, кости. Здесь же… что-то другое. Не знаю, что другое, но это не то. Вряд ли.

– Ладно, – сказал Бэрон. – Значит, мы охотимся на Госса и чертового Сабби, а заодно разыскиваем кого-то еще, кто маринует своих врагов. – Он покачал головой: – Господи, разыскиваем за весьма тяжкие и столь же телесные. Ладно, дамы и господа, давайте работать с этим малым. Нам нужно в срочном порядке его опознать. Среди, черт возьми, прочего.

В новый Лондон? – «Все недружелюбное внимание города направлено на тебя, – сказал тевтекс. – На тебя охотятся». Билли представил, как всплывает – пучеглазый, как рыба, – и его замечает Лондон, где поджидали Тату, Госс, Сабби, мастерская. Ах во-от ты где!

Под городом он перемещался как будто свободно. Не раз мимо проходили кракенисты и глазели, а он глазел в ответ, но его никто не трогал. Там, где серые барельефы с цефалоподами осыпались, проглядывал старинный кирпич. Билли нашел дверь в ярко освещенную комнату.

Там он охнул. По ширине это была маленькая гостиная, но пол находился глубоко-глубоко внизу. Абсурдно глубоко. Вниз сбегали ступени. Это была шахта, заставленная книгами. Со шкафов свисали лестницы. Пока церковь прирастала имуществом, подумал он, горизонтальные ограничения вынуждали поколения верующих в кракена углублять библиотеку.

На пути вниз Билли читал названия. Тибетская Книга мертвых бок о бок с Бхагавад Гитой, двумя-тремя Коранами, Ветхие и Новые Заветы, эзотерика и ацтекские теономиконы. Кракенлор – головоногий фольклор; биология; юмор; искусство и океанография; дешевые мягкие обложки и редкий антиквариат. «Моби Дик» с тиснением на обложке. «20000 лье» Верна. Отдельная страница со знаком Пулитцеровской медали, где единственной незакрашенной строчкой было: «Гигантские спруты, возносящиеся над океанским дном в холодной тьме»[22]. «Высочайший прилив» Джима Линча – прибитая вверх ногами, словно что-то богохульное.

Друг на друга смотрели Теннисон и сборник стихов Хью Кука, раскрытые на перекликающихся страницах. Билли прочитал ответ Альфреду Лорду:

– Господи, – прошептал Билли.

Самиздат, роскошные твердые обложки, рукописи, сомнительные образчики малой прессы. «Apocrypha Tentacula»[23]; «О поклонении кракену»; «Евангелие от святого Стинстрапа».

«Нам не увидеть вселенную», – прочитал Билли во взятом наугад тексте. Набран он был неумело.

Старые тома, распухшие от дополнений, с вытисненным «Catechismata»[24]. Альбомы с вклеенными вырезками. Со сносками и со сносками к сноскам, и так далее в неоскудевающих интерпретациях – безжалостная тевтическая герменевтика.

Он прочитал имена «Диккинс и Джеллис» – «Шахматы Алисы»[25]. Разворот с мутациями этой игры с эзотерическими правилами, с наделенными странными силами слонами и пешками, с метаморфированными фигурами под названиями «ящеры», «торы» и «антикороли» – и с одной под названием «кракен». Обычно самой сильной фигурой считается «универсальный прыгун», читал Билли, поскольку он может перейти со своего места на любое поле доски. Но это не он. А кракен. «Кракен = универсальный прыгун + зеро, – читал Билли, – = универсальный прыгун». Он может перейти на любое поле – включая то, на котором уже стоит. Куда угодно, включая никуда.

Рост цен – следствие нулевой плавучести, читал Билли. Ар-нуво – зависть к спиралям. Войны – жалкие отражения воображаемой политики кракенов.

Спустя бессчетные часы Билли поднял взгляд и увидел у двери под потолком девушку. Он помнил ее по одному из моментов во время видений. Она стояла в непримечательной лондонской униформе из худи и джинсов. Закусив губу.

– Привет, – сказала она застенчиво. – Это большая честь. Говорят, тебя, типа, ищут все. Ангел памяти и все такое, как сказал Дейн. – Билли моргнул. – Тевтекс спрашивает, не хочешь ли ты прийти, и они будут рады, если ты… если ты последуешь за мной, потому что они ждут.