– И каждый настаивает, что случится именно его апокалипсис, – сказал Бэрон. – А это означает проблемы. Потому что из-за этого они воюют.

– Что значит «движуха»? – спросил Билли, но ехидца прозвучала слабо из-за бегающих мыслей и откровенно голого факта, что невозможное возможно. Коллингсвуд потыкала в воздух, потерла кончики пальцев, обозначая, что что-то чувствует, что от мира остается взвесь.

– Волноваться надо, когда они в чем-нибудь соглашаются, – сказала она. – Пророки. Это самое последнее, что хочешь от сраных пророков. Даже если – и особенно если – они не согласны по мелочам. Слышал про мордобой гопников и быдла в Восточном Лондоне? – Она покачала головой. – Братья Вульпуса выясняли отношения с кучкой друидов. Сурово. Серпы-то острые. А все из-за того, как закончится мир.

– Мы не успеваем везде, Хэрроу, – сказал Бэрон. – Конечно, мы занимаемся и другими вещами: жертвоприношение детишек, жестокое обращение с животными, много чего. Но это цветочки, а ягодки – апокалипсисы. Все труднее и труднее разгонять драки из-за концов света. Мы не справляемся, – сказал он. – Я с тобой откровенен. Не говоря уже о чем-то таком крупном, как сейчас. Не пойми меня неправильно – я верю в печенье предсказаний не больше твоего. И все-таки. Недавно половина пророков Лондона вдруг стала знать – знать! – что миру осталось недолго. – По голосу Бэрона не казалось, что он шутит над их знанием. – И чтоб мне провалиться, если я понимаю, что все это значит, – но тут вдруг ситуация проясняется. Примерно тогда, когда произошло сам знаешь что.

– Твой спрут скрылся в тумане, – сказала Коллингсвуд.

– Это не мой спрут.

– Да твой он, твой, – сказала она. – Брось, во все края твой. – Из-за ее тона показалось, что спрут и правда его. – Это снова случилось, – сказала она Бэрону. – Стало еще ближе.

– Они втянули публику, – сказал Бэрон. – А так дело не пойдет. Мы из кожи вон лезли, чтобы штатские держались подальше. Но если уж замешан кто-то вроде тебя – кто-то знающий, в смысле, – ну, мы этим пользуемся.

– Из некоторых рекруты получаются лучше, чем из других, – сказала Коллингсвуд. Она пристально следила за Билли. Придвинулась. – Открой-ка варежку, – сказала она. Он даже не подумал сказать «нет». Она всмотрелась в его зубы. – Ты не должен был рассказывать друзьям про спрута, – сказала она. – Не должен был мочь.

– Варди прекрасно обойдется без меня, – сказал Билли. – Он и сам может изучить матчасть. А я обойдусь без вас.

– Знаю, профессор иногда производит не лучшее впечатление, – сказал Бэрон и взял одну из сигарет Коллингсвуд.

– То, как он говорил, – сказал Билли. – О фанатах спрутов. Как будто он один из них.

– В точку, – сказал Бэрон. – В точности как будто он один из них. Можно сказать, ему было откровение.

– Рыбак рыбака, – сказала Коллингсвуд. – О да!

– Что? – спросил Билли. – Он был?..

– Верующим, – ответил Бэрон. – Рос типичным ультраверуном. Креационист, буквалист. Отец – церковный староста. Варди провел в религии многие годы. Утратил веру, но не интерес – к счастью для нас – и не свой нюх. Какую группу мы ни изучаем, он ныряет в нее, как новообращенный, – Бэрон постучал по груди, – потому что на миг-другой так и есть.

– Более того, – сказала Коллингсвуд. – Он не просто это понимает. Дымно улыбнулась Билли. Приложила ладонь ко рту, будто для шепота, но не шептала. – Он по этому скучает. Он несчастный. Не привык жить в этой самой нашей случайной реальности. Его бесит, что мир безбожный и бессмысленный, сечешь? Он бы прям завтра вернулся к старой вере, если б мог. Но он уже слишком поумнел.

– Таков его крест, – сказал Бэрон. – Бум! Не стоит аплодисментов.

– Он знает, что религия – это просто шляпа, – сказала Коллингсвуд. – И жалеет, что знает. Вот почему он понимает психов. Вот почему на них охотится. Он скучает по чистой вере. Он им завидует.

Бэрон отвез Билли домой под поздним унылым дождем.

– Кэт взглянет на твою систему безопасности, – сказал он.

– У меня ее и нет.

– Что ж, ладно.

– Теперь я не хочу, чтобы с тобой что-нибудь случилось, – сказала она. – Раз уж ты стал таким ценным. – Он покосился на нее. – И еще: несколько дней не пускай никого, кого не знаешь.

– Прикалываетесь?

– Слушай, они не дураки, – сказал Бэрон. – Они понимают, что мы следим. Но у них к тебе есть вопросы, это очевидно, а на что порой ни толкает любопытство. Так что безопасность прежде всего, да? – Он повернулся к Билли на заднем сиденье: – Мне это нравится не больше твоего. Ну ладно, возможно, тебе это нравится еще меньше моего. – Он рассмеялся.

– Разве вы не должны меня защищать? – спросил Билли.

– «Хочешь быть в моей банде, банде, банде», – напела Коллингсвуд.

– Гэри Глиттер? – спросил Билли. – Серьезно?

– Я бы не сказал, что твоя жизнь под угрозой, – заметил Бэрон. – Я бы сказал, в самом худшем случае – так, под угрозочкой. Мы не говорим – не впускай никого вообще…

– Ну, я вот говорю, – сказала Коллингсвуд, но Бэрон продолжил:

– …если ты доверяешь этому человеку – все замечательно. Просто будь осторожней. Ты мелкая сошка. Они уже получили, что хотели.

– Кальмара, – сказал Билли.

– Коллингсвуд установит надежную систему безопасности. Все будет хорошо. И знаешь, если примешь наше предложение – мы ее сделаем еще лучше.

Билли уставился на них:

– Это не предложение работы. Это крышевание. Причем наглое.

Коллингсвуд поцокала языком.

– Не можешь без истерики, да? – сказала она. Потрепала его по щеке. – Это льготы, понял? Они есть на любой работе.

Бэрон повел Билли на кухню, пока Коллингсвуд хлопотала у входной двери. Она задумчиво оглядела коридор, шкафчик, где Билли хранил ключи и почту. Видок у нее был еще тот – модно неухоженная, сигарета повисла в губах, как во французском кино, стояла на носках, тыкала в верхний угол косяка с уверенностью и точностью, которые не ассоциировались у Билли с такой молодостью.

– Понимаешь, о чем мы говорим? – спросил Бэрон. Без спроса порылся на кухне в поисках кофе. – Уходить с работы не придется. Только день в неделю, не больше, чтобы провести время с нами. Для обучения. Экстремальная теология, самозащита. Да еще и платят. – Он отпил. – Надо думать, все это может показаться чересчур.

– Да вы что, охренели? – сказал Билли. – Чересчур? Я только что нашел замаринованного человека. Меня вербуют копы, которые рассказывают, что на меня охотится культ Ктулху…

– Ну ладно, – сказал Бэрон. Билли заметил, что он не переспрашивал, кто такой Ктулху. – Спокойно. Давай так говорить. Кто-то за тобой следит. То есть смотрит, но не трогает. Может, хотят тебя обратить. Знаешь, как у креационистов радости полные штаны, когда к ним вступает какой-нибудь ученый? Представь, что для этой компашки будет значить целый настоящий спрутолог в пастве.

– Ну отлично, – сказал Билли. – Очень обнадеживает. Если только мне не хотят вырезать сердце.

– Варди умеет вживаться в их образ мысли, – сказал Бэрон. – Если он считает, что сектанты не хотят твоей крови, то так и есть.

Из другой комнаты раздался стук, скрежет.

– Что она делает? – спросил Билли.

– Не отвлекайся, Хэрроу. По моему профессиональному мнению – и по мнению Варди, – спрутоверы пытаются понять, что ты означаешь.

– Да ни хрена я не обозначаю!

– Да, но они-то этого не знают. А в мире, где ты теперь очутился, все что-нибудь да обозначает. Понимаешь? Очень важно, чтобы ты это понял. Все что-нибудь да означает.

– Ну, конечно, не шедевр. – Вошла Коллингсвуд, руки в карманах. Пожала плечами: – Но свое дело сделает. Вход только по приглашениям. Продержится, пока наш Док Октопус не надумает чего. Только не лезть. – Она покачала пальцем перед Билли. – Руками не трогать.

– Вы же сказали, Варди думает, будто мне не о чем волноваться, – сказал Билли. – Он же вроде никогда не ошибался.