Когда он прибыл, во льду и в защитных покровах, Билли помогал его разворачивать. Это он массировал мертвую плоть, разминал ткани, чтобы почувствовать, где распространился фиксатор. Билли так им увлекся, что словно каким-то образом его не замечал. Только когда они закончили и поместили тело в аквариум, его и накрыло, реально поразило. Он смотрел, как кальмар преломляется в стекле, если подходить и отходить, – магическое неподвижное движение.

Это был не голотип – не из тех заспиртованных платоновских образцов, которые определяют прочих себе подобных. И все же кальмар был целым, и его никогда не вскроют.

Рано или поздно какое-то внимание посетителей зацепят другие экспонаты. Сложенная лента сельдяного короля, ехидна, колбы с обезьянами. И в конце зала – шкаф со стеклянной дверцей, с тринадцатью баночками.

– Кто-нибудь знает, что это? – скажет Билли. – Давайте я вам покажу.

Они отличались буреющими чернилами и старинной угловатостью почерка на надписях.

– Их коллекционировал непростой человек, – скажет Билли детям. – Можете прочитать? Кто-нибудь знает, что это значит? «Бигль»?

Некоторые схватывали на лету. Если схватывали, то таращились на подколлекцию, невероятно расставленную на повседневных полках. Зверюшки, собранные, усыпленные, консервированные и каталогизированные во время экспедиции в южноамериканские моря два века назад юным натуралистом Чарльзом Дарвином.

– Это его почерк, – скажет Билли. – Он был молод, еще не пришел к своим реально важным выводам, когда собирал этих. Отчасти они и подали ему идею. Это еще не вьюрки[2], но все началось с них. Скоро будет столетие его путешествия.

Очень редко кто-то пытался поспорить с Билли насчет догадки Дарвина. Билли не поддавался на провокации.

Даже эти тринадцать стеклянных яиц с теорией эволюции и все собранные за столетия крокодилы цвета чая и глубоководные нелепицы не вызывали интереса по соседству с кальмаром. Билли понимал важность этих вещичек Дарвина, пусть ее не понимали посетители. Неважно. Войдите в зал – и вы пересечете радиус Шварцшильда вокруг чего-то необыкновенного, а сингулярностью будет этот труп цефалопода.

Так, знал Билли, все и пройдет. Но в этот раз, открыв дверь, он остановился и несколько секунд просто смотрел. Подошли посетители, упираясь в его неподвижность. Они ждали, не понимая, что им показывают.

В центре зала было пусто. Все банки взирали на место преступления. Девятиметровый аквариум, тысячи галлонов соленого формалина и сам мертвый кальмар пропали.

Как только Билли поднял переполох, его окружили коллеги – все глазели и требовали объяснить, что происходит и какого черта, где, где хренов кальмар?

Они спешно выпроводили посетителей. Все, что потом помнил Билли об этом торопливом завершении, – как хныкал маленький мальчик, безутешный от того, что ему не показали то, за чем он пришел. Биологи, охранники, кураторы приходили и таращились с глупым выражением на гигантское отсутствие в аквариумном зале. «Что?..» – говорили они, прямо как Билли, и еще «Куда?..».

Разошлись слухи. Люди бегали с места на место, словно что-то искали, словно что-то куда-то завалилось и наверняка найдется под шкафом.

– Он же не мог, он же не мог, – говорила биофизик по имени Джози, и да, нет, не мог, только не исчезнуть – столько метров мяса из пучин не могли просто пропасть. Никаких подозрительных кранов. Никаких гигантских мультяшных дырок в стене в форме аквариума или кальмара. Кальмар не мог быть украден, но все же вот был. Точнее, его-то не было.

На этот случай протокола не имелось. Что делать в случае утечки химикатов – продумано. Если разобьется банка с экспонатом, если не сойдутся результаты, даже если впадет в буйство участник экскурсии – следуешь конкретному алгоритму. Но это, думал Билли, какого хрена?

Наконец прибыла полиция, ворвалась топочущей толпой. Персонал стоял в ожидании, сгрудившись, будто замерз, будто промок в бентической воде. Офицеры пытались взять показания.

– Боюсь, я не понимаю… – говорили они.

– Его нет.

Место преступления было закрыто, но так как Билли обнаружил пропажу, ему разрешили остаться. Он дал показания, стоя рядом с отсутствием. Когда он закончил, а офицер отвлекся, Билли отошел. Наблюдал, как работает полиция. Офицеры смотрели на старинных животных, пялившихся в ответ; на все, что и близко не напоминало гигантский аквариум; на разные места, где никак не могло быть чего-то такого большого и пропавшего, как архитевтис.

Они обошли помещение с рулеткой, словно от них что-то скрывали измерения. Билли не мог предложить ничего умнее. Зал казался огромным. Остальные аквариумы казались брошенными и далекими, экспонаты – извиняющимися.

Билли уставился на раму, где должен стоять аквариум с архитевтисом. Он все еще был на адреналине. Слушал офицеров.

– Ты, блин, что полегче спроси…

– Черт, ты понимаешь, что это значит?

– Даже не начинай. Дай сюда рулетку.

– Серьезно, я тебе отвечаю, это глухарь, по-любому…

– Кого-то ждем, приятель? Приятель? – это уже к Билли, наконец-то. Офицер просил его свалить, на грани вежливости. Билли присоединился к остальному персоналу снаружи. Они волновались и бормотали, разбившись примерно по специализациям. Билли видел спор среди директоров.

– О чем они? – спросил он.

– Закрывать музей или нет, – сказала Джози. Она кусала ногти.

– Чего? – Билли снял очки и агрессивно заморгал на директоров. – Что за споры на ровном месте? Какого размера должна быть кража, чтобы закрыться?

– Дамы и господа! – старший полицейский похлопал в ладоши для привлечения внимания. Его окружили офицеры. Они бормотали в свои плечи и слушали их. – Я старший инспектор Малхолланд. Благодарю за терпение и прошу прощения, что вас задержали. – Персонал фыркал, переминался, кусал ногти.

– Я попрошу вас никому не говорить об этом, дамы и господа, – сказал Малхолланд. В комнату проскользнула молодая девушка-полицейская. Ее форма была мятой. Она говорила по какой-то гарнитуре, бормоча в пустоту. Билли наблюдал за ней. – Прошу не говорить об этом, – повторил он. Шепот в помещении по большей части стих.

– Так, – сказал Малхолланд после паузы. – Кто обнаружил исчезновение? – Билли поднял руку. – Вы, значит, будете мистер Хэрроу, – сказал Малхолланд. – Могу я попросить остальных задержаться, даже если вы уже сообщили нам все, что знаете? Офицеры побеседуют с каждым. Мистер Хэрроу! – Когда персонал подчинился, полицейский подошел к нему. – Я читал ваши показания. Буду благодарен, если покажете мне окрестности. Можете провести по точно тому же маршруту, по которому водили экскурсию? – Билли заметил, что женщина-офицер пропала.

– Что вы ищете? – спросил он. – Вы что, думаете, что найдете его где-то?..

Малхолланд посмотрел на него по-доброму, будто Билли умственно отсталый.

– Улики.

Улики. Билли провел рукой по волосам. Представил отметины на полу, где могла бы стоять какая-нибудь огромная злодейская лебедка. Высыхающие лужицы фиксатора в траектории – обличительной, как крошки. Ну да.

Малхолланд вызвал коллег, и Билли провел их через Центр. Показывал все, что они проходили, в лаконичной пародии на обычную программу. Офицеры тыкали в то да се и задавали вопросы. «Ферментный раствор», – говорил Билли или: «Это расписание».

– Вы в порядке? – спросил Малхолланд.

– Такое непросто осмыслить, понимаете?

Это была не единственная причина, почему Билли постоянно оглядывался. Ему казалось, он что-то слышит. Очень слабый стук, звон, как от упавшей и покатившейся мензурки. Слышал он это не впервые. Обрывки этого неуместного звука он улавливал в разные случайные моменты с того самого года, когда начал работать в Центре. Уже не раз Билли в поисках источника открывал дверь в пустую комнату или слышал слабый шорох стекла в коридоре, куда никто не мог войти незамеченным.