— Да, его не существует, — подтвердил Птицеподобный. — Все довольно-таки просто. Но прежде я хочу тебя спросить, Регуил. Уже мириады душ перелетели в твою Страну Запада; скажи, все ли они, попав к тебе, были одинаково и желанно для тебя легки?

— Нет; и тебе это известно. Душа обретает легкость лишь тогда, когда смиряется с неизбежным еще в миру. Если же перелет для нее неожидан…

— Камень упал на голову, земля низверзлась под ногами, морская пучина поглотила, нож ночного убийцы застиг во сне, — подсказал Джехути.

— Да, — согласился Псоголовый, — такое, как ты сказал, случалось, разумеется, многажды… Душа тогда долго еще пребывает в растерянности. Она тяжела, ибо земной прах еще не оставил ее. Она страждет, стенает, и своими стенаниями тревожит покой остальных. Ты прав, Уриил, такой исход – не самый желанный для меня. Почему ты, однако, спрашиваешь меня об этом?

— Лишь потому, — ответил Птицеподобный, — что некоторым Незримый подарил великое благо, именуемое предчувствием. Это одна из величайших тайн среди тех, к которым я призван вести избранных. Иные не могут расслышать слабый голос судьбы, — этих большинство; но изредка попадаются и такие, кому подобное предчувствие в некоторой мере все же даровано. Не они ли как раз именно те, кто в первую очередь желанен для тебя, кого ты по-настоящему ждешь?

— Возможно и так, — снова согласился с ним псоголовый Архангел Смерти. — Должен признать, что из всех твоих тайн, пожалуй, эта – исполненная наибольшего смысла. Речь, однако, у нас шла об этом странном духе, о карлике с топором. По-моему, ты, Мудрый, все же увел наш разговор несколько в сторону.

— О, ничуть! — воскликнул Повелитель Тайн. — К нему-то я как раз и приближаюсь! Он… Называй его как хочешь – духом, видением, сном, — он – порождение самого Града, он и есть то самое предчувствие конца, которое пока еще там, в Граде, дано столь немногим.

Пристальнее прежнего вглядываясь в простертый под ним и замерший в ожидании своей участи Град, Псоголовый проговорил после некоторого молчания:

— Странно же оно воплощено.

— Весьма странно! — снова решился подать голос меньший из "котелков".

— Куда как странно! Это ж додуматься: с топориком! — не преминул поддержать его Большой.

И опять подобие усмешки едва заметно обозначилось на лице Птицеподобного.

— Тут, право, ничего не поделаешь, образы – это уже не в моей власти, — сказал он. — Лучше бы, конечно, было что-нибудь повозвышенней – землетрясение там, или извержение вулкана, или, к примеру, как я видел у них на картинах, демоны смерти верхом на конях; но таковы, как видно, пристрастия той стороны Града, где он появился. Такой, вероятно, они там видят свою гибель: мужичок в рубахе, и непременно с топориком.

— Это всё там, где буря? — спросил Инпу. — И что же это за страна?

Что-то по-прежнему веселило Птицеподобного.

— О, прелюбопытная страна! — усмехнулся он. — Страна великих предощущений и, я бы сказал, какого-то гибельного восторга перед Неизбежным. Иной раз мне даже кажется – они там сами торопят это Неизбежное, не дожидаясь, когда ты сделаешь то, что и так для них предначертано.

— Так тому и быть, — решил Псоголовый. — Пусть же оно начнется не в Магиде, как сие предначертано, а в той северной стороне Града. Но ты уверен ли, Уриил, что они там уже пришли вслед за тобой к пониманию этой своей последней тайны?

Лицо птицеподобного снова обрело серьезность. Он сказал:

— Во всяком случае, они близки к этому, пожалуй, гораздо ближе, чем в других сторонах Града. Однако путь их все-таки пока что не завершен, для завершения требуется еще некоторое время, а оно лишь в твоей власти. Дай же им это время, Регуил.

Страж Вечности явно все еще не мог принять окончательного решения.

— А те двое, что завязли там, в пурге? — спросил он вместо ответа, которого, видимо, еще не нашел. — Я догадываюсь, что они не случайны и играют какую-то роль в твоем хитросплетении тайн. Они тоже как-то причастны к судьбе этой стороны Града?

— Несомненно, и в немалой степени, — кивнул Джехути. — Но о них, о их дальнейшей судьбе, позволь, мы после поговорим. А пока, прошу тебя, Инпу, дай еще немного времени их стороне Града. Хотя бы самую малость – пока Сфинкс не увидит звезды Водолея.

Инпу перевел взгляд на загадочного Сфинкса, которого сейчас он и сам чем-то напоминал. Над руинами башни сразу воцарилась тишина, обозначившая величие совершающегося в этот миг. "Котелки" с неким сокровенным страхом, а птицеподобный Джехути с терпеливым ожиданием молча взирали на псоголового архангела – священного стражника вечности и смерти, не смея торопить его в принятии окончательного решения. Что там таилось у него в глазах за этой непроницаемой для чужих взоров и не отражающей ни искры света черной пеленой? Может быть, ангельские воинства, что до всех времен восстали против самого Незримого, куда-то неслись во мрак, к собственной бесславной гибели и проклятью, распахнув крыла, или, быть может, земные рати терзали железом и конскими копытами стенающее мясо друг друга, или полыхали смертным заревом когда-то живые, многолюдные города? Все минуло, все исчезло в его Стране Запада, из которой ни для кого и ни для чего нет возврата, все обрело там вечный покой, незыблемый, как эта черная пелена. И чему еще было суждено там сгинуть, пока светила на небе будут совершать свой однообразный, невозмутимый кругооборот? Все зависело сейчас от решения величественного в своем раздумье архангела, неумолимого, как само Время.

И после раздумий решение это наконец было облечено в слова.

— Да будет так, — тихо произнес Псоголовый Инпу-Анубис-Регуил и отвел свои, что были чернее самой темноты и мертвее самой смерти, глаза от застывшего в покорствии перед судьбой Града.

— Да будет же так! — торжественно изрек птицеподобный Джехути-Тот-Ибис-Гермес-Уриил, повелитель всех сущих земных тайн.

С этими словами он вперил свой орлиный взор в ту хмурую оконечность Града, над которой сейчас бушевала непроглядная буря. Целиком, вероятно, подвластная его взгляду, пурга тут же сперва замерла, образовав над землей неподвижный белый купол, вздыбившийся едва не до самой луны, а затем, вмиг исчерпав остатки своей только что, казалось, неиссякаемой силы, сделалась прозрачной и начала опадать.

— Да будет так… — в едином выдохе благоговейно повторили вслед за высшими духами притихшие было "котелки" и, дабы не утомлять более своим присутствием Великих, спорхнули вниз.

"…Никак, смерть?.. — подумал фон Штраубе, уже не в силах глотать воздух, почти целиком состоящий из ледяного крошева. — Господи, после всего, что произошло – как это теперь нелепо!.. Неужели не уймется никогда? Ну уймись же ты, уймись!.." – молил он.

И в этот самый миг, словно кто-то, кому подвластны бури, внял его мольбам и повелел: "Да будет так!" – все внезапно стихло. Оглушенный этой тишиной и вконец обессиленный, фон Штраубе навзничь повалился на снег. Воздух с каждым мигом становился все прозрачнее. Вверху сквозь редкую, уже на излете порошу виднелись звезды и какая-то небывало огромная, неживого цвета луна, озаряющая во все стороны своим сиянием только что за кружением пурги невидимую закругленность горизонта.

Тишину нарушил громкий скрип снега – с этим звуком к распростертому фон Штраубе медленно приближался большущий снежный курган.

— Борис, ты где?.. — очутившись уже совсем вблизи, вдруг произнес этот курган голосом Бурмасова.

Отозваться сил не было, но, видимо, лейтенант, сам того не расслышав, все же издал слабый стон, потому что курган радостно возопил:

— Борис! Думал уж – не найду!.. Ты как, дышишь?

— Вроде бы… — с трудом разлепил обмороженные губы фон Штраубе.