Кажется, ротмистр, быть может безотчетно, вдруг ощутил по отношению к допрашиваемому нечто подобное. Теперь в голосе его было уже не показное радушие и не канцелярское бесстрастие, а вполне человеческая озабоченность.

— Послушайте же меня, господин лейтенант, — сказал он. — Я действительно, действительно желаю вам помочь! Так помогите же и вы мне.

— Я? Но – чем? — удивился фон Штраубе.

— Господи, да с пакетом этим, разумеется! Я отлично понимаю что вам он совершенно без надобности! Да и никому он, ей-Богу, не нужен, так бы себе и лежал, пока крысы бы не съели! Но что-то же вас подвигнуло! Поверьте – я вовсе не кары для вас хочу. Просто какие-то странные вещи в последнее время происходят, я всего лишь искренне желаю в них для себя разобраться!

Уже осознав всю двуличность сиятельного Хлюста, фон Штраубе наконец понял, что больше нет резона его выгораживать.

— Что ж, — сказал он, — если вы, господин ротмистр, действительно, хотите разобраться, то, предупреждаю, вам будет нелегко, ибо начинать придется с чинов отнюдь не лейтенантского звания…

— Папироску? — Ландсдорф услужливо протянул золотой, с вензелем портсигар.

— Благодарю… — Куривший редко, фон Штраубе затянулся, и сразу голова слегка пошла кругом. — Да, да, отнюдь не лейтенантского!.. Надеюсь, вам что-нибудь говорит имя его сиятельства графа Романа Георгиевича?

— Его высокопревосходительства? — Ротмистр едва даже не привстал.

— Именно!.. Не знаю… точнее, догадываюсь, для каких надобностей ему этот пакет…

— Постойте, постойте! — перебил его ротмистр. — Вы хотите сказать, что его превосходительство дал вам поручение доставить ему пакет? Так ведь это полное вам оправдание! Роман Георгиевич по чину действительный тайный советник, имеет по своей должности доступ к высшим секретам Российской империи, и ежели он вам приказал – то ваша просто-напросто святая обязанность…

— Нет, это уж вы теперь постойте! — воскликнул лейтенант. — Известно ли вам, какую этот Хлюст…

— Хлюст?.. — не понял ротмистр.

— Да, да, Хлюст! Именно – Хлюст!.. Какую этот Хлюст – или, если вам все же угодно, это высокопревосходительство – создало в Петербурге разветвленную сеть?

— Сеть?.. — эхом повторил Ландсдорф. — Вы здоровы ли, господин лейтенант?

— Сеть! Натуральную! Разветвленнейшую!

— Право, может, в самом деле – доктора? У вас, ей-Богу, по-моему, жар…

— Извольте наконец выслушать, господин ротмистр!.. Сия сеть, прячась в тени его высокопревосходительства, прикрываясь его именем…

— Простите, что перебиваю, — вставил ротмистр насмешливо, и фон Штраубе с огорчением понял, что тот его не воспринимает всерьез. — Если я верно уразумел, то вы, очевидно, имеете в виду шпионскую сеть? Тогда, Бога ради, скажите, зачем ему это? С его знанием государственных тайн, с его особым доступом в любое, самое секретное ведомство, он один стоит всех мыслимых и немыслимых шпионских сетей. Достаточно заполучить его одного – и неприятельским государствам не потребуется держать более ни одного своего злодея на нашей территории.

— Почему же непременно – шпионскую? — взорвался лейтенант, не зная, как пробиться сквозь эту стену непонимания. — Нет, нет, совершенно не то! Я разве говорил в том смысле, что именно шпионскую?

— Но вы говорили – "сеть", — напомнил ротмистр – пожалуй, даже ласково, как дитю. — А какую же иную тогда?

"Барон, не считайте ворон!" – хотелось выкрикнуть фон Штраубе. Вместо этого он сколь мог спокойно и отчетливо произнес, стараясь хоть как-то расшатать эту стену:

— Сеть для искажения и извращения истины. Может быть, несколько непонятно звучит…

— Признаться – более чем.

— Хорошо, поясню! — с готовностью подхватил лейтенант. — К примеру, с делом об убийстве купца Грыжеедова, надеюсь, вы знакомы?

— Как же! Весь Петербург наслышан. Как-никак миллионщик, купец первой гильдии, потомственный почтенный гражданин. Скверное дело, всего-то из-за золотых часов зарезали, семнадцать колотых ран…

С каждой минутой в комнатушке становилось все холоднее. Странно, что этот симпатичный (таким он сейчас казался лейтенанту) ротмистр так и не закрывал форточку и по-прежнему вытирал платком вспотевшее лицо. Из форточки по-прежнему веяло холодом, словно из могилы, если ее нынче выдолбить в здешней мерзлой земле. Пытаясь согреться нутряным жаром своей правоты, фон Штраубе закричал:

— Не было, квирл, не было ничего!

— Как вы сказали? — выкатил глаза Ландсдорф.

— Я сказал – ничего этого не было! (Господи, да закроет он форточку наконец?!)

— Нет, нет, перед тем. Вы сказали какое-то слово. Кажется – "квирл"?

— Ну да – квирл!.. Да при чем тут "квирл"? Не было никакого убийства – вот что я сказал!

— Но я же воочию читал…

— Вот! — возликовал фон Штраубе, даже дрожь унялась на миг. — Вот то-то же и оно! Другой вопрос – что вы читали?

— И что же?

— То, о чем я вам и говорю! Искаженную, извращенную истину! Ту, которую вам подсунул этот Хлюст! Вы понимаете, барон, о чем я?

— Признаться, слишком уж отдаленно, — произнес ротмистр довольно-таки сардонически. — Все это весьма, весьма любопытно, но у вас жар, я же вижу.

— Ах, при чем тут жар?! — вскипел лейтенант. — Они все заодно! Даже тайный советник по пожарной части, извращенец и флагелянт!

— Как вы сказали? "Извращенец" – а дальше?

— Флагелянт! Извращенец, получающий удовольствие от битья розгами! Но не в этом дело…

— Да, да, разумеется… Однако, вам, действительно, надобен доктор, лучше отложим-ка, пожалуй, пока этот разговор, у нас еще будет время.

— Как вы не поймете – нельзя откладывать! — из последних сил борясь с дрожью, почти умоляюще проговорил фон Штраубе. — Если отложить – он все успеет переиначить, в своем тринадцатом нумере, со своей Мадлен, Шамирам, со своей Дарьей Саввичной! Совсем иное синема, — этого вы хотите?.. Ладно, квирл, оставим, к черту, купца! А как быть со штаб-квартирой анархистов на Фуражной? С той, где двое убитых, Этель с подлецом Филикарпием! Это уж, я так понимаю, непосредственно по вашей части?

— Да, — теперь уже всерьез удивился Ландсдорф, — не далее как два часа назад я самолично был на выезде. Одно убийство и одно самоубийство. Не пойму лишь – вам-то откуда?.. В газетах, надеюсь, пока еще… Вы какие-то имена называли – Шамирам, кажется… Дарья (забыл по отчеству)… Еще кто-то… Позвольте-ка, я запишу… — Окунул было ручку в чернильницу, но так и оставил ее там.

— Ах, да оставьте вы покуда ее! — перебил фон Штраубе. — Она тут, право же, второстепенная, про нее мы – после! Разберемся сначала, господин ротмистр, с Хлюстом, не будем разбрасываться.

— Да, пожалуй что, не стоит – и так уже… — согласился ротмистр, отчего стал еще симпатичнее фон Штраубе. — По-моему, вы хотели что-то еще сказать про его высокопревосходительство? — С этими словами он украдкой надавил на какую-то кнопку на столе.

Тут же дверь позади открылась, лейтенанта обволокло холодом возникшего сквозняка, но он не стал оборачиваться. Казалось, ротмистр наконец-таки начал что-то понимать, нельзя было упускать столь драгоценный миг возникшего взаимопонимания.

— Именно! Про Хлюста! — обрадовался он. — Я только начал не по порядку. Следовало – с Суэцкого канала! Слышали про Суэцкий канал?

— Это, что ли, который в Африке? — рассеянно спросил Ландсдорф, подавая непонятный знак кому-то стоявшему, очевидно, в дверях. Теперь вид у него был, пожалуй, несколько огорченный.

Фон Штраубе почувствовал себя неловко – он вовсе не намеревался, особенно сейчас, огорчать этого все более располагавшего к себе человека.

— Разумеется, в Африке, — торопливо подтвердил он, пока меж ними снова не возникла прежняя стена, — где ж ему еще быть? Но не в самом канале суть. Я – про акции этого канала; вернее – про биржевые спекуляции с ними… Простите, что несколько сбивчиво, холодно тут у вас, но если попытаться отыскать некий глубинный, скажу даже, сакральный смысл самых, казалось бы порой, прозаических явлений, которые движут… То есть – которые сами движимы силами, которые, силы, в свою очередь…