Молинари и Фалконе понимающе закивали. Газетчики пишут то, за что им платят. Страччи хозяйничал в Нью-Джерси, а Кунео — на севере штата Нью-Йорк (и владел крупнейшим молокозаводом страны, за что его и прозвали Молочник Лео). Ни у кого из них не поднялась бы рука на три гораздо более могущественных семьи города.

— А может, их всех убили Корлеоне! — сказал по-английски Фалконе.

Джерачи представлял, как он удивится, если узнает, что его дурацкая гипербола соответствует действительности.

— Даже своих друзей и родственников? — возразил Молинари. Как бы Энтони Молинари ни уважал Вито Корлеоне, по всему выходило, что он слабо представляет, что творится в Нью-Йорке. — Да ты что, Фрэнк!

— Ну, не знаю, — пожал плечами Фалконе. — Как и дон Винсент, я не понимаю, что случилось. А люди болтают разное. Я, например, сам слышал, как дон Вито, мир его праху, клялся, что не станет мстить за смерть сына… как бишь его?

— Сантино, — подсказал Джерачи.

— Да что ты говоришь?! — воскликнул Фалконе и поднял чашку с капуччино, будто чокаясь с Ником. — Спасибо, О'Мэлли! Да, Сантино! Так вот, на Собрании старик поклялся, что не станет ни мстить, ни искать виновных. Тогда мы все поверили, что он говорит от имени семьи Корлеоне. А теперь ясно, что старик просто пыль в глаза пускал. Он не хотел этим заниматься лично, вот и все! Тут же отошел отдел, а когда благополучно умер, Майкл отомстил за братца.

— Простите, — вмешался Джерачи, — но дон Вито никогда не пускал пыль в глаза. Все было именно так, как он сказал.

— Дон Винсент! — нарочито громко позвал Фалконе. — Почему из всех нью-йоркских семей здесь представлены только Корлеоне? Почему я должен сидеть за одним столом с каким-то молокососом- soldato ? Даже ваш consigliere и тот сидит отдельно!

— Ну, это же не переговоры, а просто дружеская беседа, верно? — постарался разрядить обстановку Молинари. — Если погода исправится, дон Форленца одолжит нам клюшки и мы сыграем в гольф!

— А кресло у меня очень даже удобное! — неожиданно вмешался Нардуччи.

— …или возьмем лодки и поедем на рыбалку. Или ты пригласишь медсестричку на коктейль и как следует отделаешь ее в задницу!

— Почему в задницу? — нахмурился Фалконе. — С чего ты взял, что я люблю in culo ? [8]Кто-то сказал, что я этим занимаюсь?

— Ага, испугался! — торжествующе воскликнул Молинари.

Дон Форленца допил капуччино и опустил чашку на блюдце с такой силой, что оно раскололось. На это никто не обратил ни малейшего внимания и даже не подумал собрать осколки.

Раскрылась дверь, и в зал вбежали взволнованные телохранители. Смеющийся Сал велел им убираться.

— Мы не идиоты-полицейские, чтобы заниматься раскрытием преступлений, — начал Форленца. «Идиоты-полицейские» он произнес таким тоном, будто проглотил кошачье дерьмо. — У меня хватает своих проблем, — он перешел на сицилийский. — У вас, — он показал на Фалконе и Молинари, — надеюсь, тоже. Если в Кливленде появятся проблемы, то они не будут касаться никого в Нью-Йорке. Они будут мои и ничьи больше. Однако меня беспокоит то, что в Нью-Йорке проблемы возникают уж слишком часто. В газетах появляются глупые статьи, полиция допрашивает и угрожает нашим друзьям, не имеющим к Нью-Йорку никакого отношения. Под колпак попали даже наши влиятельные партнеры — владельцы предприятий и банковские инвесторы. В Вашингтоне заговорили о том, что ФБР пора переключиться с коммунистов на нас! Сенаторы угрожают расследованиями. Даже легальные предприятия могут привлечь внимание финансовой инспекции. У меня внуки в колледже, ребята обзаводятся семьями, а я боюсь даже передать им свой капитал! Мало ли кто заинтересуется… — Форленца выпил воды и осторожно поставил бокал на стол. — Сотни тысяч долларов потерянной прибыли — вот что всем нам угрожает.

Фалконе начал строить на тарелке замок из печенья, клубники, апельсиновых корок и осколков стекла, что валялись неподалеку.

— Мне кажется, что основных причин для беспокойства у нас четыре. — Дон Винсент выпятил пальцы левой руки, чтобы начать отсчет. Это был его любимый жест. Для Форленца всему существовали именно четыре причины: четыре причины, почему не любят евреев; четыре причины, почему Джо Луис нокаутирует Рокки Марсиано; четыре причины, почему говядина полезнее свинины. Наверное, если бы у дона Винсента был лишний палец, то на все про все нашлось бы пять причин.

— Первая, — он снова перешел на английский и загнул указательный палец, — Нью-Йорк. Нужно помочь им понять, что междоусобица нам ни к чему. А мир, каким бы хрупким и ненадежным он ни был, можно сохранить только совместными усилиями.

Все собравшиеся, включая Джерачи, согласно закивали.

— Вторая, — Форленца загнул средний палец, — Лас-Вегас. Семь лет назад в нью-йоркском банке мы решили, что Вегас будет общей территорией. Своего рода город будущего, где каждая семья найдет дело по душе. А теперь Корлеоне переносят туда свою штаб-квартиру, и…

Джерачи открыл рот, чтобы возразить, но дон Винсент жестом велел ему молчать.

— …и семьи Чикаго решили, что это изменит расстановку сил.

— Особенно Членонос, — задумчиво пробормотал Нардуччи.

— Между прочим, — вставил Фалконе, укрепляя замок частоколом из стекла и клубники, — он не любит, когда его так называют.

Естественно, царствовавший в Чикаго Луиджи Руссо предпочитал, чтобы его звали Луи. Колоритным прозвищем (которое газетчики сократили до «Носа») он был обязан местной шлюхе, которая везде рассказывала, что больше всего он любит засовывать свой длинный нос во влагалище партнерши. Обезглавленное тело болтушки нашли на берегу озера в штате Мичиган, а голова ее и вовсе пропала.

— Вот вам и проблема номер три, — Форленца загнул безымянный палец. — Чикаго.

Джерачи взглянул на Фалконе, чей бизнес, по сути, являлся филиалом чикагского. Никакой реакции. Тони сосредоточенно собирал со стола осколки для своей башни.

— Семь лет назад Носа на встречу даже не пригласили! — напомнил Форленца. — Представляете?

Когда-то, желая избавиться от господства Аль Капоне, семьи Нью-Йорка решили, будто все, что западнее Чикаго, будет контролироваться Чикаго. Живший в Джерачи кливлендский патриотизм подсказывал, что такой план мог одобрить только житель Нью-Йорка. Капоне лишился власти, и в городе начался хаос. Доны Лос-Анджелеса и Сан-Франциско рассорились в пух и прах, а Моу Грин из Нью-Йорка решил, что Лас-Вегас станет городом будущего, открытым для всех, кроме семей Чикаго. Грина убили, Корлеоне прибрали к рукам казино, но основная власть была сосредоточена в руках коалиции семей со Среднего Запада, с Детройтом и Кливлендом во главе. Руссо тоже участвовал в этой коалиции (равно как и Корлеоне, занимавшие в ней скромное место) и постоянно говорил о том, что его семье пора захватить положение подостойнее. Нос снова объединил семьи Чикаго и с каждым днем становился все сильнее. В Нью-Йорке лилась кровь, и многие стали считать, что именно Руссо — самая влиятельная фигура преступного мира Америки.

Форленца обреченно покачал головой.

— Семьям Нью-Йорка не удалось укротить Чикаго. Семь лет назад местные кланы называли то паршивыми овцами, то бешеными псами.

— Кастрированными цыплятами, — вставил Молинари, намекая на происхождение фамилии Капоне.

— Они больше похожи на диких зверей, — возразил Смеющийся Сал.

Фалконе продолжал укреплять замок. Высотой он был уже сантиметров двадцать. Низко опустив голову, Фрэнк пытался разглядеть в самых крупных осколках свое отражение.

— Проблема последняя, — дон Винсент загнул мизинец, — наркотики.

Форленца тяжело откинулся на спинку кресла. Он явно устал.

— Наркотики? — переспросил Молинари.

— О, боже, — простонал Нардуччи.

— Надоело, — прошипел Фрэнк.

Джерачи заставил себя молчать.

— Да, проблема не новая, — признал Форленца, — но до сих пор не решенная. Страшная вещь — эти наркотики. Если ими не займемся мы, то найдется кто-то другой, если…