– Джереми, это едва ли те сведения, которые может принять во внимание юрист, – ответил Райли, ни на секунду не отведя глаз от Эйприл.

– Но она знает такие вещи… Эйприл, расскажи им. Расскажи им все о Вивьенн и отце.

Эйприл не сразу расслышала его слова, потому что ее пугал мрачный взгляд Райли. Казалось, что он смотрит на нее даже не мигая. Если бы от дыхания равномерно не поднималась и не опускалась его грудь, то можно было подумать, что это статуя, а не человек.

Она заставила себя оторвать взгляд от Райли и посмотреть на Джону. Делая вид, что припоминает, она начала пересказывать ему разные истории, почерпнутые ею из дневника, описывая эпизоды его жизни с ее «матерью», что-то придумывая, что-то приукрашивая, вплетая в свой рассказ моменты его любовной связи с Вивьенн. Эйприл самой понравилось, как убедительно она «вписалась» в жизнь мадам Деверо.

Это стало бы ее лучшей инсценировкой, если бы не Райли. Стоило ей взглянуть на него, как мысли готовы были вылететь из головы. Нет, он не статуя. Он очень даже живой. Он так настороженно и пристально следит за ней, что назвать его каменной статуей невозможно. Каждое сказанное ею слово с жадностью воспринималось Джереми и Джоной, как будто это были капли воды, падающие на иссохшую почву. Но Райли относился к ее рассказу иначе. Он тоже ее внимательно слушал, однако явно отмечал каждую заминку и колебание, словно искал трещину в броне ее самообладания.

Дойдя до момента смерти мадам, Эйприл пришлось остановиться, потому что она увидела, что Джона вот-вот расплачется.

– Она была такой хорошей женщиной, – пробормотал он, вынимая из кармана носовой платок. – Зачем я ее отпустил? Никогда себе этого не прощу.

Джереми обнял его:

– Отец, не надо скорбеть о том, чего уже не вернешь.

Эйприл была поражена их отношением к ее рассказу, но постаралась не выдать волнения.

Джона поднял на нее глаза:

– Мне очень жаль, что ваша мать умерла, дитя. Она столько для меня значила… Она была самой замечательной женщин из всех, что я знал.

– Это оттого, что у вас очень невысокие представления о прекрасном, отец, – со злостью заметил Райли.

Эйприл облегченно вздохнула, поскольку его гнев был направлен не на нее.

– Прости, я тебя не понимаю.

Джона повернулся к сыну.

Райли посмотрел ему прямо в глаза.

– Во-первых, я не желаю участвовать в воспевании добродетелей Вивьенн Деверо. И второе: я никогда в жизни не слышал столько вранья. Черт возьми, отец, для вас неестественна подобная доверчивость. Неужели вы не видите, как ловко эта девушка играет на вашей романтичности?

Джона сердито взглянул на Райли.

– Мисс Деверо, прошу извинить моего сына. Райли – добрый человек, но он слуга закона и поэтому крайне недоверчиво ко всему относится. Признаюсь, что я тоже засомневался, когда мне сообщили о вас. Но больше я не сомневаюсь. И поэтому я удивляюсь Райли. Обычно он хорошо разбирается в людях.

Райли прошел к креслу, расположенному напротив кресла Эйприл, и сел.

– Скажите, мисс Деверо, какие у вас доказательства, что вы та, за кого себя выдаете?

Джона, нахмурившись, посмотрел на старшего сына:

– Ты же слышал рассказ. Эйприл знает такие вещи, о которых известно лишь Вивьенн и мне. О чем мы говорили, куда ходили. Экзотические цветы, которые я ей привозил. События, которые происходили двадцать лет назад. Откуда еще она могла это узнать? Она, несомненно, дочь Вивьенн.

– Да. Но ваша ли она дочь?

Наступило долгое молчание. Эйприл наблюдала за тем, как морщинки на лбу герцога разгладились, и напряженное выражение сменилось высокомерной улыбкой.

– Даже если она не моя дочь, она дочь Вивьенн. Мне этого вполне достаточно.

Эйприл облегченно перевела дух. Ее удивило его горе при известии о смерти Вивьенн, но то, что он безоговорочно принял ее как дочь Вивьенн, ее просто потрясло. Что-то в душе дрогнуло, и внутри разлилось тепло. Интуиция подсказывала ей, что надо бежать, потому что все происходит не так, как было задумано. Однако эти совершенно незнакомые люди предлагали ей то, о чем она не помышляла, – семью, собственную семью.

Райли откинулся на спинку кресла.

– Отец, вы только взгляните на нее. Откуда она вообще взялась? Я помню Вивьенн. Она совершенно на нее не похожа. С вами у нее тоже нет ничего общего. Уходите, мисс. Собирайтесь и уходите.

Джона с мольбой посмотрел на сына:

– Нет, Райли. Пожалуйста. Она – это все, что у меня осталось.

Райли перевел грозный взгляд с лица отца на Эйприл, которая непроизвольно выпрямилась.

– Хорошо, отец. Докажите это мне. Почему я должен поверить, что она та, за кого себя выдает?

Джона залез в карман жилета и вытащил часы. Он отщелкнул крышку и протянул часы сыну:

– Вот. Там изображена Вивьенн. Может, это освежит твою память. Видишь, как они похожи? Что ты можешь о ней помнить? Ты ведь был тогда мальчишкой.

Райли внимательно разглядывал то, что было внутри крышки.

– Отец, это всего лишь силуэт.

– Да, силуэт. Разве ты не видишь? У них одинаковая форма носа.

Райли закатил глаза и раздраженно вздохнул.

– Несмотря на сходство носов, мисс Деверо, я отказываюсь признать ваше родство с нашей семьей. Я не знаю, почему вы решили появиться у нас в доме и притвориться забытой всеми родственницей. Что вам от нас нужно?

Задетая за живое, Эйприл ответила:

– Я… я всего лишь хочу воссоединиться со своим отцом.

У Джоны потеплел взгляд.

– Ты и воссоединилась, дитя мое. Теперь ты часть нашей семьи.

И опять у нее сжалось сердце. Ее приняли… в семью. Какое это необычное, волнующее ощущение!

Чувственные губы Райли упрямо сжались, а поразительные глаза скрылись под нахмуренными широкими черными бровями.

– Вижу, я слишком долго отсутствовал в суде. Вы оба, кажется, сделались чрезмерно уязвимыми для женских чар! Все, что ей было нужно, так это немного сведений да сладкая улыбка. И вот вы оба готовы приютить ее в доме, как потерявшегося щенка. Неужели мне следует напомнить вам, в какое двусмысленное положение она нас ставит? Да одного лишь ее присутствия здесь достаточно, чтобы скомпрометировать нас. Я не знаю, как вы оба намерены поступить, но я не допущу, чтобы наше родовое имя было запятнано какими бы то ни было отношениями с подобной девицей.

Эйприл сжала зубы. Какая надменность! Как он осмелился так принизить ее, невзирая на то что его собственный отец спал с куртизанкой?!

Уязвленная и возмущенная, Эйприл не смогла побороть стихийно охватившее ее желание защитить тех, по поводу кого он злословил, ведь многие из них были ее подругами, в том числе и Дженни.

Она поднялась с кресла и с высокомерным видом произнесла:

– Хотя моя мать действительно была проституткой, сэр, ни она, ни я не привыкли к подобному обращению. Я приехала по одной-единственной причине – из желания увидеть человека, который является моим отцом. И чтобы исполнить волю умирающей матери – найти его. Я сделала и то и другое. А теперь я более вас не обременю. Ваша светлость, Джереми, благодарю вас за гостеприимство. Я уеду тотчас, как только моя служанка упакует вещи.

И она решительно шагнула к двери.

Сквозь ропот голосов Эйприл услышала только одно замечание:

– Удостоверьтесь, что она упаковала исключительно ваши вещи.

Несмотря на охватившее ее отвращение, Эйприл не могла оставить дом побежденной. Она повернулась к этому наглому, считавшему себя всемогущим лорду и сказала:

– Ваша светлость, мне от вас ничего не нужно. Можете подавиться своим проклятым богатством!

И вылетела из комнаты.

Через пять минут Эйприл уже рыдала в подушку.

– Дженни, я полная дура! Окаянная, безмозглая тупица!

Дженни села около лее на кровать.

– Хватит ругать себя. Ты правильно поступила. Предоставляю себе их лица!

Эйприл отбросила подушку.

– Теперь действительно придется уехать. Они не позволят нам остаться.

Дженни посмотрела на нее с сочувствием: