– Когда вы были куртизанкой?

– Да.

– И тогда вы вели этот дневник? Это так?

– Да.

– Мадам Деверо, судья предположил, что этот дневник, написанный женщиной низких моральных устоев, может быть подделкой. Вы можете подтвердить точность событий, указанных в нем?

– Женщина низких моральных устоев? – Она сила на судью высокомерный взгляд, от чего тот смутился. – Уверяю вас, моя профессия не имеет ничего общего с моими моральными устоями. Я родилась в одной из старейших и благороднейших семей Франции, я посещала школу, где преподавали монахини, и моя репутация благочестивой девочки была безупречной. Самая большая насмешка моей жизни заключается в том, что меня всегда учили тому, что проститутки – это похотливые и нечестивые женщины. Мне даже не разрешалось смотреть в их сторону на улицах. Возможно, останься я во Франции, сегодня я была бы приличной особой. Но обстоятельства вынудили меня уехать в Англию. И здесь мне пришлось пойти… на определенные компромиссы.

Нордем скрестил на груди руки.

– На какие компромиссы, мадам Деверо?

– На те, которые помогают человеку выжить, В первую же ночь в Лондоне я спала под деревом в Гайд-парке. Меня приютила красивая, богато одетая женщина. Позже я узнала, что это знаменитая мадам Дейвис. Она поселила меня в своем доме, дала элегантную одежду, все то, чего я уже не надеялась снова увидеть. Вскоре я узнала цену всего этого богатства. В ответ на ее покровительство я должна была позволить ей торговать моими интимными услугами. Не как проститутка, а как куртизанка. Мы считали себя дамами и никогда не должны были опускаться. Я с удивлением узнала, что некоторые куртизанки были такими же благородными по рождению, как и я. Среди этих женщин была незаконнорожденная арабская принцесса, падшая испанская аристократка и известная австрийская актриса. Мадам Дейвис призналась мне, что моя красота и манеры привлекли ее, и она сразу поняла, что у меня будет много обожателей. В этом отношении я ни разу ее не разочаровала. Ее клиенты тоже были люди исключительные. Мерилом ее оценки мужчин было не только богатство, позволяющее им содержать дам. Они также должны были обладать респектабельной внешностью. Я проработала у нее много лет, и у меня образовались собственные клиенты – все они упомянуты в той книге, которую вы держите в руке. Но я была молодой и романтичной и все еще лелеяла мечты о любви и браке. И вскоре встретила джентльмена, к которому стала питать… нежные чувства.

– Этот джентльмен – герцог Уэстбрук?

Мадам с грустью посмотрела на Джону.

– Да.

В зале суда снова зашумели, и судья был вынужден призвать к тишине, несколько раз стукнув по столу молотком.

– Итак, вы влюбились в Джону Хоторна. Он ответил вам взаимностью?

– У меня нет в этом сомнений.

– Ваше знакомство было интимным?

Мадам смотрела на Джону, который в волнении подался вперед.

– Долгое время оно не было интимным. Но я очень его любила. Я и до сих пор люблю.

Зал загудел, как рой пчел.

– Мадам, вы сделали запись в своем дневнике о том, что ждете ребенка.

Райли вскочил:

– Милорд, прошу вас положить конец подобному допросу. Неужели ребенок этой женщины имеет отношение к рассматриваемому делу?

Судья поверх очков посмотрел на Нордема:

– Мистер Нордем, есть ли в этом какой-то смысл?

– Да, сэр. Все, о чем я прощу, так это проявить немного терпения.

– Тогда продолжайте.

– Благодарю вас, милорд, за вашу снисходительность. Мадам, у вас был ребенок от Джоны Хоторна, человека, которого вы любили?

– У меня был ребенок.

– А этот незаконнорожденный ребенок находится в этом зале и сидит слева от Джоны Хоторна? Это лорд Джереми Хоторн, который собирается послезавтра жениться на кузине самой королевы и таким образом нанести ущерб монархии нашей страны?

Зал замер, никто, казалось, не дышал.

Мадам внимательно смотрела на Джереми.

– Великолепный юноша. Сходство есть. Он вполне мог бы сойти за моего ребенка.

Райли закрыл глаза.

– Но это не так, – продолжала мадам. – Я никогда в жизни не видела этого молодого человека.

Капли пота выступили у Нордема на верхней губе.

– Мадам Деверо! Вы под присягой! Джереми Хоторн – ваш сын?

Она улыбнулась Джереми и покачала головой:

– Нет.

Глаза Эйприл наполнились слезами. Слезами счастья.

– Мадам, пожалуйста, подумайте. Вы абсолютно уверены…

Райли не выдержал и метнулся вперед:

– Свидетельница ответила на вопрос. У обвинения проблемы со слухом?

Нордем потерял самообладание и, повернувшись к судье, выкрикнул:

– Милорд, я заявляю, что эта женщина лжесвидетельствует перед судом!

Седые брови судьи полезли на лоб.

– Вы обвиняете своего свидетеля в нарушении присяги? У вас есть какое-нибудь доказательство, которое опровергает ее свидетельство?

Райли усмехнулся, глядя на Нордема:

– Если мой ученый друг желает, чтобы присяжные не приняли во внимание показания его свидетеля, защита не возражает.

Нордем ответил ему злобным взглядом.

– Я отзываю свое требование, милорд. Мадам Деверо, вы утверждаете, что вашего ребенка оторвали от вас. Почему вы уверены, что Джереми Хоторн не ваш сын?

Взгляд ее был бесстрастным.

– Потому что мой ребенок умер у меня на руках.

Райли осмелился посмотреть на отца. У старика – такого гордого, высокомерного – на глазах блестели слезы. Он смотрел на мадам, и на его лице были написаны благодарность, сожаление и нежность.

Нордем с раздражением сел.

– У меня больше нет вопросов к свидетелю, милорд.

– Лорд Блэкхит, ваши вопросы?

Райли встал и улыбнулся мадам. Его улыбка была полна невысказанной благодарности.

– У меня нет вопросов к мадам Деверо, милорд.

Когда мадам проходила мимо Нордема, тот со злостью на нее взглянул.

Судья, скрепя пером, старательно делал отметки на лежащем перед ним документе.

– В таком случае, лорд Блэкхит, вы можете продолжить выступать со стороны защиты.

Райли встал и повернулся к присяжным:

– Господа присяжные, как любой честный человек, я хочу жить в мире, где царит справедливость. Как юрист, я получаю удовлетворение, ища эту справедливость и осуществляя ее. Справедливость, как вам скажет каждый разумный человек, означает поиск правды. Без правды справедливость превращается в обычную месть. Но иногда факты в деле указывают на одно заключение, а правда указывает на другое. Мой коллега пытался ввести вас в заблуждение, сообщая обстоятельства, совершенно не важные для этого дела. Он пытался вас обмануть, воздействовать на вашу восприимчивость и чувствительность дешевыми скандалами и сплетнями. Позвольте мне развеять обман. Правда в этом деле такова: первое – подсудимая украла дневник у своей хозяйки мадам Деверо, за что эта дама простила ее; второе – она пришла к человеку, упомянутому в дневнике, с выдуманной историей. Этот человек признает, что не поверил ей, признает, что она не угрожала ему, и признает, что дал ей деньги по собственной воле; третье – подсудимая пришла к моему отцу с такой же выдуманной историей. Он признает, что она не принуждала его завещать ей собственность, он также признает, что она не взяла у него ни пенни. Пятнадцать лет моей адвокатской практики позволяют мне исходя из всего, что я вам рассказал, сделать следующее заключение: в этом деле нет ни единого преступления. Ни единого. Ложь? Да. Немного озорства, и больше ничего. Но разве ложь является серьезным преступлением? Это предстоит решать вам. Единственное, джентльмены, чего вы не знаете, – почему она это сделала. Я хотел бы, чтобы вы услышали все из ее уст. У защиты есть один свидетель, и это сама подсудимая, Эйприл Роуз Хоторн, леди Блэкхит.

У Эйприл задрожали руки, когда она оглядела зал и увидела лица всех тех, кто теперь знает, что она обманщица. Ей хотелось убежать, и она так и поступила бы, если бы ее единственным прибежищем не был Райли.

Она посмотрела на своего мужа. От ее ответов зависит, освободят ее или отвезут в тюрьму, где она будет ждать казни. В его глазах она прочитала тревогу.