Нордем кивнул:

– Завтра его будут судить.

Агата отвернулась.

– Дурак! Какой дурак! Чем эта шлюха его так прельстила? Это непостижимо.

– Для вас, возможно, непостижимо, но факт остается фактом – он предпочел ее вам. Но я уверен, вас это не должно задевать, – сказал Нордем, повторив слова Агаты, сказанные ею в его адрес.

Это привело ее в бешенство. Она подошла к нему и протянула руку:

– Хватит. Отдай мне дневник. Райли не будет осужден. Он найдет выход. А когда он окажется на свободе, дневник мне понадобится. Верни его мне.

Нордем бросил на нее косой взгляд:

– Я другого мнения.

– Отдай дневник. Если дневник будет у тебя, я не смогу его шантажировать.

– Забудьте об этом. Дневник останется у меня. Я хочу уничтожить Райли.

Агата пришла в ужас.

– Ах, вот для чего тебе нужен дневник! Ты мне лгал! Ты не просто так хотел получить двадцать тысяч фунтов.

– Агата, я сделал то, о чем вы просили, но ничего не вышло. Теперь попробуем сделать по-моему.

– Нет! Все будет так, как говорила я. Все получится. Наш план неизменен.

– Обстоятельства нам на руку, Агата. Надо просто спокойно наблюдать, как развиваются события.

Лицо Агаты исказилось от злости.

– Я не хочу его падения. Если ты его уничтожишь, то какая мне от него польза?

Нордем улыбнулся:

– Я знаю. Я на это и рассчитываю. Не беспокойтесь, Агата. Если вам нужно его состояние, вы его получите. Но сначала я закончу то, что начал.

Райли сидел в камере и с отвращением смотрел на поставленную перед ним еду. От страшного похмелья у него переворачивались внутренности, а то, что лежало на тарелках, аппетита не вызывало: кусок черствого хлеба, чашка водянистого супа, пахнущего грязным мокрым бельем, и сомнительного вида кусок мяса. Он покачал головой. По крайней мере, червей в мясе он не увидел.

Вскоре за посудой придут, а до тех пор у него имеется четверть часа, чтобы уговорить себя поесть.

Он встал и подошел к единственному окну, через которое еле-еле проникал свет. В камере было очень холодно. Человеку с ростом Райли шести с лишним футов – здесь было очень тесно, так что, вытянув руки, он мог коснуться противоположной стены. Для справления нужды в углу имелась дырка, откуда поднимался такой запах, что у Райли не хватило смелости к ней приблизиться. Никогда впредь он не станет считать свежий воздух чем-то само собой разумеющимся.

Как и любую роскошь, к которой он привык. Даже здесь он жил как принц среди остальных узников. Его поместили в камеру для ожидающих суда, а эти камеры были чище, чем те, в которых узники отбывали свой срок заключения.

Человек быстро теряет надежду в подобном месте! Райли заставил себя задуматься о более важных вещах – как построить свою защиту. Мысли снова унесли его к Эйприл. Насколько было бы ему легче, защищай он честную женщину, но это не должно повлиять на его решение. Он не представлял, как бы смог жить в Блэкхите в то время, как Эйприл похоронена за прочными каменными стенами в недрах тюрьмы, которая особенно ужасна для женщин. Ему невыносима была мысль о том, что ее могли изнасиловать, или о том, что она могла сама попросить об этом, потому что беременность отсрочила бы казнь. Не важно, как она обошлась с ним, не важно, как заставила страдать, он не допустит, чтобы с ней случилось что-то ужасное.

Райли вздохнул. Конечно, ему нелегко будет защищаться. Да и как может быть по-другому? Она виновна. Его единственная надежда – это то, что лорд – главный судья проявит милосердие. Райли знал, что самое меньшее, на что он может рассчитывать, – это потеря места окружного судьи и положения в обществе, но все это ничто по сравнению с тем, что представляет подлинную ценность, – собственной свободой.

Железные ворота в коридоре с лязгом открылись, и Райли услышал приближающиеся шаги. С громким скрежетом ключ повернулся в замке его камеры. Дверь со скрипом отворилась, и Райли прищурился от света. В проеме двери появился Питер Нордем.

Райли бросился на него и вцепился в горло, но дородный стражник остановил его и приковал наручниками к стене.

– Благодарю вас, констебль. Я ненадолго. – Нордем поправил смятый галстук. – Лорд Блэкхит! Никогда не думал, что увижу вас в таком, как бы это сказать, стесненном положении. Огромная разница по сравнению с великолепным домом в Блэкхите, не так ли?

На лице Райли выступил пот.

– Почему ты так со мной поступил?

– Бедняга Райли. Ты действительно чувствуешь, что жизнь обошлась с тобой несправедливо? Прими мои глубокие соболезнования.

– Я полагал, что могу рассчитывать на твою дружбу!

– На дружбу? – засмеялся Нордем, качая головой. – Твое представление о дружбе типично для аристократа, старина. Вы предлагаете дружбу только тогда, когда хотите что-то получить. И никогда не предлагаете, когда дружба по-настоящему необходима.

– О чем ты говоришь? – произнес Райли в полном недоумении. – Я никогда так к тебе не относился. Ты был практически членом моей семьи. Порой ближе, чем брат. Я доверял тебе! Как ты мог так отплатить мне?!

– Отплатить? Ты ожидаешь, что тебе отплатят? За что? За то, что ты держал меня в тени? За то, что дал мне возможность стать простым доверенным? Все, на что я мог рассчитывать, – это место в юридической конторе. За то, что я выносил унизительное положение твоего поверенного в то время, как ты поднимался все выше и выше к месту судьи? И у тебя ушло на это вполовину меньше времени, чем у большинства других людей.

– Так вот в чем дело – в профессиональной зависти?

– Не льсти себе, Райли. Ты не настолько талантлив. Причина того, что ты так быстро сделал карьеру, – твой титул и твое богатство. Если бы ты не был упоен собой, ты бы это понял.

Ужас от предательства сменился гневом.

– А если бы ты не прятал всегда свою профессиональную несостоятельность за маской бедности, ты бы понял, что у тебя было столько же возможностей, сколько у меня.

– Да ну? Не забывай, с кем говоришь, старина. Я жил с тобой в одной комнате все годы в Итоне и Оксфорде. Удивляюсь, что ты смог вообще что-нибудь выучить, когда все профессора готовы были лизать тебе башмаки. И не говори мне, что щедрые пожертвования, которые твой отец делал университетам, не имеют к этому никакого отношения.

– Ты всегда пытаешься обвинить деньги моей семьи в своих недостатках. Мой отец не покупал ни мои способности, ни мои отличные отметки на экзаменах. Ты не можешь стать адвокатом без знания закона и не можешь стать судьей, не став хорошим адвокатом.

– Я вообще не понимаю, зачем ты занялся юриспруденцией. У тебя были титулы, собственное поместье. Ты старший сын со всеми привилегиями и почетом, которые к этому прилагаются. Зачем конкурировать с другими? Тебе даже не нужно работать. Но ты такой эгоист, что тебе жалко и тех крох, что достанутся с твоего стола людям ниже тебя.

– Не надо меня винить за свои неудачи. Как у любого человека, у меня есть право на собственные пристрастия.

– Право на пристрастия… Пристрастие к Агате, к примеру?

– Что? – не понял Райли.

– Ты взял верх надо мной в университете, ты получил звание адвоката, а потом украл у меня Агату. И после этого ты называешь нас братьями?

– Я не знал, что тебе нравится Агата. Мы с ней… я хочу сказать, что ничего для нее не значил.

– О нет, это не так. Твои деньги и титул купили и ее любовь.

– Ошибаешься. У меня не было таких средств, как у Рейвнвуда, поэтому она вышла за него.

– Ты дурак. Она вышла за него, потому что ты больше ее любил карьеру. А теперь ты выбрал эту маленькую похотливую обманщицу Эйприл. Ты хоть представляешь, что чувствует сейчас Агата?

– Так получилось, что мне было необходимо жениться на Эйприл. Из-за слухов нашей семье угрожал скандал.

– Знаю, старина. Слухи распустил я.

Райли перестал дышать, словно Нордем нанес ему удар в грудь.

– Ты?

– Во всем вини только ее. Нельзя было впускать ее в вашу семью. Ты раскис. Она – твое слабое место, и твоя репутация от этого пострадала. Все, что мне оставалось, так это обронить несколько хорошо продуманных слов, а затем просто наблюдать за тобой.