— Вы не хотите написать кому-нибудь еще? — продолжал допытываться Нанси. В голосе капитана не было навязчивости, но была такая убедительная откровенность, что любой человек немедленно бы уцепился за предложение барона. Юный шевалье лишь покачал головой.

— Вы не хотите написать даже вашему другу? — не отступал Нанси. — Я имею в виду виконта де Водемон, — уточнил капитан.

Искреннее изумление во взгляде пажа лучше всего подсказало барону, что думать о Водемоне как о друге у шевалье Александра не получилось бы даже в горячечном бреду.

— Ведь он был вашим секундантом, — продолжал настаивать Нанси. — Было бы невежливо не написать ему хотя бы пару строк. И кстати, сегодня вечером виконт как раз играет в карты у короля.

Сбитый с толку всем происходящим шевалье Александр взял еще один лист и старательно вывел:

Нанси с досадой тряхнул головой — мальчишка решительно не желал его понимать. Ладно, к любой цели можно прийти разными путями.

— Ну что ж, шевалье, коль скоро вы написали всем, кому хотели, — голос офицера выражал серьезное сомнение в том, что эпистолярные труды пажа подошли к концу, — то нам пора. Идемте.

Молодой человек поднялся и Нанси вдруг со всей очевидностью увидел, что перед ним стоит обычный мальчишка, пусть и разодетый в пух и прах словно какой-то вельможа, пусть и размалеванный словно самая дешевая уличная шлюха, пусть и пытающийся показать, будто ему даже Бастилия нипочем, однако всего на всего тринадцатилетний щенок… испуганный, растерянный и к тому же раненный… Настроение Нанси стремительно портилось.

— Идемте, шевалье, — с неожиданной суровостью проговорил капитан и до самого двора не произносил более ни слова.

Шевалье Александр поежился и плотнее запахнул плащ. Осеннее солнце казалось по-зимнему прохладным, а слабый ветерок пробирал до костей. Голова болела от холода и мельтешащих разноцветных ливрей, от настырных голосов и стука копыт. Молодой человек даже не заметил, как оказался рядом со своим конем, и только рассеяно подумал, что без посторонней помощи ему не обойтись. Нанси в один миг взлетел в седло и оглянулся на замешкавшегося пажа, заметил, как тот неуверенно собрал в руке поводья, как потерянно посмотрел на стремя, на седло — просить мальчишка явно не умел.

Капитан кивнул ближайшему к пажу солдату, и Александр не успел опомниться, как очутился в седле. Еще четверо солдат поднялись в седла, заняли свои места в кавалькаде — двое спереди, двое сзади — и ворота открылись.

Александр ехал рядом с капитаном, вяло радуясь тому, что Нанси не отдает приказ перейти на рысь. Мысли шевалье путались, его знобило, так что молодой человек ехал молча, не поднимая головы и не глядя вокруг. Впрочем, через десяток-другой шагов Бастилия стала казаться пажу почти что землей обетованной. Он думал о том, что в камерах крепости наверняка найдется кровать или тюфяк, или, на худой конец, охапка соломы. Но самое главное в Бастилии ему не придется видеть придворных, и он сможет, наконец, отдохнуть.

Кони свернули за угол, Александр непроизвольно поднял голову и в растерянности уставился на офицера.

— Но… мы же едем в другую сторону, господин капитан…

Как ни странно, но удивленный возглас мальчишки вернул Нанси доброе расположение духа.

— Не знаю, как вы, шевалье, а лично я сегодня еще не завтракал, — ворчливо заявил капитан. — Еще парочка таких пажей, как вы — и я рискую умереть с голоду. Все, слезайте, приехали, — объявил барон, останавливаясь перед нарядной вывеской, занимающей чуть ли не весь фасад двухэтажного дома. «Коронованный павлин», — прочитал Александр и сполз наземь.

Должно быть, Нанси был частым завсегдатаем «Павлина», ибо при виде бравого капитана хозяин трактира спешно передал вертел слуге и помчался навстречу гостю, сметая на своем пути скамьи и табуреты, и беспрестанно кланяясь.

— Вино, еду, живо! — властно приказал Нанси, небрежно отмахиваясь от трактирщика, словно тот был надоедливой мухой. — И найди нам укромное местечко, где два благородных человека могли бы позавтракать, не натыкаясь на мерзкие рожи.

Хозяина смело будто вихрем, и через пару минут Александр сидел за столом, на котором последовательно появились жаркое, две бутылки вина, пирог, яичница с петушиными гребешками и фаршированные свиные ушки. Изголодавшийся Нанси волком накинулся на выставленные трактирщиком яства, но, утолив самый жестокий голод, недовольно уставился на пажа.

— В чем дело, шевалье, вы чего-то ждете?

Александр непроизвольно потер виски.

— Я… мне не хочется, господин капитан…

— Что значит «не хочется»? — передернул плечами офицер. — Мало мне ваших проказ, от которых и так нет ни минуты покоя, так вы еще и позавтракать не даете. Смерть Христова, шевалье, я не привык завтракать в одиночестве!

Молодой человек виновато опустил голову, под требовательным взглядом Нанси с тоской посмотрел на пирог, жаркое и яичницу, но в конце концов покачал головой:

— Но я правда… не хочу…

— Начните с вина, — распорядился капитан тоном, которым во время учений отчитывал нерадивых солдат. — А потом попробуйте яичницу. Ешьте, шевалье, ешьте. Пост еще никого не излечивал от ран.

Шевалье Александр открыл было рот, чтобы пробормотать какое-то возражение, когда обнаружил у своих губ кружку с вином, ибо господин де Нанси не любил сотрясать воздух понапрасну. Королевский паж постарался отодвинуться от этого недвусмысленного напоминания барона, но за спиной шевалье расположилась дощатая перегородка, Нанси угрожающе хмурился, кружка накренялась, и шевалье ничего не оставалось, как сделать глоток. Следующий глоток Александр предпочел совершить уже без деликатных напоминаний капитана. Как ни плохо было юному шевалье, он все же догадался, что послушание самым благотворным образом скажется на чистоте его воротника-фрезе — тем более, когда дело касается красного вина и омлета (потому что омлет шевалье также пришлось отведать). Пару минут понаблюдав за попытками пажа его величества проглотить кусок пирога, Нанси наконец-то сжалился над юным шевалье и потребовал от трактирщика бульон. Бульон, омлет, вино и опять бульон — отступать и тем более покидать трактир, пока юнец не насытится, капитан не собирался.

Паж ел, трактирщик таскал бутылки, кружки и миски, а Нанси смотрел на вяло ковырявшегося в омлете шевалье Александра и довольно улыбался. Роль няньки, несколько странная для капитана стражи его величества, ему решительно нравилась. Как хорошо, как приятно о ком-то заботиться, кормить его, наставлять, тревожиться о нем, волноваться… И делать это не по велению службы, а по… Барон решительно прикусил язык и почти что с испугом спросил себя, что именно хотел сказать. С ранней юности он любил женщин и теперь не мог понять, как могло случиться, что на тридцать втором году жизни все его мысли были заняты мальчишкой, почти что ребенком, сколько бы тот не пытался корчить из себя взрослого шевалье.

Капитан в недоумении уставился на пажа, на свою кружку, на суетящегося по залу трактирщика и, в конце концов, чуть было не хлопнул себя по лбу. Смерть Христова! Да в нем просто проснулись отцовские чувства, сообразил Нанси. В тридцать один год это было более чем естественно. А, может, стоит жениться? — задумался Нанси, благодушно глядя на юного шевалье. Жениться, завести детей… нет, не детей — сына… учить его ездить верхом, стрелять, фехтовать, сделать из него образцового дворянина… И в один прекрасный день с гордостью вручить ему шпагу.

«А что еще, кроме шпаги, ты ему вручишь?» — возразил размечтавшемуся барону голос здравого смысла, голос весьма неприятный и ехидный, но мудрый. «Свою службу? Или, может быть, службу Мейнвилей при Гизе? Хочешь, чтобы твой сын вечно таскал шпагу по передним или — не дай то Бог! — добывал средства на пропитание, как шевалье Александр?»