— Ваше высочество, потрудитесь свершить брак. Мы засвидетельствуем его.

На этот раз Агнеса не могла сдержать тяжкого вздоха. Об этом обычае ей приходилось слышать и теперь принцесса могла утешать себя лишь тем, что знатные вельможи в свидетелях все же лучше тех горожан, что когда-то свидетельствовали брак королевы Франции.

Муж пьяно опрокинул Агнесу на подушки, с треском разорвал на ней рубашку, навалился всей тяжестью… Принцесса закрыла глаза, мысленно молясь, чтобы все свершилось как можно скорей. Иоганн-Бурхард словно медведь шарил по ее телу — это было больно и неприятно, что-то сопел на ухо и царапал украшениями вамса грудь и живот. А потом Агнесе стало так тяжело, что она с трудом смогла сделать вздох. Раздался густой низкий храп. Принцесса открыла глаза, надеясь, что все закончилось, и увидела над собой лица заговорщиков. На этот раз на них не было удовлетворения, они были злыми и в то же время растерянными.

— Пьяный болван, — процедила сквозь зубы баронесса фон Зарлуи, — он же ничего не сделал…

Мужчины шагнули к кровати и Агнеса в потрясении увидела, как они дергают ее супруга за волосы, щиплют, колют остриями кинжалов в спину, плечи и ладони, исступленно трясут, словно нерадивого слугу. Все было напрасно, Иоганн-Бурхард спал. Лосхайм принялся торопливо жечь перья, и у Агнесы перехватило дыхание от вони — муж продолжал храпеть. Баронесса Зарлуи остервенело рванула спящего за волосы, да так, что вырвала целый клок — принц Релинген только слабо сморщил нос, но не пробудился. Наконец, заговорщики в изнеможении отступили, и барон Метлах посоветовал оставить новобрачных до утра, утверждая, что рано или поздно, но принц пробудится и доведет дело до конца.

— Так или иначе, Релинген в наших руках, — проговорил старик, небрежно кивнув за окно. — Наемники в городе, император за нас. Оставим молодых. Никуда они не денутся.

— Только надо их запереть, — вмешалась баронесса Зарлуи и взглянула на Агнесу с такой ненавистью, что принцесса зажмурилась. Она не осмеливалась открыть глаза до тех пор, пока не услышала гул удалявшихся шагов и скрежет ключа в замке. И только потом робко разомкнула веки и огляделась.

Спальня была пуста и только храпящий муж придавил ее своим телом, демонстрируя полное равнодушие к супруге, принесшей ему титул, богатство и власть. Агнеса с трудом выбралась из-под Иоганна-Бурхарда — батист вновь затрещал, зацепившись за какую-то побрякушку, и юная принцесса всхлипнула от натуги. С трудом встала. Попыталась запахнуться в превратившуюся в лохмотья рубашку, осознала тщету этих попыток, отыскала роб и поспешно завернулась в расшитый атлас. Примостилась у камина, еще раз всхлипнула и разрыдалась. Ну почему родственники так поступили?! Ведь она не наказала их и даже не отняла краденное, хотя дядя Филипп непременно отправил бы виновных в тюрьму или на эшафот, да еще конфисковал бы имущество осужденных. А они… они даже не пробовали с ней поговорить… Они обокрали не только ее казну — они украли у нее свадьбу!

Агнеса представила жизнь в монастыре и в отчаянии стиснула пальцы. Это в Испании, позабыв радости жизни, она готова была безропотно принять постриг, но оказаться в заточении в Релингене было невыносимо. Мысли Агнесы беспорядочно заметались и она вдруг вспомнила, что у нее есть супруг, в чьих интересах было заступиться за нее перед родственниками. Принцесса бросилась к кровати, упала перед мужем на колени, схватила его за руку, готовая умолять не отсылать ее в монастырь, но Иоганн-Бурхард ни на мгновение не приоткрыл глаза, продолжая оглушать жену храпом, и Агнеса опомнилась. Она не станет унижаться перед напившемся солдафоном. Она дождется, когда супруг проснется, а потом убедит его, что заговорщики не желают ему добра.

Огонь в камине начал затухать и Агнеса поежилась. Поискала глазами что-нибудь теплое, но вместо плаща обнаружила оставленные родственниками бумаги — письмо императора, брачный контракт и запись о венчании. Робко пододвинула к себе документы. Принялась читать. Через некоторое время принцесса поняла, что проявив снисходительность к ворам, совершила глупость, недостойную не только государыни, но даже и простой булочницы, и навязанный ей брак является справедливой карой за ошибку. Еще через четверть часа Агнеса убедилась, что не все потеряно, и она без труда докажет супругу, что у них общие интересы.

Наконец, покончив с чтением и раздумьями, новобрачная взялась за перо и принялась составлять новый брачный контракт. В эти мгновения, проведенные под замком в собственной спальне, Агнеса благословляла долгие и скучные послеобеденные часы, в которые училась управлять Испанией у дядюшки Филиппа. Изящные и чеканные формулировки одна за другой ложились на лист бумаги и Агнеса так воодушевилась, что даже не сразу сообразила, что в камине что-то посыпалось, а затем в комнате появился верный Карл.

Принцесса чуть не обезумила от радости, готова была броситься телохранителю на шею, но Карл, странно потемнев лицом, молча отстранил госпожу, бесшумной поступью крадущегося зверя приблизился к распростертому на ложе Иоганну-Бурхарду, ухватив левой рукой за волосы, рывком поднял голову спящего и стремительным жестом полоснул его по горлу клинком.

Храп оборвался. На кровать хлынула кровь. Карл спокойно выпустил волосы мертвеца и тщательно вытер лезвие кинжала. Агнеса следила за телохранителем огромными от ужаса глазами.

— Ты… — наконец проговорила принцесса, — что ты наделал… — в голосе Агнесы послышались слезы. — Это же мой муж…

— Это мерзавец, а не муж, фройлен, — так же спокойно возразил Карл.

— Но меня схватят… казнят! — юная принцесса задыхалась от рыданий. — Они отвезут меня к Максимилиану, и он отправит меня на эшафот… Что ты натворил, Карл!.. Я погибла!..

Агнеса добавила еще несколько слов, знания которых трудно было ожидать от испанской инфанты и фламандской принцессы. Агнеса сама не знала, из каких глубин памяти всплыли ругательства — возможно, какой-нибудь конюх неосторожно выругался при маленькой госпоже, или матрос разговаривал с приятелем, не заметив, что его слушает вдовствующая инфанта. Как бы то ни было, ругательства помогли Агнесе и она стала реже всхлипывать.

— Сейчас мы поедем к его преосвященству Лодвейку, — медленно и внятно, словно разговаривал с маленькой девочкой, сообщил Карл.

— Но дверь заперта… — жалобно напомнила принцесса.

Карл пожал плечами, словно желал сказать, что для него подобное препятствие препятствием не кажется.

— Ворота — тоже чепуха, — успокоил он.

— Хорошо, мы поедем к дяде, — решилась Агнеса.

Ужасно в неполные шестнадцать лет затвориться в монастыре, но еще ужаснее умереть. В Испании Агнеса не раз видела, как это происходит, и от одной мысли, что ее саму ожидает грубая рубаха из мешковины, тяжелая черная свеча для публичного покаяния и стриженная наголо голова, принцессу начало трясти. Агнеса представила, как под взглядами тысяч и тысяч венских зевак поднимается на эшафот, преклоняет колени перед палачом и в ужасе закрыла лицо руками.

— Мы поедем к дяде Лодвейку, — лихорадочно шептала принцесса, — я приму постриг… принесу любые обеты… монастырь это убежище… дядя меня не выдаст…

Карл подошел к госпоже и легонько встряхнул. Дождался, пока взгляд принцессы стал осмысленным.

— Фройлен, — медленно произнес он, — ничего не было. Вам никто и ничем не сможет угрожать. А этот получил по заслугам.

И прежде чем Агнеса вновь начала плакать, телохранитель ухватил ее за руку, стащил с пальца обручальное кольцо, сгреб документы и швырнул в камин. Затухающее было пламя нехотя перебралось на бумагу, словно в раздумьи затрепетало на одном месте и вдруг разом охватило листы. Карл наблюдал, как корежится в пламени бумага, а потом проследил, чтобы документы рассыпались пеплом. Повернулся к госпоже.

— Все, фройлен, с этим покончено, — коротко сообщил он. — Теперь можно уходить.

Телохранитель надел на Агнесу свою куртку, тщательно укутал в плащ, спрятал светлые волосы под беретом, и принцесса вдруг поняла, что Карл вытащит ее из замка и города, и никогда, никогда не предаст.