Шевалье Жорж-Мишель мечтал провалиться сквозь землю. К антиподам.

— Жорж не виноват, — робко подал голос принц Беарнский. — Он нас мирил… — совсем тихо добавил мальчик, замерев под совиным взглядом королевы.

— Вот как, — Екатерина поджала губы. — Ну что ж. Значит, наказаны будут только трое. А через пять дней я проверю, чему вы научились, кроме проказ и драк.

Провинившиеся молча поклонились, мысленно молясь, чтобы наказание не было слишком суровым. Принцу де Жуанвилю, точнее новому герцогу де Гизу хватило ума, а принцу Беарнскому великодушия не говорить, в чем была причина ссоры. Граф де Лош с грустью размышлял о том, что в ближайшие пять дней ему придется оставить развлечения и засесть за книги, а Генрих де Валуа с еще большей грустью думал, как несправедливо устроен мир. Ну в чем он провинился? Всего-навсего хотел остановить драку, а потом, сам не ведая как, оказался в нее вовлечен. Неужели за это стоит наказывать? По справедливости надо было наказать одного Гиза, но спорить с матушкой, когда она пребывала в дурном настроении, было не только бесполезно, но и опасно. Да и Беарнец молчит. А кому, как не ему, жаловаться на Гиза?

Сердце королевы-матери обливалось кровью. Наказать любимого сына казалось Екатерине столь же немыслимым, как отрубить собственную руку. Однако воспитатель дофина Амио и врач Мирон убедили ее величество, что это единственный способ привить юному принцу серьезность и ответственность, столь недостающие мальчику из-за вечного потворства матери. Екатерина вздохнула и поклялась быть твердой. Десять ударов розгой каждому из провинившихся, лишение их ужина, ночь в темной комнате под замком, вынесла приговор королева-мать. Вынесла… и пошла плакать.

Может показаться странным, но граф де Лош почти стыдился, что ее величество не сочла нужным его наказать. При мысли, что его кузены с тоской гложут корку черствого хлеба, молодому человеку делалось не по себе. Перед мысленным взором шевалье одна за другой проносились самые жуткие картины. Жорж де Лош вспоминал страх дофина перед темнотой, нежданную утрату Гиза, слезы Беарнца и не находил себе места. Попробовал читать, но буквы прыгали перед глазами, а слова не доходили до разума. Взял в руки лютню, но звуки музыки вызывали непонятное раздражение, волновали чуть ли не до слез. Тогда молодой человек отправился на поиски наслаждений, но вид веселящегося, смеющегося двора нагнал на юного графа тоску. Даже самые очаровательные фрейлины «летучего отряда», окружившие юношу со смехом и щебетом и принявшиеся приглаживать ему волосы, ласково трепать за уши, поправлять на одежде ленты и вообще всячески теребить, не смогли вызвать на губах графа улыбку. Чувствуя, что им не удается вывести молодого человека из состояния непривычной меланхолии, красавицы надули губки и спросили, куда подевались их красавчики-принцы. Жорж де Лош понял, что тоже имеет право обидеться.

— Конечно, — с досадой воскликнул молодой человек, — вам подавай красавцев и принцев, а на простого дворянина вы и не взгляните!

Девицы дружно рассмеялись.

— Жорж, вы почти красавец и почти принц, — лукаво заявила мадмуазель де Лимей и поцеловала юношу, желая заглушить возражения. — Ну так где наши проказники? — спросила она, когда Жорж-Мишель наконец улыбнулся.

— Там, где и должны быть, — ответил граф, вновь впадая в меланхолию. — Под замком… Одни… В темноте… И без ужина…

Общий крик ужаса был достойным ответом на печальную новость.

— Но почему?!

— Ах, Боже мой, все очень просто, — отвечал Жорж-Мишель, лихорадочно подыскивая подходящее объяснение. — Герцог де Гиз и принц Беарнский поспорили из-за одной дамы… — В глазах фрейлин загорелось жгучее любопытство, но шевалье затряс головой, давая понять, что честь дворянина не позволяет ему назвать имя счастливицы. — А потом в спор вмешался его высочество дофин… В общем, слово за слово… — граф де Лош развел руками. — Ее величество была очень недовольна.

Красавицы томно вздохнули, даже не подумав, что в силу своего возраста Гиз и Беарн могли спорить и драться из-за кого угодно, но только не из-за женщин. Привыкнув вызвать страсть у всех представителей мужского пола, начиная с несмышленых мальчишек-пажей и кончая седобородыми старцами, фрейлины не сомневались, что смогли поразить воображение юных принцев. И теперь мысль о том, что проказники были наказаны за подобную безделицу, заставила девиц потребовать от графа немедленных действий по спасению принцев. Немедленное спасение, с точки зрения фрейлин, заключалось в том, чтобы накормить милых мальчиков.

— Но как?! — расстроенный шевалье опустился на ближайший сундук. — Бедняги сидят под замком, а ключ у ее величества. А со стороны рва ни одна лестница до их окна не достанет.

— Так они заперты в своих покоях?! — заулыбались дамы и переглянулись.

— В покоях Анжу, — уточнил шевалье.

— И занесло же сюда эту святошу! — к величайшему недоумению шевалье прошипела мадмуазель де Лимей. Остальные фрейлины согласно закивали, озабочено сдвинули тонкие брови, с отвращением наморщили носики.

— Вы о ком? — удивился Жорж-Мишель.

— О бывшей жене Франсуа де Монморанси, — ответила за всех мадмуазель дю Руэ. — Она опять приехала пощипать беднягу.

— Ненасытная ханжа! — выпалила красотка де Версиньи.

— Старуха! — подхватила мадмуазель де Лимей. — Вы представляете, Жорж, ей уже двадцать восемь лет!

Юный граф де Лош и де Бар озадаченно внимал фрейлинам, не в силах понять, какое отношение к тяжкой участи принцев имеет приезд несостоявшейся жены маршала. Однако красавицы, вдоволь наохавшись и навозмущавшись, поспешили дать шевалье необходимые разъяснения.

— Эту святошу поселили как раз над покоями нашего красавчика, — со вздохом сообщила мадмуазель де Лимей. — Если бы там жила я, вы легко могли бы спуститься к принцам из окна моей комнаты…

Жорж-Мишель только пожал плечами, давая понять, что раз над комнатой герцога Анжуйского живет другая, так и говорить не о чем. Тем не менее фрейлины как-то странно примолкли, быстро переглянулись и теснее сомкнулись вокруг юноши.

— Решено, Жорж, вы полезете к ним через комнату святоши, — объявила мадмуазель де Версиньи.

— Она все равно ничего не заметит, — успокоила графа красотка дю Руэ. — У нее молитвенные экстазы…

— А даже если и заметит — неужели вы не сможете выкрутиться? — Мадмуазель де Лимей нежно провела рукой по щеке шевалье. — Вы же самый очаровательный шалунишка двора!..

— Но ее величество может меня наказать, — задумчиво произнес Жорж-Мишель. — Отправить в Венсенн или даже в Бастилию. — Мысль о том, что он тоже может пострадать, странным образом воодушевила юного шевалье и он почти не слышал обещаний красавиц броситься в ноги королеве-матери и в любом случае его утешить. — Ну что ж, я готов, — бодро сообщил граф, заслужив восторженные взгляды дам и несколько поцелуев. — А чем мне кормить кузенов?

Не успел шевалье договорить, как фрейлины унеслись прочь, и через каких-то четверть часа Жорж-Мишель стал обладателем веревочной лестницы и корзины, в которой обнаружил две бутылки вина, сыр, орехи, ветчину, конфеты, кусок пирога, несколько яблок, половину жареной курицы и надкушенный персик. Молодой человек был слишком привязан к своим родственникам, чтобы бросить перед ними яблоко раздора в виде этого аппетитного, пусть и надкушенного плода, и потому с удовольствием съел персик сам. Пересчитав яблоки и обнаружив, что их четыре, юноша счел возможным покончить с одним из них — естественно, самым крупным. Подкрепив таким образом свои силы, шевалье Жорж-Мишель отправился навстречу неизвестности.

Перед комнатой святоши не было не души, и Жорж-Мишель почти без опаски принялся исследовать замок «старухи». Осторожно просунул в замочную скважину булавку, поковырял, поймал кончиком стилета язычок засова и с тихим щелчком отомкнул дверь. Как-то на спор шевалье уже приходилось проделывать подобное и молодой человек гордился своим умением разбираться в хитроумных механизмах.