С неопределенной улыбкой окинув взглядом самозванку, Жорж-Мишель сердечно поздравил шевалье, а затем посочувствовал жениху, так и не успевшему познакомиться с будущей тещей и падчерицей. Александр побледнел, неожиданно угадав, что должно последовать дальше. По лицу Рабоданжа скользнула тень, но через пару мгновений морщины на лбу жениха разгладились, а лицо просветлело. Рабоданж сообразил, что иметь падчерицу много лучше, чем пасынка, и в любом случае именно он будет распоряжаться рукой и приданым девчонки. Лицо шевалье расплылось в улыбке и с простодушием, вполне способным поспорить с сердечностью графа де Лош, Рабоданж сообщил присутствующим, что с нетерпением ожидает того момента, когда сможет прижать к груди будущую матушку и дочь. Жорж-Мишель кивнул.

— Я угадал ваше желание и счастлив, что могу преподнести вам подарок, — любезно сообщил граф. — Столь дорогие для вашего сердца особы здесь. Впустите, — возвысил голос шевалье. И что-то такое было в его тоне, что головы всех гостей разом повернулись к дверям.

В гостиную вошла… назвать эту особу «дамой» ни у кого не повернулся бы язык. Размалеванная, увешанная поверх рваного платья побрякушками, убогость и вульгарность которых была ясна даже провинциалам, стриженная чуть ли не под корень, между гостей вихляющей походкой уличной шлюхи двигалась какая-то мегера. Рабоданж ошалело смотрел на приближавшуюся «матушку», на улыбавшегося графа и тщетно силился понять, что это значит. Потрясение бедняги было столь велико, что шевалье даже не заметил девчушку лет трех, пугливо цеплявшуюся за грязную юбку старухи. Зато малышку жадно рассматривали гости, выискивая в личике крохи черты сходства со «вдовствующей маркизой». Наконец, взгляды всех гостей сосредоточились на довольном лице графа де Лош, а Рабоданж смог хрипло пробормотать:

— Кто… что?

— Вижу, сударь, вы вне себя от счастья, — произнес шевалье Жорж-Мишель. — Понимаю. Вам досталось сокровище — лучшая шлюха Латинского квартала. Скоро вы узнаете, как вам повезло…

— Вы говорите… о маркизе де Воброт… — хрипло проговорил шевалье.

— Судя по всему, кузина была права, — с притворным сожалением покачал головой его сиятельство и сделал еле заметный знак своим людям, дабы они быстренько выставили странную пару за дверь, пока малышка не разревелась и не испортила представление. — Видите ли, сударь, когда несколько месяцев назад до меня дошли слухи о вашей неотесанности, я решил провести небольшой эксперимент. Я подобрал на улице эту красотку, велел ее приодеть и представил вам. И что же? Она прекрасно справилась с поручением… Кстати, чуть не забыл, вот и плата за труд…

Жорж-Мишель демонстративно взвесил в руке кошелек и уронил его на пол у ног «маркизы». Глаза Рабоданжа округлились, ибо прекрасная Анжелика не стала возмущаться или падать в обморок, а, вульгарно подобрав юбки, радостно принялась собирать рассыпавшиеся монеты. Граф де Лош умильно наблюдал за цыганкой, а затем с насмешкой повернулся к жениху.

— Но вы, сударь, вы меня разочаровали, — сообщил он. — Принять девку за знатную даму? Откуда вы явились? Должно быть от антиподов?

Среди гостей послышались смешки. Они становились все громче и громче, пока стены не задрожали от хохота.

— Вы хотя бы успели воспользоваться случаем? — среди общего веселья продолжал допытываться шевалье Жорж-Мишель. — А то в постели с вашей невестой не сравнятся даже фрейлины мадам Екатерины!

Веселье гостей грозило перейти все границы. Особенно веселились неудачливые соперники Рабоданжа, а также те дамы, что еще недавно завидовали красоте и богатству «маркизы де Воброт».

— А он, ваше сиятельство, все стишками меня донимал, — с самым грубым базарным выговором сообщила Смиральда. — Если бы не это, — шлюха выразительно звякнула кошельком, — я бы точно удавилась!

Придворные грохнули от хохота. Рабоданж схватился за кинжал. Александр зажмурился. Если бы не ужас, если бы не смятение, мальчишка непременно заметил бы и напряжение двух дворян графа де Лош, будто случайно оказавшихся между женихом и невестой, и вопросительный взгляд Смиральды, и ответный взгляд шевалье Жоржа-Мишеля, заметил бы и задумался. К несчастью, Александр был не в том состоянии, чтобы что-либо понимать. Только следующие слова графа заставили мальчишку открыть глаза.

— Нет-нет, сударь, оставьте ваш кинжал в покое, вы пока не муж. Вот женитесь, тогда и будете распоряжаться женой, как вам заблагорассудится. Между нами, с такой супругой вы быстро поправите дела, главное — не мешайте госпоже де Рабоданж промышлять ее ремеслом…

Анриетта звонко рассмеялась. Вид бывшего любовника был таким глупым, а шутка кузена такой забавной, что герцогиня готова была как ребенок хлопать в ладоши и прыгать на одной ножке.

— Я… требую… — Рабоданж задыхался, — я требую правосудия! Пусть ее вздернут, эту девку… На Гревской площади… Прямо сейчас!..

— Фи, вешать такую красотку, — с насмешливым пренебрежением протянул Жорж-Мишель. — Нет, сударь, вы лучше женитесь, тогда никакое правосудие вам не понадобится. Вы сможете все сделать сами. Может, позвать священника?

— Пусть ее повесят! — заорал обманутый жених. — Пусть позовут судей!

Жорж-Мишель пожал плечами.

— Ну зачем же кого-то звать? Судья и стража ждут на улице, достаточно дать им знак. И если вам непременно хочется завершить это дело на Гревской площади, не могу отказать вам в этом маленьком удовольствии. Кто я, чтобы мешать вам выяснять отношения с невестой?

Следующий день после помолвки, окончившийся водворением «маркизы де Воброт» в Шатле, начался для Жоржа-Мишеля триумфом. Его величество раз двадцать выспрашивал у шевалье подробности замечательной шутки, от души хохотал над рассказом, продекламировал в честь графа двустишие, а по окончании беседы пообещал кузену выполнить любое его желание. «Если только матушка не будет против», — с некоторым смущением добавил король. Граф кивнул.

— Не думаю, чтобы ее величество стала возражать, — проговорил шевалье. — И разве вам, сир, не хотелось бы сыграть с Рабоданжем еще одну шутку?

Карл IX с интересом воззрился на родственника.

— Как вы знаете, сир, девчонку приговорят к повешению, — начал Жорж-Мишель, — но ведь Рабоданжу только это и надо. Он избавится от невесты, найдет какую-нибудь богатую провинциальную дурочку, заживет в свое удовольствие и опять начнет болтать, будто ваша Геба грязная надоедливая псина.

— Он так говорил?! — вскинулся король.

— Именно так, — подтвердил Жорж-Мишель. Так уж получилось, что придворных, пажей и слуг периодически посещала мысль, что королевские собаки совершенно несносные существа, но именно Рабоданжу предстояло пострадать за всех. — А раз так, зачем выполнять прихоти этого субъекта?

— Но что же вы предлагаете, кузен? — озадачился Карл.

— Я прошу вас, сир, помиловать девчонку и ограничить правосудие поркой у позорного столба, — проговорил Жорж-Мишель. — А еще я предлагаю отправиться на Гревскую площадь всем двором и господину де Рабоданжу также предписать быть там. Представляете, сир, каким глупцом будет выглядеть этот субъект и как трудно ему будет доказать, что помолвка недействительна?

Король расхохотался. С каждым днем, с каждым часом он находил все больше и больше приятного в дружбе с родственником. Порешив до поры до времени сохранять помилование в тайне, кузены расстались. Жоржу-Мишелю надо было готовиться к скорой дороге, а его величество жаждал выразить соболезнования господину де Рабоданжу, которому вскоре предстояло овдоветь. Двор был в восторге и от шутки Жоржа-Мишеля, и от притворного сочувствия короля, и лишь Александр не разделял общего веселья.

Всю ночь после знаменитой помолвки мальчишка не сомкнул глаз. На пажа навалилось странное оцепенение, и он мог лишь тупо пялиться в темноту, вновь и вновь вспоминая сказанные в запальчивости слова «Когда тебя отправят на виселицу, обязательно приду полюбоваться!» Александру казалось, будто именно он накликал на Смиральду беду, и от этих мыслей мальчишка кусал губы и пальцы, стараясь сдержать слезы. Разум шевалье кипел и он проклинал себя, графа де Лош, Анриетту, Смиральду и законы французского королевства. Александр не знал, куда идти и что делать, и вновь ощутил ту беспомощность, от которой за последнее время успел отвыкнуть.