Должно быть, именно благодушная расслабленность помешала Жоржу-Мишелю заметить, что не все участники бала веселы и довольны. Одна дама, юная, как Весна на картинах Боттичелли, но при этом гораздо более красивая, пребывала в печали, не свойственной ее возрасту и красоте. Анриетта де Невер, двоюродная сестра Беарнца и родная сестра новоявленной герцогини де Гиз, впервые переживала страдания покинутой возлюбленной, страдания мучительные, ибо юная принцесса не могла понять, как можно было предпочесть ей простую баронессу.

Сначала восемнадцатилетняя красавица, чье самолюбие было задето даже больше чем сердце, долго плакала, потом стала уверять камеристок, будто умрет от горя и тоски, а закончила тем, что решила заставить ветреного шевалье страдать от ревности. К несчастью, красавица не могла решить, на кого из присутствующих на балу мужчин обратить внимание. Герцог де Гиз уже три дня был ее братом, так что ревновать к нему ее никто бы не стал. Дофин и так был окружен толпою красавиц, и Анриетта не желала к ним присоединяться. Сеньор дю Гаст во всю ухаживал за госпожой д'Эстре, а граф де Лош за собственной женой. Бароны де Роклор и де Крийон были ей не по вкусу. Маршал де Савуа был слишком стар.

Отчаявшись найти достойного соперника шевалье де Рабоданжа, герцогиня де Невер собралась было отправиться на поиски мужа, когда у выхода из зала заметила красивого молодого человека, непринужденно прислонившегося к стене. Анриетта внимательно пригляделась к незнакомцу и вынуждена была признать, что не только Рабоданж, но и Гиз, и дофин не могли соперничать с шевалье красотой. Герцогиня лишь удивлялась, как дворянин с такой внешностью мог тосковать в одиночестве в самом конце бальной залы, а не блистать в центре нарядной толпы под восторженными взорами дам. Поведение шевалье было тем удивительнее, что ни в его манерах, ни в наряде никто не смог бы подметить и следа провинциальности.

Синий, под цвет глаз незнакомца, вамс шевалье был расшит золотом; бархатный берет придавал молодому человеку горделивый вид; пышные перья элегантно спадали на левое плечо юноши, а коротенькие шоссы открывали обтянутые шелковыми чулками ноги. В один миг Анриетта разглядела и витую золотую цепь на груди шевалье, и изящную вышивку на его чулках, и необычную кружевную подвязку под правым коленом, и банты в форме роз на шпаге и туфлях молодого человека, и шелковые перчатки, которые шевалье небрежно держал в левой руке. Возможно, наряд незнакомца можно было счесть несколько вызывающим, но в этом вызове не были ничего противного хорошему вкусу и тону. К тому же юная герцогиня полагала, что красота имеет право представить себя в самом выгодном свете.

В общем, разглядывая шевалье Александра, Анриетта впала в то же состояние, в которое до нее впадали многие дамы и шевалье, но, ничего не зная о ремесле юноши, сделала весьма странный вывод из его одинокого бдения у дверей бальной залы. Герцогиня вообразила, будто незнакомый шевалье как и она страдает от измены возлюбленной. Конечно, рассуждала Анриетта де Невер, терпеть любопытные взгляды придворных, их перешептывания, может быть, насмешки, было невыносимо для благородного человека. Горе требует уединения. Однако же и не прийти на бал придворный также не мог. Видя, с каким мужеством юный шевалье переносит свое несчастье, Анриетта поняла, с кем будет танцевать вольту, и порадовалась, что поможет такому красавцу наказать изменницу.

Когда королевский паж увидел, что за дама желает с ним танцевать, он понял, что опять влип. Зеленое пламя в глазах герцогини лучше всяких слов доказывало Александру, что напоминать даме о ее супруге, герцоге де Гизе и прочих родственниках так же бессмысленно, как говорить о короле, этикете и деньгах — Анриетта де Невер его не поймет. С другой стороны, размышлял шевалье, раз в жизни можно было наплевать на принципы. У королевского пажа не было оснований думать, будто герцог де Гиз забыл о его существовании, и если он до сих пор был жив, это еще не означало, будто он доживет до конца празднеств. Александр подумал, что было бы грустно умереть, не испытав ничего из того, чем так богата жизнь других шевалье. А раз так, то умирать лучше с музыкой. Дуэль у него уже была, пусть будет и любовное приключение, с неожиданной бесшабашностью решил шевалье де Бретей. Молча передав шпагу на хранение какому-то пажу, Александр отвесил Анриетте положенный поклон и вывел даму к шеренге пар.

На какой-то миг в зале воцарилась тишина. Тишина на балу среди сотен возбужденных гостей явление не просто редкое — немыслимое. Как один дамы и господа принялись оглядываться по сторонам, желая узнать, что же так потрясло их соседей. Однако не успели придворные что-либо понять, как тишину разорвал бой барабана, затем в игру вступили гобои и флейты, скрипки и лютни — танцоры сорвались с места.

При виде Анриетты де Невер в паре с шевалье Александром его величество Карл IX расплылся в улыбке, шевалье де Рабоданж закусил губу, Гиз побагровел, герцогиня де Гиз побледнела, граф де Лош покачал головой, а барон де Нанси прикрыл глаза. Больше всего на свете капитану королевской стражи хотелось оттаскать мальчишку за уши, и желание это было таким сильным, что Нанси отвернулся от танцующих и принялся сосредоточенно изучать стоящие в нишах статуи. Генрих де Гиз ухватил Жоржа де Лош за руку.

— Ты видел? Видел?! — возмущенно воскликнул герцог. — Надо что-то делать!

— Прямо сейчас? — пожал плечами Жорж-Мишель. — Знаешь, если бы ты смотрел не только на стервеца, но и на его величество, ты бы понял, что наглец выполняет его приказ. Ладно, Анри, оставь в покое мою руку, а то чего доброго оторвешь. Анриетта слишком недавно стала твоей сестрой, чтобы так волноваться.

— Он мне надоел! — буркнул Генрих, все-таки отпуская руку родственника. — Какого Дьявола, Жорж, ты же обещал решить эту проблему раз и навсегда!

— Ничего я тебе не обещал, — терпеливо напомнил кузену шевалье. — Я только хотел что-нибудь придумать. А теперь не могу сделать даже этого.

— Это еще почему? — возмутился лотарингский вельможа.

— Потому что один дворянин, которому я обязан такой мелочью, как жизнь — мояжизнь, — любезно пояснил шевалье Жорж-Мишель, — взял с меня слово не трогать наглеца.

— Как-то это не очень красиво, — проворчал герцог.

— Зато действенно, — усмехнулся Жорж-Мишель. — Так что решай свои дела с шевалье Александром сам. Могу только посоветовать обратиться за помощью к Виллекье. Да вот, кстати, и он.

Господин де Виллекье выслушал герцога де Гиза с самым серьезным видом. Озабочено покачал головой. Желание его светлости покончить с наглостью королевского любимчика не могло не встретить полного понимания со стороны воспитателя дофина, тем не менее природная осторожность заставила Виллекье обратить внимание и на опасные стороны дела. Непременная огласка, как следствие — неистовый гнев короля, опала, изгнание, заключение в Бастилию были не теми событиями, о которых придворный мог забыть. Конечно, господин де Виллекье не утверждал, будто жизнь испорченного юнца значит для короля больше, чем имя герцога де Гиза. Но коль скоро стервец выполнял волю его величества, стоило подождать хотя бы неделю, дабы кончина негодяя не могла быть связана королем с возложенным на пажа поручением.

Пока Генрих де Гиз раздумывал над справедливостью данного утверждения, вышеупомянутый негодяй, следуя фигурам танца, ловко перевернул Анриетту де Невер через голову, так что на какой-то миг перед придворными сверкнули алые чулки принцессы и ее белые подвязки. Жорж-Мишель улыбнулся и небрежно заметил, что негодяй умрет счастливым.

— Ради всего святого, герцог, — поспешил предупредить Гиза Виллекье, заметив, что новобрачный вновь нахмурился, — не поручайте это дело вашим людям. В Париже довольно браво, которые не вызовут ни малейшего подозрения короля…

— …и которые стоят недорого, — закончил за воспитателя Жорж-Мишель.

Виллекье поджал губы.

— К сожалению, молодой человек, шевалье Александр стоит оченьдорого, никак не менее двух тысяч…