Шевалье Александр смотрел на «золотого мальчика» остановившимся взором, чувствуя, как в груди закипает раздражение и гнев.

— Прекрати, — процедил он сквозь зубы. — Увидят.

— А… плевать… — всхлипнул Водемон.

— Проклятие! — уже не скрывая раздражения, проговорил паж. — В конце концов — ты мужчина!..

При всей серьезности данное внушение не произвело на юного виконта ни малейшего впечатления. Его сиятельство плакал как самый обыкновенный уличный мальчишка. Шевалье де Бретей вздохнул и переменил диспозицию, стараясь заслонить всхлипывающего Эммануэля от любопытных глаз. Особым успехом его усилия не увенчались, так как даже согнувшись от рыданий виконт де Водемон был крупнее и выше королевского пажа.

— И что в этом такого ужасного? — возобновил уговоры Александр, тревожно оглядываясь — не дай Бог кто-нибудь заметит плачущего виконта! Шевалье не сомневался, что при дворе найдется достаточно доброхотов, способных довести до сведения лотарингцев, будто его сиятельство расстроился именно из-за него. — Съездишь домой, повидаешься с отцом, с братьями-сестрами… Тебе можно только позавидовать…

Водемон хлюпнул носом и попытался вытереть его рукавом. Александра передернуло. Он еще мог понять парижских оборванцев, не имеющих под рукой платков. Но вид знатного вельможи, приспособившего под платок собственный рукав, вызывал у шевалье естественное чувство брезгливости.

— У тебя что — нет платка?!

— Камердинер забыл… в карман положить… Сволочь… — всхлипнул виконт.

Александр раздражено швырнул виконту собственный платок.

— На… Вытри нос…

Его сиятельство послушно высморкался, пару раз всхлипнул, утер струящиеся по лицу слезы, спрятал платок в карман.

— Тебе бы тоже лучше куда-нибудь убраться, — проговорил виконт неожиданно спокойным тоном. — По-моему, Жорж и Анри решили тебя прикончить…

Александр замер. Четвертый раз настал быстро. Гораздо быстрее, чем он предполагал.

— Куда же я… «уберусь»? — растерянно проговорил паж. — Мне некуда… «убраться»…

— Как знаешь, — в голосе Водемона послышалось раздражение. — Мое дело предупредить, а уж ты… — виконт резко замолчал, будто прикусил язык. Отвернулся. Впрочем, быстрый взгляд, брошенный им на шевалье Александра, и так был достаточно красноречив: «Кузены были правы, — размышлял юный вельможа. — Шлюха шлюха и есть. Никогда не откажется от своего ремесла, что бы ему не втолковывали… Скотина неблагодарная!»

Шевалье де Бретей вспыхнул от гнева, стыда и беспомощности. «Да что же ты со мной делаешь, стервец?!» — чуть было не закричал он. «Навязался на мою голову…»

— Ты еще не знаешь, с кем связался, — заметил Эммануэль, вновь вытаскивая платок и сморкаясь. — Им человека убить, все равно, что муху прихлопнуть… И вообще, если бы не я… Знаешь, они хотели, чтобы ты за три тысячи прямо там их обоих…

— Довольно! — шевалье Александр вскинул голову с тем гордым и властным видом, который так восхищал господина Тестю, забавлял барона де Нанси, бесил герцога де Гиза, то удивлял, то раздражал графа де Лош. — Довольно, — повторил юноша, — я не желаю об этом слышать.

— Ну… как знаешь, — смешался виконт.

Александр на миг прикрыл глаза, глубоко вздохнул. Так вот зачем его звали. Вот почему пажи и дворяне лотарингских принцев смотрели на него с таким любопытством и… брезгливостью. Конечно, кто он для них? Шлюха и только. «Дворянин не может быть другом шлюхи», — с отчаянием вспомнил шевалье собственные слова.

Виконт де Водемон стоял перед Александром в полной растерянности. Что-то злое и неправильное происходило на его глазах, что-то странное и противоестественное, но его сиятельство был слишком юн, чтобы догадаться, что именно его мучит. Со свойственным большинству принцев тщеславием шестнадцатилетний виконт счел, что причина его смутного беспокойства таится в той досаде, которую каждый благородный человек обязан испытывать, обнаружив, что одарил своим вниманием недостойного. «Конечно, три тысячи ливров на дороге не валяются, — со вздохом признал Эммануэль. — Александр злится на меня из-за этих денег. Вон даже в лице переменился. Конечно…» Шевалье де Бретей поднял голову и виконт отшатнулся, столько горя было в глазах королевского пажа. «Господи, да как он не понимает, что, приняв деньги от моих родственников, он бы меня опозорил?! Шлюха! Шлюха! Шлюха!» — отчаянно шептал юноша, беспрестанно всхлипывая.

Александр порылся в кармане, вспомнил, что отдал платок Водемону, постарался сдержать слезы. Неужели его пощадили только из-за сиятельного юнца? Ну, конечно, пожалели кузена. Они ведь не знали, что Водемон ревет вовсе не из-за шевалье Александра.

Молодой человек покачал головой. Нет, чепуха, он же все видел. Они не собирались щадить ни его, ни Водемона — никого. И Гиз был разочарован, когда граф де Лош заговорил о другом. Его пожалел Лош. Интересно, почему? Может быть, потому, что заботился о нем тогда… в Блуа? Что ж, его сиятельство проявлял к нему доброту трижды, а это гораздо больше, чем можно ожидать от любого принца. Но теперь время доброты миновало и его попросту прирежут, да еще ни за что, ни про что. Ну и пусть! Что такого в этой жизни, чтобы цепляться за нее, таскать на себе кольчугу, выкупать свою жизнь у парижских браво, скрывать от всего света свой дом? Завещание у него уже есть и менять там нечего. Пьер? Пьер не пропадет. С деньгами в этой жизни еще никто не пропадал… или почти никто. Вот только Мотвиль… С Мотвилем то что будет?!

— Я пойду, — прошептал Водемон, чувствуя все большую неловкость от своего нахождения в обществе недостойного. — Мне надо собираться.

Александр поднял взгляд на его сиятельство. Два мальчишки — тринадцати и шестнадцати лет — стояли друг против друга, не зная, что сказать на прощание, и стоит ли вообще что-либо говорить. Наконец, виконт прервал молчание:

— Мне пора… Пусти…

Шевалье де Бретей безропотно посторонился и его сиятельство сделал шаг, другой. Неуверенно оглянулся и почти сразу же отвернулся.

— Эммануэль! Подожди, не уходи! — торопливо позвал юный шевалье.

— Ну? Чего тебе? — проворчал, останавливаясь, виконт.

— Ты можешь мне помочь?

Его сиятельство уставился на пажа, не веря собственным ушам. Шевалье Александр никогда никого ни о чем не просил, и виконт совершенно потерялся.

— Не знаю, — пожал плечами «золотой мальчик».

Александр покраснел, побледнел, провел дрожащей рукой по лбу.

— Нет, ты не думай, мне ничего от тебя не нужно… Но как же Мотвиль?

— Какой такой Мотвиль? — удивился Эммануэль.

— Тот мальчик… паж короля… за которого ты заступился… — прошептал Александр.

— А что с ним такого? — не понял шевалье де Водемон.

Александр сглотнул. Прежде он жил сам по себе и потому не умел просить, и даже не пытался учиться этой науке. Но сейчас у него на руках был Мотвиль и он должен был заботиться о нем, должен был просить за него, умолять, даже если его просьбы и мольбы окажутся напрасными.

— Он ведь маленький… его любой обидеть может, — пояснил паж. Водемон молчал и Александр заторопился, боясь, что сейчас виконт развернется и уйдет: — Ему нельзя оставаться при дворе… Он не сможет себя защитить… А ты уезжаешь. Возьми его с собой… пожалуйста. У тебя же может быть свой паж… или у твоего отца, — несмело предложил Александр. Щеки, уши и даже лоб шевалье де Бретея пылали. Он ненавидел и презирал себя за почтительный и просительный тон, за дрожащие руки, за выступившую на лбу испарину. Но другого выхода не было. Только виконт де Водемон мог помочь Жилю.

— Мотвиль послушный мальчик, правда, — и все умеет, что надо уметь пажу. И он очень хорошего рода… — продолжил сбивчивые уговоры Александр.

— Но он на службе, — возразил Водемон.

— Он подаст в отставку, королю плевать, он отпустит его! — торопливо проговорил паж. — Ты что думаешь, Карл помнит всех своих пажей по именам? Да он их даже в лицо не запоминает, ей Богу!

— А что скажет мой отец? — с некоторой опаской поинтересовался его сиятельство.