Эверси уже собирались спрятать все оружие, опасаясь, что разоренный Гарри может навредить себе.

И тут Фоконбридж вздохнул и… перевернул карты. Время будто остановилось, и все взгляды с изумлением и недоверием обратились в его сторону.

От пробежавшего по рядам гостей вздоха сигарный дым почти рассеялся.

— Сдаюсь, Осборн, — тихо произнес Монкрифф. — Вы выиграли. У меня не остается выбора, кроме как передать Роузмонт в ваше пользование.

Гарри замер. Он пристально смотрел на герцога, чуть нахмурившись. Он не знал, что сказать.

— Мне жаль терять имение, но уверен, вы прекрасно распорядитесь им.

Герцог внимательно наблюдал за Гарри, положив ладони на стол.

Гарри прикрыл глаза, откинул голову назад и с облегчением выдохнул, так что чуть шевельнулись его белокурые волосы.

В комнате раздались крики и поздравления. Гости тормошили Гарри, радостно хлопали по спине.

Герцог по-прежнему сидел неподвижно. Выражение его лица невозможно было прочитать. Глаза покраснели от дыма, от усталости под ними появились темные мешки. Между пальцев потухала сигара.

Все столпились около Гарри и не заметили, как герцог покинул комнату.

В ту ночь шел сильный дождь.

Жаль, что он не прошел в гостиной, говорили на следующий день служанки, когда пришли убираться и почуяли отвратительный запах.

Вся мужская половина семейства Эверси, видимо, еще спала, поскольку никто не вышел в обычный час к завтраку. Даже герцог.

Появился только Гарри.

Он перехватил Женевьеву у буфета, где лежала копченая рыба. Ее глаза покраснели, она совершенно не спала в ту ночь.

Никогда никто не узнает, что она два часа бродила по дому из комнаты в комнату в поисках герцога.

Ей так и не удалось его найти.

— Как прошла игра, Гарри? — сухо спросила она. — Когда все закончилось?

— Понятия не имею. Мне кажется, уже рассвело, но это мог быть лишь отблеск от огоньков сигар. Это была впечатляющая игра.

Возможно, герцог вообще не ложился. Женевьева недоуменно подумала, как карты могли оказаться привлекательнее наслаждения, которое сулило ее тело.

Тут она заметила потрепанный вид Гарри. Внезапно он смутился. Он выглядел неуверенным, но все же где-то в глубине чувствовалась какая-то решимость.

— Мне надо с тобой поговорить, Женевьева. Пройдешься со мной?

Она пристально посмотрела на него. Скорее всего она ослышалась, Кажется, это уже было.

Ей хотелось ответить «нет», или «попробуй уговорить меня», или «а где Миллисент?».

Женевьева внимательно разглядывала Гарри. Должно быть, он увидел в ее глазах сомнение и нежелание разговаривать с ним.

— Прошу тебя, Женевьева…

Теперь он умоляет ее. Забавно.

И все же… Что он собирается ей сказать? Что Миллисент беременна и он хочет, чтобы Женевьева была крестной матерью?

Она заметила, что у Гарри вспотело лицо, однако в утренней столовой не было жарко. Он то и дело сжимал кулаки. Нервничает… Но губы были плотно сомкнуты. Он выглядел… старше.

Ей пришло в голову, что на этой недели Гарри пережил не меньшую эмоциональную встряску. Наверное, у него уже болели челюсти, так часто он сжимал зубы.

— Дождь только что закончился. Там, наверное, грязно, — заметила Женевьева.

Женевьева уже успела создать вокруг себя защитный барьер и теперь боялась и не хотела впускать туда Гарри. И ведь все это произошло из-за него.

Однако сердце ее билось чуть быстрее, словно Гарри был солдатом, вернувшимся домой с войны после долгой разлуки, и она вспоминала, каково это было — любить его.

Конечно, она любила Гарри. Он был такой знакомый, близкий, он стал причиной ее величайшего горя и хранителем ее величайшего счастья.

— Прежде ты не боялась грязи, — чуть заметно улыбнулся он.

Она не могла устоять перед его улыбкой, ведь она была предназначена ей.

Герцога не было рядом, и Женевьева сдалась, улыбнулась в ответ. Какое-то мгновение они просто улыбались друг другу.

— Я могу бросить на землю плащ, чтобы ты не наступила в лужу. Как сэр Уолтер Рейли.

— Если ты готов ради меня испачкать одежду, то кто сумеет устоять перед таким предложением?

И они отправились на прогулку.

В саду было действительно грязно.

Мокрая земля хлюпала под ногами у Женевьевы, а опавшие листья плотно покрыли дорожку, словно были приклеены, как обои на стену.

— Не знаю, куда идти, Гарри. Нам понадобится гондола.

Он не засмеялся. Он просто промолчал. Женевьева повернулась к нему и увидела, что его лицо побелело.

— Гарри, тебе надо выплатить долг?

Она понятия не имела, какой оборот приняла вчерашняя карточная Игра.

— Ради всего святого, нет.

В его голосе слышалась боль.

Женевьева вспомнила про герцога, как он был сдержан, когда делал свое предложение. И тут она поняла.

Не успела она додумать эту мысль до конца, как Гарри схватил ее за руку:

— Женевьева… О Боже! Я должен тебе сказать. Я всегда любил только тебя. Я и сейчас люблю тебя.

Женевьева смотрела на него, как в тот первый раз. Словно не могла поверить своим ушам. В мечтах она уже слышала эти слова бесчисленное количество раз, но все же ей казалось, что это сон.

— Любишь как самого близкого друга? — не удержалась она.

Женевьева не ожидала, что задаст этот вопрос. Откуда такой сарказм? Похоже на маленькую месть.

Гарри поморщился, но не выпустил ее руки. На мгновение она смутилась, не увидев перстня на его пальце, но тут же напомнила себе, что с ней Гарри.

— Нет, как женщину, — твердо ответил он.

Они смотрели друг на друга.

Слова Гарри звенели у нее в ушах. Женевьева не понимала, испытывает ли она восторг, или это всего лишь отголоски былой радости.

— Скажи что-нибудь.

Он слабо улыбнулся.

Она молчала, и его улыбка погасла.

— Ты закончил, Гарри?

Он не ожидал подобных слов и теперь молча смотрел на нее.

Разве она должна вести себя так холодно? Где та Женевьева Эверси, которая готова была броситься в его объятия?

— Наверное, нет. Я мог бы продолжить и сказать, какой я дурак и трус. Я ничего не знаю о любви, знаю лишь, что люблю тебя.

— Но ты мне сказал, ты собираешься сделать предложение Миллисент.

— Миллисент и понятия ни о чем не имеет.

Миллисент действительно понятия не имела о многих вещах.

— Учитывая мое финансовое положение, я и подумать не смел, что ты согласишься стать моей женой, поэтому не делал тебе предложения. А теперь все изменилось, и я решил рискнуть. Ты любишь меня?

Он не решался сделать ей предложение? Господи, неужели он не понимал, что натворил, сообщив о своем намерении жениться на Миллисент?

Конечно же, она любила его. Ничего не изменилось. Гарри был все тем же. Те же голубые глаза. Солнце так же освещало его волосы, и они сияли всевозможными оттенками. Те же волоски в носу, поры на лице и те же красивые губы, когда-то целовавшие ее руку, которую он теперь так крепко сжимал.

И она сумела из одного невинного поцелуя создать целый мир наслаждений. Никогда она не мечтала о подобном.

Монкрифф не целовал ее руку.

И все же что-то было не так. Женевьева ожидала, что ее сердце замрет, а потом учащенно забьется. Оно забилось, но только она не была уверена, от радости или просто от удивления, или даже от тревоги.

Что-то не так. Это совсем не похоже на радостное предвкушение.

Она вспомнила: она молча смотрит на Гарри, не в силах справиться с бурей чувств, бушующих в ее груди. Все смешалось, и она уже не может отделить одно от другого.

«Если он не сделает предложения…» — подумала она тогда.

Ничего, пусть Гарри говорит, как всегда. И он продолжал:

— И я все равно надеялся, что ты согласишься разделить твою жизнь со мной.

— Как твой друг?

Зачем она продолжала терзать его?

Лицо Гарри пошло алыми пятнами.

— Как моя жена, — произнес он, словно оправдываясь.

Она уже говорила ему «да» в мыслях, говорила всякий раз, когда он смотрел на нее.