Йен Эверси нечаянно перехватил взгляд герцога. Он взял нож и медленно поднес его к тарелке, разрезая кусок ветчины с видом разбойника, перерезающего горло своей жертве.

Йен шумно сглотнул.

— Йен, у тебя совсем нет аппетита, — с укором заметила мать. — Возможно, тебе следует меньше пить.

Герцог медленно прожевал, проглотил кусок и улыбнулся. Он совсем не любовался своим отражением в кофейнике.

Женевьева Эверси была, как всегда, спокойна, немного заспанна и прелестна в нежно-голубом платье, а ее волосы, вчера ночью струившиеся по плечам темным водопадом, оказались сегодня волшебным образом собраны и приручены. Женщины поступали так, чтобы показать своим волосам, кто хозяин.

Герцог не мог забыть прикосновения к ее волосам. К концу этой недели он вновь хотел увидеть их распущенными.

— Сегодня прекрасная погода, и я подумал, почему бы нам не отправиться в Роузмонт, — предложил он. — Это мое поместье в Суссексе. Я провожу столько времени в Лондоне, а там бываю редко. Это всего в часе езды отсюда, и дождь еще не превратил дороги в непроходимые.

— Очень любезно с вашей стороны, Монкрифф.

В ответ на настороженное замечание Джейкоба Эверси герцог одарил его холодным взглядом.

Внезапно Джейкоб пододвинул серебряный кофейник поближе к нему.

Изольда Эверси посмотрела на мужа и с трудом сдержала улыбку.

— Зачем вы, сэр?

Гарриет рассердилась, что кто-то взял на себя ее обязанности. Она подбежала к столу, засуетилась и сама налила герцогу чашку кофе, чтобы он ненароком не повредил запястье, если вдруг решится обслуживать себя сам.

— Я не знал, что у вас есть поместье в Суссексе, Монкрифф, — со слабой улыбкой заметил Гарри Осборн.

— Да, — непринужденно ответил герцог, — и там есть несколько картин, которые только и ждут взгляда знатока. Они достались мне по наследству. Хотелось бы больше про них узнать.

Под глазами Женевьевы залегли голубоватые тени. Она тоже почти не спала.

Пока она еще не встретилась с ним взглядом. Но это скоро случится.

— Возможно, мы с Женевьевой сможем вам помочь, — поспешно предложил Гарри.

Монкрифф не обратил на его слова никакого внимания.

— Кажется, где-то в доме у меня есть рисунок котенка, но я так давно там не был…

Миллисент улыбнулась. Она была не так уж простодушна, чтобы не понимать, когда над ней посмеиваются. И она ничего не имела против.

— Ты помнишь лебедей? — внезапно спросила Женевьева. — Помнишь наш первый визит в Роузмонт, Миллисент? Нам захотелось там побывать, пока герцог был в отъезде.

— Они были великолепны, — согласилась Миллисент.

— А дом открыт, Монкрифф? — поинтересовался Джейкоб Эверси.

— Несколько дней назад я сообщил слугам, что могу провести там пару дней, так что все готово.

Гарри вскинул голову. Рука с вилкой застыла в воздухе. Костяшки его пальцев побелели.

Он осторожно положил вилку на тарелку и откашлялся.

— У вас… — Гарри был так напряжен, что его челюсти сурово сжались. — Я хотел спросить, лорд Монкрифф…

Все повернулись в сторону Гарри.

Красивый Гарри Осборн выглядел чуть потрепанным, проиграв в карты герцогу приличную сумму. От недостатка сна под глазами у него появились мешки. Возможно, он выпил слишком много коньяка? Или ворочался всю ночь, не в силах заснуть и думая о Женевьеве Эверси? Или о леди Миллисент Бленкеншип? Был ли он вне себя, когда поцеловал руку Миллисент после полуночи?

Скорее всего виной всему Женевьева Эверси, решил герцог.

То же самое было с ним прошлой ночью.

— Да, Осборн? — участливо спросил он.

— У вас в Роузмонте есть оранжерея?

Гарри пристально смотрел на него.

Гости начали с любопытством переговариваться. Широко раскрыв глаза, Женевьева посмотрела на Гарри, ошеломленная таким поворотом событий. Потом перевела взгляд на герцога и снова уставилась в тарелку, любуясь узором из роз по краю и аккуратно нарезанными кусочками яичницы.

Гарри ревновал. По крайней мере так ей показалось. Герцог подождал, пока воцарится тишина. Слабо улыбнулся и почти равнодушно ответил:

— А разве оранжерея есть не у всех?

Присутствующие за столом с таким напряжением пытались понять значение его слов, что можно было живо представить ход их мыслей.

Когда Гарриет уронила вилку, все так и подскочили на месте.

— В Роузмонте очень красиво, Гарри, — ласково сказала Женевьева. — Путь недолгий, и мы развлечемся. Тебе понравится. И подумай о картинах.

Она улыбнулась, и Гарри слабо улыбнулся в ответ. Монкриффа охватила волна жгучей ревности. Женевьева пыталась развеять сомнения молодого идиота. Она была чертовски внимательна.

— Это будет здорово, Гарри! — восторженно добавила Миллисент. — Лебеди! Едем!

— У меня другие планы, — быстро вставил Йен.

— Кажется, тебе пора поговорить со своим кузеном Адамом, — заметила мать.

Возможно, Адам помог бы Йену облегчить душу и вернуть аппетит.

— Не забудьте захватить альбом, леди Миллисент, — серьезно сказал герцог. — Там очень красиво.

Он пристально смотрел на Женевьеву.

Она смотрела на него своими синими глазами. Она знала, его слова лишь часть игры, и все же подозревала, что это не совсем игра.

Возможно, еще поэтому щеки ее чуть порозовели. Или она вспоминала о том, где были вчера ночью его руки.

Надежда умирает последней.

В корзину для пикника торопливо уложили холодную дичь, пироги, финики и полкруга сыра, чтобы утолить голод во время прогулки и не пугать слуг герцога внезапным вторжением проголодавшихся гостей.

Усевшись в герцогское ландо, последняя группа гостей в составе самого герцога Фоконбриджа, Гарри, Миллисент и Женевьевы (хитрая Оливия упросила взять ее в другой экипаж) и сопровождающих слуг покатила по Пеннироял-Грин мимо академии мисс Мариетты Эндикотт, мимо «Свиньи и чертополоха», мимо дома священника, где Адам беседовал с Йеном и приветственно махнул рукой, в то время как Йен лишь сурово нахмурился, мимо двух огромных дубов, которые сплели свои ветви на городской площади (говорят, они уже не могли стоять один без другого, хотя постоянно сражались за свет, воздух и землю). Дубы олицетворяли собой семейства Эверси и Редмондов.

Примерно через час поездки по округлым суссекским холмам, где за горизонтом то и дело поблескивали морские волны, герцог сказал:

— Вот мы и на месте. Это уже поместье Роузмонт.

— Как оно вам досталось, Монкрифф? — поинтересовался Гарри.

Возможно, он надеялся, что герцог выиграл его в карты, а значит, и у него есть шанс однажды получить поместье.

— Это часть наследства моей жены, — ответил герцог, глядя в окно.

Герцог зло улыбнулся про себя при внезапно наступившем молчании. Когда он упоминал о своей умершей жене, все утрачивали дар речи. Отличная уловка, чтобы завершить разговор. Но сейчас он этого не хотел.

— А теперь поместье принадлежит мне. — Он с радостным видом повернулся к остальным. — Дом не очень большой, совсем не как Эверси-Хаус или мои другие поместья, по очень уютный, и сады красивые. По-моему, дамам больше всего нравятся сады и фонтан с дельфином.

— С сатиром, — быстро поправила Женевьева.

Она улыбнулась, сообразив, что герцог сказал это нарочно.

Монкрифф прикусил губу, пряча улыбку.

— Женевьева, ты помнишь гравюру Ваккаро? — торопливо спросил Гарри. — Сатир любуется спящей девушкой. Мы нашли ее в книжной лавке в Лондоне.

— Припоминаю.

Женевьева взглянула в сторону Гарри. Он сидел рядом с герцогом.

Гравюру с изображением обоих мужчин она назвала бы «Зима и лето».

Но она уже испробовала вкус зимы, и он оказался обжигающим.

Рядом с ней сидела Миллисент, и Женевьеве пришло в голову, что мужчины, возможно, тоже мысленно сравнивают их.

— Прелестный образец искусства барокко, — с отчаянием в голосе продолжал Гарри. — Я имею в виду гравюру Ваккаро.

Обычно Женевьева с радостью поддержала бы разговор, но только не сейчас.