— Как мне будет недоставать вас, Пол Пиндар-ага! Больше, чем я мог бы выразить словами.

— Что это? Вы не удивлены? Даже не собираетесь спросить у меня, почему она заставляет меня уехать?

— Думаю, мы оба знаем ответ на этот вопрос, не так ли?

Произнося эти слова, астроном словно невзначай накинул на голову капюшон и лицо его оказалось в тени. У Пола внезапно возникло тревожное ощущение, что собеседник его вдруг стал чужим и строгим.

— Что с вами случилось, Пол? — Джамаль сделал шаг к нему. — Вы так странно смотрите на меня.

— Странно? Я? — Тот инстинктивно отступил назад. — Похоже, что сейчас я столкнулся с загадкой, ответ на которую найти не могу. Кто вы на самом деле, Джамаль?

— Не задавайте глупых вопросов, мой друг. Я — астроном, Джамаль аль-андалусиец.

— И только?

— Не подозревал, что метафизика принадлежит к кругу ваших интересов, — сухо обронил ученый.

— Однажды я пришел к вам просить о помощи, потому что знал, что вы вольны в своих посещениях дворца. Но в то время я даже не подозревал о том, насколько далеко эта вольность распространяется. Та женщина, которая приходит к вам, Эсперанца Мальхи…

— Если вы стремитесь узнать что-либо о ней от меня, вы вряд ли преуспеете.

— В этом преуспел Керью. Она — одно из наиболее доверенных лиц госпожи валиде. И наиболее опасных, как донесли мне мои осведомители. Но тем не менее вы с ней поддерживаете отношения.

— Ваши осведомители?

— Каким-то образом вам все стало известно о покушении на Хассан-агу, о сахарном кораблике, который изготовил Керью, — продолжал Пол. — Вы спрятали моего слугу у себя и держали его ровно до того момента, когда стал известен истинный виновник происшествия. И все это без спешки и волнений, без малейшей ряби на гладких водах дворцовой жизни, насколько мне известно. Но зато настолько быстро, что великий визирь и чихнуть не успел, как вы все это уже успели устроить. — Пол мгновение помолчал, затем продолжил: — Как вы справляетесь с подобными задачами?

— Должен признаться, я даже сам немножко горжусь тем, как мне удалось проделать все, о чем вы говорили.

— Да, и еще вот это. — Пиндар жестом указал на новый инструмент ученого. — Керью был, оказывается, прав, черт бы его побрал. У вас здесь редкостная коллекция приборов, Джамаль. И каких! Точнейших из всех, которые мне приходилось когда-либо видеть: астролябии, глобусы, карты, книги. Откуда все это?

— Возможно, об этом вам лучше спросить у своих осведомителей? — Улыбка бесследно исчезла с лица хозяина дома. — Вы шпионили за мной! И после этого еще имели безрассудство предполагать, что я стану шпионить на вас!

— Ни в коей мере. Мне не нужно было никакого шпионства. Все, в чем я нуждался, это в известии об одной особе.

— Не вижу разницы.

— Тем не менее разница есть.

— Во дворце ее бы тоже не увидели. Вы, иностранцы, все одинаковы, мыслите, словно дети. Всегда вам нужно знать то, что является haram. Не думаете ли, что вы первый, кто пытался узнать у меня об этом?

— Сожалею, но, видит Бог, у меня были причины для этих расспросов. Вам они, конечно, уже известны? — Пол нервно взъерошил рукой волосы. — Та, о ком мы сейчас говорим, ее имя Селия, — моя бывшая невеста. Любимая женщина, которая должна была стать моей женой. Все эти годы я считал, что она умерла, Джамаль. Но, как только что выяснилось, она находится здесь, у вас в Стамбуле, во Дворце благоденствия. Буквально в двух шагах от меня. — В голосе его зазвучало отчаяние, и он бессильно уронил голову на руки. — И я ничего не смог сделать, чтобы спасти ее.

— Предположим, что Керью ошибся.

— Он не ошибся. Вот доказательство. — С этими словами Пол сунул руку в карман, вытащил листок бумаги и протянул его Джамалю. — Посмотрите.

— Что это такое?

— Здесь нарисована минога, такое небольшое морское животное, похожее на угря. Название его по-английски звучит точно как фамилия той девушки. Даллем нашел сегодня этот листок в органе.

Ни слова не говоря, астроном вернул клочок бумаги собеседнику.

— Что? Вам нечего сказать? Ей известно о том, что я здесь, Джамаль, теперь я не сомневаюсь в этом.

— Вы все еще ничего не поняли, англичанин. Жизнь женщины, живущей в доме мужчины, любого мужчины, не говоря уж о само́м султане, это запретная тема. Это haram, — медленно, тщательно выговаривая каждое слово, принялся объяснять ученый. — Само слово это означает нечто абсолютно запретное для остальных. На этих женщин не только нельзя смотреть, о них даже не полагается говорить. Если ваша невеста, Селия Лампри, действительно находится во Дворце благоденствия, то она принадлежит султану. Для вас она больше не существует. Не важно, кем она была прежде, сейчас она — собственность султана. И ничто — даже чудо — не может изменить этого.

Джамаль тяжело вздохнул.

— А я думал, что вы не такой, Пол. Думал, что вы приходите сюда только потому, что интересуетесь моей работой.

Он бросил печальный взгляд на цилиндр в шагреневой коже.

— Вы знаете, что я только поэтому и приходил.

На лице англичанина проступило выражение искренней боли.

— Может, и так. — Голос астронома чуть подобрел. — Я заглянул сейчас в ваше сердце и вижу, кто вы на самом деле. Вы — честный человек, Пол. Хоть между нами и произошли вещи, которые многое изменили.

— Я чувствую нечто подобное. — Пол с усилием потер кулаком лоб. — Вы внезапно показались мне новым человеком.

— Это вы новый человек, Пол. — В глазах Джамаля стояло сожаление. — Новый у нас, здесь. Я забываю иногда о том, что вы чужеземец в нашей стране. Прошу вас, расскажите все, о чем хотели. Но сначала пойдемте со мной. — Он приглашающим жестом положил руку на плечо Пиндара. — Становится прохладно, здесь вы замерзнете.

Пол Пиндар в сопровождении хозяина дома сошел по лестнице вниз в обсерваторию. Маленькая жаровня пылала в углу комнаты, даря тепло. Тут же вошел слуга ученого с двумя чашками мятного чая.

— Выпейте это и сразу согреетесь, — предложил хозяин. — А пока вы будете пить чай, я кое-что вам расскажу. Надеюсь, это поможет вам понять, почему я сумел помочь нашему другу Керью.

Когда мне едва минуло десять лет от роду, — начал он свое повествование, — меня отдали в ученики к писцу, одному из каллиграфов султана. Я был смышленым и ловким парнишкой и скоро обучился ремеслу и преуспел в нем, но что-то во мне противилось этому занятию, и я чувствовал себя неудовлетворенным. Какая-то часть моей души стремилась к большему, чем простое переписывание чужих слов, хоть иногда это были умные слова, а иногда и святые, часто из само́го Корана.

А нужно сказать, что рядом с лавкой моего хозяина расположилась мастерская другого умельца, который делал часы, механические, солнечные, и разные другие инструменты для султана. Меня же изготовленные им приспособления приводили в такой восторг, что я и сказать не могу, не только тем, что они были красивые, но и тем, с какими целями их изготавливали, чему они служили. Все свободное время я проводил в его мастерской, изучая то, что он мне показывал. Я убедил его учить меня начаткам арифметики и геометрии, к полному изумлению со стороны других ремесленников и отчаянию моего хозяина. Но, к счастью, хозяин оказался добрым человеком и был мне почти как отец, так что когда он понял, что не может выбить из меня это постороннее увлечение, а у меня и вправду есть кое-какие математические способности, он устроил так, что я смог посещать дворцовую школу. В школе я был очень счастлив, у меня появилась уверенность в том, что я делаю то, для чего предназначил меня Аллах. А моим учителям стало ясно, что они имеют дело с одаренным мальчишкой. Всего за несколько лет я освоил всю математическую премудрость, которой обладали сами учителя, но меня это не удовлетворило. Я продолжал учиться, но теперь уже самостоятельно. Больше всего меня интересовали числа и связи между ними, я хотел знать все о кристальной стройности их взаимоотношений. Я слышал, что в христианском мире существует понятие «музыка сфер», но, Пол, знаете ли, на самом деле язык Вселенной, ее глубочайшая и тайная музыка, — это числа. — Ученый с улыбкой скрестил на груди руки. — Большинство парнишек в моем возрасте интересовались только стрельбой из лука или скачками, в то время как я пытался понять «Начала» Евклида!