«Не может быть опасным столь несчастное существо», — сказала себе Селия и, толкнув дверцу, вышла из чулана.

Вмиг рыдания смолкли. Смутная тень приподнялась на ложе. Краткое молчание, затем шепчущий голос:

— Ты кто? Привидение?

Тихий голос прозвучал настолько робко, что Селия окончательно перестала бояться.

— Нет, я не привидение, — успокаивающе шепнула она. — Меня зовут Кейе-кадин.

Незнакомка чуть привстала, но в помещении было так темно, что Селия не могла разглядеть ее лица, проступали лишь мягкие очертания фигуры.

— Ты принесла мне это? — Голос женщины дрогнул, будто она опять собиралась расплакаться.

— Нет, у меня ничего нет. — Селия сделала шажок вперед. — Но я не обижу вас, клянусь.

Натопленную комнату наполнял такой странный горький запах, будто что-то тут только что сожгли.

— Они все время мне обещают принести это, а сами ничего не несут. — Жалобный голос замолк, и девушка увидела, как тонкая рука потянула одно из покрывал на обнаженное плечо. — И мне так холодно, мне все время почему-то холодно. Пожалуйста, кадин, подложите поленьев в жаровню. — Женщина вздрогнула.

— Как пожелаете.

Селия наклонилась над маленькой горелкой, стоявшей у подножия ложа. Что могло пылать в этой жаровне, наполняя помещение таким неприятным запахом?

— Но у вас вовсе не холодно. Здесь тепло, прямо как в купальне.

Селия выполнила просьбу, в комнате посветлело, но женщина снова отпрянула в тень.

— А вы точно не призрак? — Голос звучал не громче шепота.

— Точно, совершенно точно. Призраки и гули — это всего лишь выдумки.

— Ох нет, нет, нет, что вы! — Неожиданный порыв женщины даже напугал девушку. — Никакие не выдумки. Я сама видела их! Можно, я взгляну в ваше лицо?

— Конечно, взгляните.

Селия взяла в руки лампу с пола и приподняла ее. При этом движении луч света проник на минутку в альков. Лишь на одно короткое мгновение, но девушке этого хватило, чтобы встретить взгляд ввалившихся глаз истощенного существа, со страхом смотревшего на нее.

Защищаясь от этого лучика, женщина подняла руку, но почти сразу опустила ее, и Селия, к своему ужасу, увидела, что у загадочной особы нет лица. Вместо него сверкала маска, мозаика из драгоценных камней, прилепленных ко лбу и щекам. Волосы, висевшие свободными прядями по бокам этого страшного лика, были густыми и очень черными, такой глубины цвета, что даже отливали синевой. Черные сверкающие глаза, сильно обведенные сурьмой, лили свой свет прямо из мозаичной пестроты камней. Эффект был до того ярким и одновременно пугающим, что Селии показалось, она видит перед собой византийскую принцессу старых дней, вставшую из могилы.

— Что они с вами сделали? — Она опустилась на колени.

— О чем вы? Никто со мной ничего не делал, — грустно прозвучал голос женщины, пальцы пробежали по щекам, ощупывая гладкие грани камней. На лице ее отразилось мимолетное удивление, будто она ухитрилась забыть о том, что они там находятся. — Мне сказали, что я расчесывала кожу на лице, не знаю… Я что-то не припомню. Я больше не хочу смотреть на себя в зеркало и потому закрыла лицо камнями.

При этих словах пальцы женщины метнулись к предплечью другой руки и принялись яростно раздирать его. Селия с ужасом увидела, что на этом месте зияет открытая рана.

— Пожалуйста, не делайте этого. — Она поймала ее руку и удержала. Рука оказалась невесомой, будто выбеленная жарким солнцем кость. Сколько этой женщине может быть лет, про себя задалась вопросом Селия. Тридцать? Сорок? А может, сто? Догадаться было невозможно.

— Вы принесли мне что-нибудь? — снова спросила та, и черные глаза тревожно взглянули на Селию. — Пауки опять приползали сюда, кадин, они бегали прямо по мне. — С легким криком она обхватила руками голову, прикрыла волосы, затем ее ладони заметались по покрывалу, смахивая что-то невидимое. — Прогоните их, прошу, прогоните их всех!

— Все в порядке, никаких пауков больше нет. — Селия старалась, чтобы ее голос звучал спокойно и убедительно.

— Нет? Пауков больше нет?

— Нет, нет. — Селия склонилась к женщине, взяла в ладони ее исхудавшую руку и тихо спросила: — Могу я узнать, кто вы, кадин?

— Кто я? — недоумевающе переспросила та и подняла на Селию жалобные глаза, слезившиеся, как у старухи. — Но все знают, кто я.

— Конечно, все знают, — улыбнулась ей девушка. — Во дворце каждому известно, что вы любимая наложница нашего султана. И что вас зовут Хайде. Хайде-кадин.

При звуке своего имени женщина вздрогнула, и опять ее ногти судорожно заскребли кожу на руке. Потом, обессиленная, она откинулась на подушки. Селия тревожно оглянулась, вдруг осознав, как долго уже длится ее отсутствие.

— Мне пора возвращаться, — прошептала она.

Хайде не отозвалась, но, когда девушка приподнялась, чтобы уходить, ухватила ее за подол платья.

— Откуда вы узнали, что я здесь?

— Мне рассказала о вас Гюляе-хасеки.

— Гюляе-хасеки? — переспросила женщина совершенно равнодушно, будто это имя она услыхала в первый раз в жизни.

— Да.

Селия подумала было поведать ей о судьбе хасеки, но потом решила не делать этого. Не стоит волновать несчастную. Кроме того, этой женщине, в ее украшенном драгоценностями одиночестве, скорее всего, нет никакого дела до судеб гарема. Тут Селии пришла в голову новая мысль, и она присела на край ложа.

— Гюляе-хасеки рассказала мне кое-что еще. Вернее, она начала, но не успела докончить. Мне кажется, кадин, что вы могли бы тоже знать об этом. Я говорю о Ночных Соловьях из Манисы.

Женщина мгновенно насторожилась, все ее поведение изменилось на глазах Селии. Она со страхом уставилась на девушку.

— Кто же не знает о Ночных Соловьях из Манисы? — начала она, но вдруг голос ее смолк, взгляд скользнул в сторону, и женщина, краем глаза заметив муху, ползшую по обшитой деревом стене, принялась следить за ней, отвернувшись от Селии.

— Вы говорили, кадин… — Селия слегка прикоснулась к руке женщины, желая вернуть ее мысли в прежнее русло.

— О чем я говорила? Ах да. Кажется, принцесса Хюмайше подарила своему двоюродному брату, старому султану, трех рабов. Их выбрали за сладкозвучное пение.

— Кто это был? Как их имена?

Но внимание Хайде снова рассеялось, глаза принялись следить за мухой, ползающей по стене. Потом женщина отодвинулась поглубже в тень.

— Прошу вас, припомните пожалуйста, кадин.

— Что тут припоминать. Все их знали. Это были Сафие-султан и Хассан-ага, конечно.

— А третьим был кто?

— Как кто? Ясно, что карие Михримах.

— Карие Михримах? Но кто это? Я никогда не слышала такого имени.

— Она умерла. Валиде любила ее, любила даже слишком сильно. Была ей словно настоящая сестра. Ох, говорили, что валиде все могла бы ради нее сделать. Но Михримах убили. Они сунули ее в мешок и бросили в Босфор. Утопили. Так говорят в гареме, во всяком случае. Но я-то не стану кричать всем и каждому о том, что знаю сама. — Она чуть придвинулась к девушке. — Никому на свете я не расскажу о том, что мне известно.

Наступило молчание. Нарушила его Селия, осторожно начав:

— В таком случае я все сумею узнать у Гюляе-хасеки.

— Разве она что-нибудь знает? — В голосе Хайде звучало откровенное удивление.

Девушка кивнула.

— Она выведала их секрет? Знает, что карие Михримах до сих пор живет во дворце? Здесь, в этом самом дворце?

— Да, кадин. — Селия медленно кивнула головой, подтверждая сказанное. — Именно это она и знает.

Сафие, валиде-султан, мать Тени Аллаха на Земле, вернулась к окну, в которое только что глядела, погруженная в размышления, и снова присела на диван. Накинула на плечи соболью шаль и подозвала к себе кота, устроившегося поодаль, в противоположном углу.

Стоял самый тихий час ночи. Сафие, подложив под себя босую ступню, выпрямила поудобнее спину, вынула из ушей тяжелые подвески из горного хрусталя, потерла наболевшие мочки ушей, с облегчением выдохнула и снова тут же набрала в грудь прохладного воздуха, глубоко втягивая ноздрями аромат ночного сада. За садами лежал спящий город, прекрасный, как сон. Никогда он не бывал так красив, как по ночам. Ее зоркие глаза различали неподвижные силуэты лодок и галер, торговые причалы на берегу, темную громаду Галаты, а за нею окруженные виноградниками дома поселившихся в Стамбуле чужеземцев. Где-то на краю сознания забрезжило воспоминание о том английском торговце: память об удовольствии, которое ей доставил разговор с ним, его любезность. Но что-то в этом воспоминании — что-то, чему она сама не хотела дать определение, — тревожило ее воображение глубже. Что-то в его внешности, фигуре, в том, как он держался. Его по-мужски стройный, подтянутый силуэт волновал Сафие.