— Йали? — переспросила девушка. В декабре? Но эту мысль тут же сменила другая: — Но я не знала, что у вас есть племянник.

— Вы никогда не встречались с Мехмедом? — Полнейшее изумление в голосе Хаддбы. — Ну тогда… Он как раз здесь. — И она жестом указала на входную дверь.

Только теперь Элизабет обратила внимание, что в комнату вошел мужчина, и когда он направился к ним, чтобы поздороваться, она подняла глаза на его лицо.

«О боже! — только и могла она подумать в смятении. — Не может этого быть!»

— Мехмед, я хочу тебя познакомить со своим другом. Элизабет, это Мехмед.

Они обменялись рукопожатием.

— Но как я удивлена, что вы до сих пор не встречались. — Хаддба с самым невинным видом переводила взгляд с одного на другого. — Пройдемте же в гостиную. Ох, я и забыла, что собиралась поискать Рашида. — И выплыла из комнаты.

Когда девушка присела на диван, она в первый раз заметила, до чего жесткий и неудобный этот набитый конским волосом предмет. В то утро в гостиной никого не оказалось, из старинного патефона не неслось русских походных песен. Звучала одна тишина.

Нарушила ее Элизабет, сама внутренне поразившись степени банальности выбранной ею темы для разговора.

— Вы в самом деле племянник Хаддбы?

— Собственно говоря, слово «племянник» в данном случае не более чем оборот речи. Мы с Хаддбой не состоим в родстве. — Он улыбнулся. — По крайней мере, в том смысле, какой вы, европейцы, вкладываете в подобные слова. — Девушку поразила правильность его английского. Он изъяснялся на корректнейшем языке, но отчего-то в нем явно прослеживался французский акцент. — Мой дядя был большим другом Хаддбы. Давнишним и преданным другом. — Он тщательно выбрал слово и тоном подчеркнул его. — Когда он умирал, то завещал ей этот пансион.

— О?

И снова упорное молчание. Элизабет лихорадочно подыскивала новый предмет беседы, но на ум ничего не приходило.

«Узнал ли он меня?» — только эта мысль и вертелась у нее в голове.

— Мне кажется, мы с вами немного знакомы, — нарушил молчание Мехмед.

— Да ну? — Сердце ее упало.

— Не то чтобы знакомы, конечно. Но я уже видел вас однажды. Здесь, в этой комнате. Поздним утром я зашел в тот день к Хаддбе просмотреть кое-какие газеты, а вы были в гостиной, писали что-то. Письмо, должно быть. Потом встали поменять пластинку.

— О, и я помню это! — От облегчения, вызванного его словами, она едва не рассмеялась. — Прекрасно помню тот день.

«Какое счастье, что он не заговорил о Мальтийском павильоне! Слава богу!»

У нее даже голова слегка закружилась от радости.

— Где же наша хозяйка? — поинтересовалась она и попыталась заглянуть в дверь, за которой та исчезла. — Вы не знаете, куда она направилась?

— Этого я не знаю. Думаю, она просто сочла, что будет несколько… de trop. ^[55]

В комнату вошел Рашид с чашкой кофе для Элизабет. Мехмед улыбнулся и сказал:

— Мне кажется, этот юноша определенно к вам неравнодушен.

— Ах нет, конечно.

Он начал было говорить что-то мальчику, явно подшучивая на эту тему, но девушка подняла руку и жестом попросила его не продолжать.

— Прошу, не делайте этого, не надо вводить его в смущение. Рашид славный паренек, и ему приходится много трудиться. Иногда я угощаю его чем-нибудь вкусным, вот и все. Мне самой это приятно.

— Вы любите детей?

Этот вопрос мог прозвучать ханжески, но почему-то сейчас он ей не показался таким.

— Люблю. — Она немного подумала. — Да, наверное, это так.

— Должно быть, потому-то они и отвечают вам взаимностью.

И снова молчание. Элизабет беспомощно оглянулась, но никто не приходил ей на помощь. Куда запропастилась эта Хаддба? Где она может быть, когда ее присутствие просто необходимо? Она заметила, что Мехмед внимательно глядит на нее, и опустила глаза. Но прочесть внимание в его взгляде все-таки успела.

— Вам не кажется, что Хаддба удивительная женщина? — поинтересовался он.

— Безусловно.

«И более, чем когда-либо, ведет себя как содержательница веселого дома, — сердито подумала девушка. — Что за игру она затеяла?»

Немного оправившись от смущения, Элизабет заметила, что Мехмед значительно старше ее, похоже, ему сильно за сорок. Плотного телосложения, но не грузен. Четкий профиль, словно портрет на какой-нибудь персидской миниатюре. Он не красавец, скорее… она попыталась подобрать нужное слово. Скорее soignée. ^[56] Ну и, нужно признаться, обаятельный.

— Вы ее хорошо знаете, должно быть?

— О нет. — Он искренне рассмеялся. — Думаю, что никто не знает Хаддбу хорошо. — Неожиданно Мехмед заговорщицки наклонился к девушке и, понизив голос, спросил: — Разве вам никто не говорил об этом? Наша Хаддба — одна из самых великих тайн Стамбула.

— Какая досада. А я как раз собиралась расспросить вас о ней.

— Но расспросить-то вы как раз можете. Например, вы можете попытаться узнать у меня, к какой национальности принадлежит Хаддба. Турчанка ли она?

— Хорошо, я так и спрошу. — Элизабет глянула ему прямо в глаза. — Хаддба турчанка?

— Нет. Хоть она говорит на таком великолепном турецком языке, какой редко услышишь. Мой турецкий гораздо хуже. Это не язык простонародья, на таком изъяснялись, наверное, при Оттоманском дворе. Очень изящный, очень тонкий.

— В самом деле?

— Да-да. — Их глаза встретились. Когда он улыбался, в уголках его глаз появлялись морщинки. — Единственным человеком, от которого я слышал такой же чистоты речь, была одна подруга моей бабушки. Совсем юной девушкой она жила в султанском гареме.

— Но, я думаю, наша Хаддба не настолько стара, чтобы провести юность в гареме.

— Думаете, не настолько? — Его взгляд выразил замешательство. — Да, пожалуй, вы правы. Возможно, и не настолько. Но тем не менее кто-то же выучил ее так изъясняться.

— Если она не турчанка, то кто же?

— Мой дядя придерживался того мнения, что она еврейка из Армении. Но сама Хаддба это упорно отрицает. По мнению других, она либо гречанка, либо даже персиянка.

— А какого мнения вы сами?

— Неординарного. Согласно моей любимой теории, она дочь одной русской балерины. В тридцатых годах в Стамбул приехали три сестры, знаменитые танцовщицы. — Мехмед улыбнулся и с нарочитой беспомощностью развел руками. — Но кто знает, какова правда?

— А разве нельзя спросить об этом у нее самой?

Приподнятая бровь выражала бездну сомнений.

— Спросите вы.

И они обменялись понимающим взглядом.

«Он совершенно прав, — мелькнуло у Элизабет в голове. — Подобный вопрос был бы бестактностью. Как, однако, интересна его чуткость».

— Но скажите, разве вы не хотите узнать у меня еще о чем-либо?

Было в его манерах что-то располагающее, что сняло напряженность и смущение девушки.

— Пожалуй, больше нет. — Она улыбнулась и откинула голову на спинку дивана. — У меня нет вопросов, но есть чувство, что вы сами хотите мне о чем-то рассказать.

— Действительно хочу. Прошу вас, задайте мне вопрос о ее украшениях.

— О чем? Об украшениях?

— Вот видите! Я так и знал, что вы их заметили.

— Хорошо. — Их беседа доставляла ей огромное удовольствие. — Мехмед, расскажите мне, пожалуйста, что это за украшения такие у нашей Хаддбы.

— Вы их хорошо разглядели?

— Я видела, что она носит потрясающей красоты серьги.

— Музейный экспонат.

— Неужели?

— Чистая правда. — Он говорил с абсолютной серьезностью. — И у нее есть не только серьги. Это большой парадный убор, в него входят ожерелье, браслеты и кольца, и все это совершенно уникальные вещи. И что самое интересное, она хранит их в старой жестяной коробке под своей кроватью.

— Под кроватью? Нет, вы, должно быть, шутите? Как можно не бояться, что их украдут?

— Право, кто же осмелится украсть что-либо у Хаддбы? Таких людей нет.