— Еще он сказал, что это похоже на цвет, называемый «цветом мертвого испанца». Как вы думаете, может быть, он подшутил надо мной?

— Он сам станет «цвета мертвого испанца», если осмелится на такие шутки, — как мог беззаботнее отвечал Пиндар. — И я лично об этом позабочусь.

На палубе царило необычное оживление.

— Султан!

— Смотрите, к нам направляется сам повелитель!

— Сюда едет господин султан!

Наскоро извинившись перед леди Лелло, Пол устремился к тому борту судна, сгрудившись у которого стояли Томас Гловер и другие представители торговой компании.

— Они плывут сюда, видите, Пол! — Гловер показал рукой на воды бухты. — Боже правый! Вон и он сам, джентльмены, вон он сидит.

Пол проследил за его взглядом и увидел величественную барку, медленно скользившую к ним по воде, приближаясь со стороны царского причала. На борту английского судна все — и матросы, суетившиеся у такелажа, и собравшиеся у борта торговцы, и даже леди Лелло в своем праздничном наряде — застыли в молчании, не сводя глаз с приближающегося судна. В наступившей вдруг тишине до их ушей долетел с судна султана странный звук, похожий на лай огромной своры собак.

— Слышите? — тихо спросил Гловер. — Вы слышите их? Это гребцы на борту лают, как уличные псы. Говорят, им велено так делать, чтобы ни один из них не мог подслушать то, о чем говорит султан, когда он находится на борту.

Теперь приближающееся огромное судно почти поравнялось с «Гектором», и Пол сумел разглядеть, что на веслах сидят человек двадцать гребцов, одетых в красные шапки и белые рубашки. На корме же судна возвышался маленький шатер из нарядных алых и золотых полотнищ, в котором, по-видимому, находился султан, чье присутствие было тщательно скрыто от посторонних глаз. Тот странный звук — гау, гау-у, гау, гау, гау-у — звучал все громче и громче. За первой галерой скользила другая, менее нарядная, с приближенными султана: немые, которых держали при его дворе, шуты, карлики. Все они были разодеты в блестящие шелковые платья, у каждого висел на боку кривой меч, а некоторые держали на поводках охотничьих собак, разряженных не хуже своих хозяев — на них были пурпурные куртки, украшенные золотым и серебряным шитьем. Резво подпрыгивая на воде, оба судна описали круг около «Гектора» и затем стали удаляться, скрывшись из глаз так же стремительно, как и появились.

Стоявшие на палубе английского «купца» торговцы обменивались возбужденными репликами, радостно похлопывали друг друга по спине. Один только Пол не разделял всеобщей приподнятости. На него неожиданно навалилась нечеловеческая усталость; контакты с сэром Генри, направлявшие поведение посла, беседы с другими торговцами, даже разговор с Гловером показались ему непосильным бременем. Внезапно он ощутил себя актером, играющим на сцене чью-то роль.

Рукой он прикрыл глаза. После его первого разговора с Керью, когда тот впервые упомянул имя Селии, Полу стало казаться, что он сходит с ума. Первой его реакцией на это известие было полное неверие, за которым последовал взрыв негодования на своего слугу. Но позже, успокоившись, когда эта мысль стала более привычна, Пол понял, что тот не солгал. Иногда он допускал в свои размышления надежду, затем снова гнал ее прочь. Селия, его Селия жива! Она живет и дышит, она невредима! Но после таких приступов экзальтации им снова овладевало отчаяние. Селия не погибла, но она томится там, откуда он никогда не сможет спасти ее. Ему даже не удастся увидеться с нею. А вдруг получится? В доме Джамаля к нему явился призрак надежды, и потом ночью Пол долго лежал, глядя на звезды, лишившись сна и покоя, борясь с не оставлявшими его сомнениями. Два года провела она рабыней в руках турок. Что они могли с ней сделать? Он попытался представить муки молодой девушки, но воображение его оказывалось бессильным. Что она, покорная раба султана, могла видеть с его стороны? Со стороны евнухов? От этих мыслей голова его готова была лопнуть.

Неожиданно взгляд Пола ухватил необычное оживленное движение на берегу, и поток его раздумий прервался. Вглядевшись, он увидел, что еще одно судно выплывает из царских доков, поменьше барки султана, но гораздо богаче украшенное. Стенки шатра, сооруженного на полуюте, были инкрустированы слоновой костью и драгоценным черным деревом, червонным золотом и перламутром, драгоценными карбункулами, сиявшими на солнце. На этот раз гребцы работали в полной тишине, не издавая ни звука. Полированные деревянные весла, роняя сверкавшие капли воды, описывали в воздухе дуги, приближая судно к английскому кораблю. В нескольких футах от «Гектора» гребцы застыли, подняв весла в воздух. Галера замерла.

Морщась от солнца, Пол вглядывался в сумрак шатра. Вдруг в глубине его мелькнуло ярко-зеленое пятно чьего-то наряда, и тогда он догадался: Сафие, сама валиде-султан, также прибыла осмотреть английский корабль. Но гребцы недолго оставались в неподвижности, повинуясь невидимому сигналу, они разом погрузили весла в воду, и галера стремительно помчалась вперед, сохраняя прежнее направление. Судно не возвращалось в доки, оно резво двинулось в противоположную сторону, к зеленым водам крутых лесных и тенистых берегов Босфора.

Пол не покинул вместе со всеми палубы, а некоторое время оставался на ней в одиночестве, напряженно пытаясь разрешить задачу. Зачем он понадобился валиде-султан? Английский посол питал непреложную уверенность в том, что она хочет еще раз выразить благодарность за подарки английской королевы, которые секретарь Пиндар по поручению посольства доставил ей немедленно по прибытии «Гектора». Но сам Пиндар далеко не был в этом уверен.

Не в первый раз возвращался он мыслями к тому дню, страннейшему из всех, проведенных им в Стамбуле. В окружении черных евнухов и охраняемый отрядом алебардщиков, с тщательно задернутыми занавесками, паланкин валиде был торжественно внесен во внутренний дворик сераля, где уже стояла доставленная Пиндаром карета. Разумеется, он и мельком не видел лица госпожи — дворцовый этикет не позволял даже обратить глаза в сторону паланкина, — но на любопытные вопросы соотечественников Пиндар отвечал, что есть много других способов постигать реальность, и присутствие этой необыкновенной женщины ощущалось им так сильно, что в свидетельствах зрения он даже не нуждался. Слышать ее голос уже значило многое.

— Venite, Inglesi. Подойдите ближе, англичанин.

Сейчас ему вспомнилось, как при звуках этого голоса невольная дрожь восхищения пробежала у него по телу. Осведомители сообщали, что валиде очень немолода, ей уже по меньшей мере пятьдесят лет, но этот чарующий голос не мог принадлежать никому иному, кроме юной красавицы.

— Подойдите, англичанин, — повторила она и, заметив, что он покосился в сторону евнухов, крепко сжимавших в ладонях кривые ятаганы, мелодично рассмеялась. — Non aver paura. Не бойтесь.

Тогда он приблизился к паланкину, и они с валиде углубились в беседу. Как долго она длилась? Он не мог бы ответить на этот вопрос. Время будто исчезло в те минуты. Но он запомнил аромат, исходивший от этой женщины, непостижимый и таинственный, как аромат ночного сада, запомнил неясное мерцание дорогих украшений, сопровождавшее каждое из ее движений.

Взгляд на корабль, уносивший валиде, словно отрезвил Пола, он отбросил посторонние заботы и постарался сосредоточиться на насущном. Сегодня, словно по мановению волшебной палочки, у него появилась возможность снова оказаться во дворце, и, будто в ответ на его молитвы, в сопровождении Керью. Конечно, подчас его слуга бывал невыносим, но ему нельзя отказать в качествах, о которых его враги и не догадывались: глаза Джона не пропускали ни малейшей детали, а его стальные нервы и быстрота ума в сложных ситуациях удивляли самого Пола и казались ему иногда сверхъестественными. Никакого другого спутника он не желал бы сейчас для себя, кроме Керью. Если, конечно, этого негодяя удастся отыскать.

Пол оглядел корабль и чертыхнулся про себя. Где носит его слугу как раз тогда, когда он особенно нужен? Как всегда, непослушание и отсутствие дисциплины. Но тут секретарю пришла в голову неожиданная мысль о том, что Керью не попадался ему на глаза с самого утра. Нетерпеливо Пиндар снова обежал взглядом все палубы, затем заглянул в трюм, но Джона нигде не было.