— Он друг моего отца.

— Значит, старик? Ф-фу! — Носик Аннетты с отвращением сморщился. — Но он хоть был богат? Кажется, ты говорила, что очень, — добавила она, оживившись. — Знаешь, я никогда не смогла бы полюбить бедняка.

— Вовсе он не был старым, — обиженно возразила Селия.

— А богатым?

— Он был умным, настоящий ученый. И очень добрым.

«И он любил меня, — пело ее сердце. — Очень любил. И я его тоже любила. Полюбила с самого начала».

И она принялась вспоминать их встречу в саду торговца Парвиша у Епископских Ворот. Это было как раз накануне ее путешествия в Венецию, за два года до того, как произошло несчастье. Ей тогда было восемнадцать. С первого взгляда он даже не узнал ее, так сильно она выросла с момента их прошлой встречи.

— Вы не узнаете меня, Пол? — спросила она смеясь и присела в реверансе.

— Селия? Селия Лампри? — воскликнул он, глядя на нее и щурясь против солнца. — Нет, вы только подумайте! Неужели меня так долго не было в Лондоне? — Он взял ее руки в свои и смотрел на нее, не отводя глаз. — Боже, вы только подумайте, — повторил снова, и глаза его лучились от радости.

А потом он замолчал, будто не зная, что сказать.

— Идемте в дом, — предложила она, чтобы прервать молчание, но совсем не желая расставаться.

— Видите ли, — Пол говорил медленно, словно обдумывая каждое слово, — ваш отец занят, он беседует с Парвишем. — Взгляд его устремился к дому, затем снова вернулся к ней. Пол поклонился и произнес, предлагая руку: — Надеюсь, мисс Лампри, то, что вы стали настоящей леди, не помешает вам уделить мне минуту внимания?

Перед ее глазами возникли поросшие ярко-голубой лавандой клумбы, серебристо-зеленая листва грабов, росших у стены сада. Он смотрел на нее так, будто видел в первый раз. О чем они говорили? О Венеции, его путешествиях, о коллекции разных диковинок, собранной Парвишем… Он хотел показать ей их. Например, рог единорога и локон настоящей русалки, вспоминала она, им так о многом хотелось говорить.

Когда мысли Селии вернулись к настоящему, она увидела, что Аннетта снова стоит у двери, выглядывая наружу.

— Хм, умный, богатый… В этом есть что-то заманчивое, — бормотала она. — И даже не старик! Неудивительно, что ты в него влюбилась. Наверное, я бы тоже не осталась равнодушной, встретив такого человека. Только не говори, что он был еще и хорош собою. — Глаза девушки блеснули интересом. — А ноги у него были красивые? Знаешь, я часто думаю, что, пожалуй, согласилась бы выйти замуж, если б у моего жениха были красивые ноги.

Селия заставила себя ответить с безразличием:

— Да, ноги у него были тоже красивые.

— А он ласково говорил с тобой? Ох, можешь не отвечать, я по твоему лицу все вижу. — Она сочувственно покачала головой. — Бедная моя дурочка.

Селия помолчала. Потом после паузы продолжала рассказывать:

— Ему пришлось уехать по делам. Как раз за несколько недель до того, как мы с отцом отправились в плавание. Мне почему-то кажется, что он здесь, в Стамбуле. С посольством нашей королевы. Он ведь должен был встретиться с нами в Лондоне.

— Он ехал сюда? — Какая-то неожиданная нотка в голосе Аннетты заставила Селию взглянуть на нее внимательней. — Ты мне об этом не говорила. Значит, он может быть в Стамбуле? Ты уверена?

— Он собирался сюда, это я точно знаю. Но это было два года назад, и он не предполагал пробыть здесь долго. Наверное, он уже вернулся в Венецию. А что?

— Н-ничего, я так. — Аннетта замолчала, словно пораженная какой-то мыслью. — Слушай, Селия.

— Что?

— Он знает, что ты умерла?

— Что? — Селия рассмеялась. — Но я вовсе не умерла, скажу тебе, если ты в этом сомневаешься. Какие глупости ты говоришь! Ты имеешь в виду, слышал ли он о несчастье с кораблем моего отца? Думаю, что слышал. — Голос девушки зазвучал сухо. — Половина груза на корабле принадлежала ему.

— Нет, про нас он слышал? — Глаза Аннетты возбужденно блестели. — Селия, ты когда-нибудь думала о том, известна ли кому-нибудь твоя судьба?

— Еще совсем недавно я только об этом и думала. — Селия с упреком взглянула на подругу. — Но тебе удалось излечить меня. Помнишь? Не ты ли велела мне не думать о прошлом? «Если нам удастся выжить, то только потому, что мы не станем оглядываться назад».

— Да, да. Ты права, конечно.

Снова этот нервный жест. Снова ладонь у трепещущего горла.

— Что с тобой, Аннетта? — Селия смотрела на нее с любопытством. — Ты кажешься сегодня такой странной.

Она попыталась обнять подругу, но та выскользнула из ее рук.

— Селия, я хотела тебе кое-что рассказать. Но я не знаю, как… — Она минуту помолчала, подыскивая слова, затем пробормотала будто про себя: — Нет-нет, лучше не сейчас. Извини, но уже слишком поздно. Слишком поздно.

Аннетта внезапно замолчала и, вдруг отпрянув от двери, прошептала Селии:

— Смотри! Сюда кто-то идет.

Из дверей, отделявших дворик валиде от покоев евнухов, появилась женщина, ее невысокую полную фигуру целиком закрывало длинное черное одеяние, накинутое поверх платья. Несмотря на то что лицо ее не было закрыто, девушки поняли, что эта женщина направляется в город.

— Это Эсперанца! — шепнула Аннетта. — Эсперанца Мальхи.

В женской половине дворца сновало немало кира — чаще всего это были женщины иудейского вероисповедания, зарабатывавшие на жизнь выполнением мелких поручений обитательниц гарема, а также те, кто, не принадлежа к мусульманскому племени, мог пользоваться относительной свободой в перемещениях между дворцом и городскими кварталами, но Эсперанца выполняла поручения одной лишь валиде.

— Я не люблю ее. Она держит в руках всю гаремную стражу, и ни один из них даже понятия не имеет о том, чем эта женщина занимается. — Аннетта недоуменно наморщила лоб. — Что же касается меня, то я даже и знать об этом ничего не хочу.

Женщина медленно шла по двору, опираясь на трость с серебряным набалдашником, которую при ходьбе чуть наклоняла, раскачивая из стороны в сторону.

— Ты только посмотри на это чучело, видишь, как она ковыляет? — продолжала насмехаться Аннетта. — Это такая болезнь, здесь все они ею страдают. Ходят, как гусыни по яйцам.

Внезапная волна страха затопила сердце Селии, и она прерывающимся голосом прошептала:

— Перестань, вдруг она услышит тебя!

Дойдя примерно до середины дворика, женщина вдруг замедлила шаги, оглянулась по сторонам и затем, словно удовлетворенная увиденным, с неожиданным проворством заковыляла прямо к двери, ведущей в комнату Селии.

Инстинктивно обе девушки отпрянули назад. Аннетта прижалась как можно плотнее к стене, а Селии пришлось неловко распластаться по внутренней стороне двери.

Снаружи послышалось приглушенное шуршание, затем тишина. Селия в страхе зажмурила глаза. Ничего. Должно быть, посетительница положила ладонь на ручку двери. И вдруг тихий скрип. Дверь медленно приотворяется на несколько дюймов и снова застывает неподвижно. Селия чувствует, как кровь пульсирует в сосудах головы. Она задыхается. Ей кажется, что она больше не выдержит. Она распахивает глаза и чуть не вскрикивает.

Чей-то глаз смотрит прямо на нее сквозь отверстие в ажурной решетке. Охваченная ужасом, девушка подается назад, ее сердце колотится так громко, что женщина наверняка может это слышать. В голове Селии вспыхивают многочисленные вопросы.

«Что происходит? Почему мы спрятались? Я имею полное право находиться в этой комнате. Сейчас я подойду, открою дверь, — говорит себе Селия, — и встречу эту посетительницу».

Но почему-то она не может даже шелохнуться. Каждая жилка ее тела кричит, что надо окаменеть. Неподвижность дается ей с трудом, она чувствует, как колени ее начинают подгибаться.

И как раз в эту минуту Эсперанца исчезает. Она тянет на себя дверь и, доведя ее ровно до того предела, до которого та была притворена перед ее приходом, своей странной походкой идет на другую сторону двора. У входа в помещения хасеки женщина снова останавливается и, на этот раз не оглядываясь и не таясь, скребется в дверную створку.