— Иди как я. И наберись терпения, я расскажу тебе все, когда мы придем на место.
— Терпение! Если б ты только знала… Клянусь, я набралась его столько, что у меня уже живот болит.
Дойдя до садовой стены, девушки резко повернули налево, миновали гаремный лазарет и оказались во втором дворе. Снова свернув налево, сбежали по крутым деревянным ступенькам, которые привели их в квадратный, вымощенный плитками внутренний дворик, самое сердце женской половины дворца. Оказавшись затем внутри здания, в небольшом, выложенном блестящими фаянсовыми изразцами вестибюле, из которого широкий, с каменными стенами коридор вел в комнаты евнухов, Айше наконец остановилась.
— Что теперь?
— Будем ожидать здесь. — Айше пожала плечами. — Когда мы понадобимся, она пришлет за нами Гюльбахар.
— И когда это будет?
— Откуда мне знать, балда? — Она нахмурила брови. — Час. Может, два часа.
— Два часа-а?
— Тише ты, ради бога!
Обе девушки, приняв выражавшие смирение и покорность заученные позы, прижались спинами к стене. Кейе, сжимая ставшие внезапно влажными ладони, ждала, когда перестанет биться как сумасшедшее ее сердце, уймется частое дыхание. И медленно успокаивалась.
В то утро во дворце было, против обыкновения, безлюдно. Из всех женщин лишь две старые служанки, слишком дряхлые для того, чтобы принять участие в общем отъезде в летнюю резиденцию валиде, мели плиты дворика связками пальмовых ветвей.
— Эй вы, убирайтесь отсюда! — В нетерпении Айше махнула рукой, прогоняя старух. — Скоро здесь будет проходить наша госпожа, и глаза ее не должны видеть вас, старые уродины.
— Как прикажете, кадин. [15] — Старухи торопливо заковыляли прочь, непрестанно кланяясь на ходу. — Конечно, молодая госпожа.
Кейе бросила быстрый взгляд на подругу:
— Они что, тебе мешали?
— Не хотела, чтобы они слышали нас, вот и все. Надо, чтобы никто нас не слышал. И говори, пожалуйста, потише. — Голос самой Айше был почти беззвучным. — Клянусь тебе, она слышит все, о чем говорят во дворце.
— А что ей надо от меня, не знаешь?
Мускулы живота Кейе заныли от нервного напряжения.
— Будто ты сама не знаешь! Наверное, хочет знать, была ли ты… ну, сама понимаешь. — Айше прижала руку ко рту, чтобы заглушить внезапный смешок. — Остаешься ли ты все еще гёзде? [16] Светом очей султана? — Она лукаво взглянула на подругу. — А ты остаешься?
— О, об этом она может узнать и не спрашивая меня.
— Конечно может, — ехидно согласилась та. — Она, возможно, и наблюдает за этими делами сама.
Кейе издала возглас удивления.
— Да-да. Вполне может статься. Нет таких вещей, которые она бы считала недостойными своего внимания.
— Поняла. Нет, по-настоящему никто за этим не наблюдает. — Кейе бросила выразительный взгляд на подругу. — Они… Они записывают это в особую книгу. Я сама видела, — добавила она. — Хассан-ага мне показывал. — И после короткой паузы добавила: — Нет, меня они туда еще не вписывали.
Мгновение обе девушки постояли молча, словно застыдившись одна другой. Лучи солнца медленно скользили по каменным, только что выметенным старухами плитам внутреннего дворика, а из женской купальни, дверь которой виднелась в его углу, доносились голоса прислужниц и журчание воды, сбегающей в каменный резервуар. То же беззаботное настроение царило даже здесь, в самом сердце гарема. Кейе, непривычная к таким долгим ожиданиям, стала переминаться с ноги на ногу, поднимая по очереди маленькие ступни, обутые в короткие сапожки из мягкой кожи козленка.
— Долго еще? У меня спина заболела.
— Терпи, балда.
— Ты это уже говорила.
— И не мельтеши, ради бога. Она этого терпеть не может. Не раскачивайся. Ты что, не можешь стоять спокойно?
Новая пауза.
— Я скучаю без тебя, Аннетта.
— А я без тебя, Селия.
Журчание воды стало чуть громче, тонкий ручеек вытек из двери купальни на горячие камни внутреннего дворика.
— Не плачь, — прошептала Селия.
— Я? Я никогда не плачу.
— А то у тебя нос покраснеет.
— Он в точности так и сказал тогда. Помнишь, в тот самый день, когда нас купили?
— Да. Конечно, я помню.
Как будто она могла забыть это? Мысли девушки вернулись к дню, когда они впервые переступили порог Дворца благоденствия. После того как судно отца потерпело бедствие… Когда это случилось? По ее подсчетам, примерно две зимы миновало с тех пор. После кораблекрушения ей вместе с Аннеттой пришлось совершить долгое путешествие в Стамбул, где их ждало унылое пребывание в доме для невольниц. А однажды, это случилось всего несколько месяцев назад, туда неожиданно для них прибыл маленький паланкин, евнухи усадили в него обеих девушек, доставили сюда и оставили во дворце. Как потом рассказали несчастным пленницам, их купила одна важная госпожа в подарок для матери султана, но это было единственным, что стало девушкам известно об их участи. Теперь их никто не звал по именам — Селия и Аннетта, — девушек стали звать Кейе и Айше.
Селия вспоминала тошнотворное раскачивание носилок, когда их несли через весь город, и как наконец это путешествие окончилось — паланкин опустили на землю, и они с Аннеттой оказались перед тяжелой, обитой медью дверью, такой большой и такой зловещей, каких она никогда и не видала. Вспомнила, какой страх овладел ею в ту минуту, когда ей велели оставить носилки, вспомнила свой голос, кричавший: «Пол! Помоги мне, Пол!», когда дверь захлопнулась и их обеих обступила такая тьма, что она даже своей ладони не смогла бы увидеть.
Внезапное хлопанье и шум крыльев — два голубя прилетели и сели на покатый карниз крыши — заставило обеих девушек вздрогнуть.
— Аннетта?
— Что?
— Как тебе кажется, мы их когда-нибудь забудем? Я имею в виду наши имена. Я как-то раз спросила Гюльбахар, и она сказала, что давно не может вспомнить, как ее раньше звали.
— Так ей и было всего шесть лет, когда она сюда попала. Мы, конечно, запомним. Мы все запомним. — Глаза девушки сузились. — С чего бы нам позабыть это?
— А ты хотела бы запомнить?
— Конечно, хотела бы, глупая. — Последовало короткое молчание. — Но раз уж мы находимся здесь, мы должны извлечь из ситуации все, что можно. Знаешь, Селия, было б, наверное, лучше, если… — Но тут девушка внезапно замолчала, потом шепнула: — Тссс!
— Но я ничего не слышу.
— Идет Гюльбахар.
— С чего ты взяла?
— Я знаю звук ее шагов. — Голос Аннетты звучал в ушах Селии едва ли громче ее собственного дыхания. — Но сейчас это не важно. Просто слушай внимательно то, что я скажу. Что бы ты ни делала, где бы ни оказалась, старайся не говорить слишком много. Все, что ты скажешь, она может использовать против тебя. Capito? [17] Именно все. Но она не любит и слишком бесхарактерных тоже. Так что имей в виду, не пытайся с ней валять дурочку.
Темные глаза девушки метнулись к двери, затем обратно. Селия стояла вплотную рядом с ней, теперь совершенно овладевшая собой, лишь пульс частыми ударами испуганной птицы бился где-то на шее, чуть позади уха.
— Запомни, Селия, во дворце произошло что-то важное.
— Что важное? — Девушка встревоженно взглянула на подругу. — Почему? С чего ты взяла?
— Я… Сама не знаю. Но у меня такое предчувствие. — Аннетта прижала руку к груди. — И не забудь, пожалуйста, то, что я тебе только что сказала. Это лучшее, что ты можешь сделать.
Конечно, Селия видела валиде после того, как их с Аннеттой привезли во Дворец благоденствия.
В жизни обитательниц гарема было довольно много развлечений — представления и танцы для султана, пикники в садах дворца, лодочные прогулки по Босфору — в которых принимала участие сама госпожа валиде-султан. Во время подобных увеселений играла музыка и мелодичный смех молодых женщин разносился в благоухающем розами воздухе. Иногда их вывозили любоваться играми дельфинов в Мраморном море или красотой лунных ночей, когда свет заливал серебром воды Босфора; и тогда маленькие лодочки с сидящими в них наложницами скользили по тихой глади, подобно светлячкам, следом за большой ладьей госпожи валиде, в которой находился и сам султан. Нарядный шатер, возвышавшийся на палубе этого корабля, был выложен драгоценными камнями и украшениями из кости моржей и слоновых бивней, сиял перламутром и золотом. Во всех этих случаях Селии казалось, что валиде близка им всем как мать. Это были радостные мгновения — мгновения, когда дворцовых женщин можно было и вправду счесть самыми счастливыми и беззаботными созданиями в империи султана. В такие часы словно никто ни за кем не подглядывал, не шпионил и не доносил обо всем услышанном, забывался привычно формальный этикет дворца. Постоянная тревога и страх оставляли Селию, и даже то странное давящее чувство, жившее с левой стороны ее ребер, исчезало.
