Ох, уж эта высота 694, мы ее до смерти не забудем! Ондржей брал ее с моторизованной пехотой. Видно, не для танков создал господь бог эту лысую гору с обрывистыми склонами. Но как быть командиру? Высоту занять нужно. Пешком солдатам туда никак не забраться. Немцы открыли по высоте ураганный огонь, простреливали каждую пядь. Танки скользили на крутых склонах, тормоза не помогали, машины срывались, катились под гору, с треском ломая горные ели, и застревали в лесу, под горой. Сколько людей при этом погибло, сколько машин вышло из строя! Танк Ондржея все же вскарабкался вместе с другими. Автоматчики соскочили и рассыпались цепью. Пока танки, казавшиеся невероятными на такой вышине, целиком связали противника, пулеметчики как одержимые палили по фрицам.
Шестьдесят человек удержали высоту 694, в трех километрах от Дуклы! Когда политработник Грушка по телефону сообщил об этом в штаб, там сначала не хотели верить. Награждали живых и павших прямо на поле боя. Ондржей тоже получил ленточку в дополнение к своей Золотой Звезде.
Когда тебе вручают награду чуть ли не в разгар боя, это бодрит, воодушевляет. Но что бы вы думали? После Дуклы пришло ледяное письмо из Лондона: «Даже смерть на поле брани — не основание для награды, коль скоро командование не запросило на это разрешения лондонского министерства национальной обороны». Штаб корпуса даже не огласил этого послания перед личным составом частей, чтобы напрасно не волновать солдат. Но факт все же стал известен и озлобил многих. Господа в Лондоне, что сидят там в министерстве, холодны, как собачий нос. Им-то легко разводить канцелярщину. Что они знают о войне? В школе они читали отрывки из Гомера, а вот на новую Илиаду Великой Отечественной войны закрывают глаза, она им не по нутру. Воины Красной Армии тащили на руках разобранные по частям орудия на вершины Карпатских гор, куда не пройдет ни конь, ни машина, и там сноса собирали их с виртуозной быстротой, чтобы застать противника врасплох и обстрелять с неожиданных позиций. Когда советские войска с боями перешли границу и соединились с партизанами, целые деревни провожали их в горы, показывали им старые Яношиковы тропы и помогали переправлять оружие. Каждой старушке хотелось нести хотя бы винтик, каждому мальчишке — по меньшей мере пулемет. Слабых приходилось возвращать домой, чтобы они не мешали. Танкист Ясёк, сын чеха-шахтера из Донбасса, покинувшего Остраву в годы безработицы, юноша Ясёк, воспитанный советской школой, первым пересек чехословацкую границу, прорвался сквозь огневую завесу и сгорел в своем танке. Но какое дело лондонским манекенам до людей, которые буквально сгорали за идею! Господа из министерства, сидя за морем, больше заботились о том, чтобы охладить революционный пыл чехов. Они отказывались признать воинские звания ветеранов интербригад, полученные на фронтах в Испании, не признавали военного училища в Бузулуке и в хуторе Веселом. Ты мог сражаться под Соколовой, за Киев, под Жашковом, под Белой Церковью и на Дукле, ты даже можешь носить на груди Золотую Звезду Героя Советского Союза — все равно это не поможет твоему производству в офицеры, если у тебя нет аттестата зрелости. А ведь в Чехословацком корпусе, действовавшем на Восточном фронте, так не хватало офицерских кадров!
— Мне очень жаль, ребята, — сказал командир части унтерофицерам, которых представлял к офицерскому званию (среди них был и Ондржей), — но Лондон не утвердил вашего производства.
Ну и черт с ним! В этой войне не на жизнь, а на смерть Ондржей уже давно утратил личное честолюбие. Победа — вот главное! А потом, после войны, мы все повернем по-своему.
Ондржею очень хотелось поскорей увидеть Улы без Казмара. Сжимая автомат, он зорко вглядывался в хвойный лес, обрамляющий горную дорогу, следил за поворотами шоссе. Не попасть бы в засаду! Германская армия поспешно отступала на запад, есть сведения, что она уже за Пшеровом, но ведь известно, что обезумевшие от неудач эсэсовцы способны на отчаянные выходки.
Чехословацкая танковая часть приближалась к Улам с востока, со стороны Пасек, куда юный Ондржей Урбан когда-то ездил в охотничий домик Казмара — заказывать доски для первомайской трибуны. Теперь там разместился советский штаб. Но тогда Ондржей не доехал туда: по зову фабричного гудка он выскочил из сельского автобуса, переполненного крестьянками, — на фабрике горел тринадцатый цех. Пожар в тринадцатом! Сколько о нем было разговоров в Улах! Перед войной от события до события проходило много будничных дней. У людей было много времени, чтобы подробно обсудить всякое происшествие, полюбоваться им на просторе со всех сторон. Одна сенсация не громоздилась на другую. А на войне Ондржей увидел столько пожаров, что дым и обгоревшие развалины стали для него частью любого пейзажа. «Человек ко всему привыкает», — говорила мать. Жива ли она? Не случилось ли с нею чего-нибудь? Дай бог, чтобы она была жива, дай бог увидеть ее невредимой, ведь это единственный человек, который будет рад возвращению Ондржея. Скорей бы уж попасть в Прагу! От Ул до Праги — это видно на карте — совсем близко. Гораздо ближе, чем из Бузулука в Улы. Как-то там поживает Лидка? Вышла ли замуж? Конечно, вышла, ведь она такая красивая девушка. И человек она хороший… вот только несознательная. Ну, Ондржей ведь и сам-то тогда был не лучше. Сколько возился с ним Францек! И если бы Казмар не выгнал Ондржея так безжалостно из-за Галачихи… Да, Ондржей сурово обошелся с Лидкой: оставил ее и ушел странствовать по белу свету. Но как он, безработный, мог жениться?.. И вдруг, словно электрический ток, Ондржея пронизала мысль: смерть Кето — это кара ему за Лидку. Ладно, не дури, лучше внимательней гляди на дорогу!
Немцы, видимо, торопливо и беспорядочно отступали по узкому шоссе. Вывороченные дорожные и телеграфные столбы свидетельствовали об этом. Но разрушать, как и в Словакии, за собой каждый мостик, даже через крохотные канавки, — на это противник все же находил время. Старое бетонированное шоссе, проложенное еще Казмаром, было разбито тяжелыми грузовыми машинами. Приходилось ехать очень осторожно, проверяя, не заминирована ли дорога.
Вот они выехали из леса. Горное шоссе спиралью спускалось вниз. По сторонам тянулись маленькие поля картофеля и потоптанной ржи. Скоро ли поворот, откуда видны Улы? Ондржеем овладело нетерпение. Что поделаешь: где бы ни работал рабочий, он всегда оставит там частицу своего сердца.
И вот внизу в хмуром свете пасмурного утра показался городок в долине. Ондржей был разочарован. Улы его молодости были больше, куда больше. Теперь, после того как он увидел крупные советские промышленные центры, воспоминание об Улах не соответствовало действительности. Городок лежал в долине, маленький, изувеченный налетами, и издалека казался мертвым. Небоскреб обрушился, фабричные трубы не дымили, да и немного их уцелело. И зачем только американцы бомбили Улы накануне германской капитуляции? Ведь Красная Армия уже в Берлине, вот-вот конец войне. Улы имели характерный вид разбомбленного города. Открытый рот с выбитыми зубами. Конечно, они пострадали не так, как, например, Харьков, но все же.
Сорванная жестяная табличка с уродливым протекторатным названием городка «Bienenstok» — «Улы» валялась в канаве. Кто-то перечеркнул мелом немецкое название. Двое штатских, с ружьями за спиной, как у охотников, охраняли въезд в город. Заметив приближающийся танк, они спрятались за деревьями, обломанными во время воздушного налета. Наверно, решили, что это немецкое подкрепление. Танк медленно приближался, бойцы стояли с автоматами наизготовку. Штатские патрульные, узнав флаг и звезду, вытянулись в струнку, лица у них из строгих и напряженных стали радостно-удивленными.
— Ать здравствуе Красна Армада! — кричали они изо всех сил, протягивая руки к замедляющему ход танку.
— Да здравствует! — крикнул Ондржей, а бойцы на танке приветственно замахали руками. — Да здравствует Чехословакия!.. Ребята, говорят, вы очистили Улы от немцев?
— Я понимаю все, что он говорит. Каждое слово! — изумленно сказал младший патрульный своему товарищу.
