«…Удивительное дело, — говорит Нелла матери. (Разговор идет, конечно, о детях, о чем же еще?) — Ты ведь знаешь, я всегда опасалась за Станю. Насчет Елены у меня никогда и в мыслях ничего не было, она такая крепкая девушка… И вот, представь себе, именно Елена…»

«Чуть не отправилась за мной вслед? Посмела бы она! — сердито вставляет старая пани. — А я бы ее погнала обратно!»

И дочь робко допытывается (ведь мы, живые, слепы, а те, кто ушел в царство теней, они уже знают: «Как ты думаешь, мама, болезнью Еленыэто исчерпано? Могу я не тревожиться за Станислава?»

Но мертвые не ответят, они дали обет молчания.

А поезд твердит: приметы гадают, гадают, а иной раз в точку попадают. Подкова все предсказала, хоть и наоборот!..

…В Россию, в Россию, туда, где сражался отец, — стучат колеса. Все проходит, и все меняется, все кончается иначе, чем мы думаем. Так твердит поезд, мчась в сумерках по убегающей вдаль незнакомой земле.

Вот сидит против Ондржея давняя владычица его снов. В наступающих сумерках ее лицо кажется серебряным. У нее темные глаза, она такая тоненькая и занимает так мало места. Ее изгнали из деревянного дома, а он-то, Ондржей, хотел вернуться к ней знаменитостью и изобретателем.

Рядом дремлют какие-то пассажиры. Ветер треплет на окне занавеску. Концы ее развеваются за окном. Нелла протягивает руку и прижимает их. И опять длится зеленоватый пахучий вечер.

— Никогда не думал, что мы когда-нибудь будем ехать вот так, вместе, — чуть хрипло говорит Ондржей. — Я вам скажу что-то, над чем вы рассмеетесь: знаете, мальчиком я был очень влюблен в вас! Давно, еще во времена фордика… Но править им вы все-таки не умели, это уж как хотите!

— Не умела, — соглашается голос напротив. — Знаю, что не умела. Но вы, дети, всегда были очень строги ко мне, — весело добавляет Нелла.

По коридору прошел безмолвный кондуктор, повернул выключатель — сонные люди зашевелились. Ондржей поглядел на Неллу Гамзову. В желтом электрическом свете это была уже старая женщина.

— Добрый вечер! — сказала она и кивнула ему, словно подтверждая, что ему уже не будет беспокойно в ее присутствии. Нелла Гамзова улыбнулась Ондржею, как милый и близкий человек, с неописуемой, чуть лукавой приветливостью пожилых людей. И Ондржея вдруг охватила острая жалость к ней, такая же, как в тот момент, когда она подала ему фотографию. Он уже знал, что никогда больше ее образ не будет тревожить его.

«Мы доедем, мы доедем, мы доедем», — твердил, обещая, поезд и рвался вперед, напевая извечную песню всех дорог. Сбылось ли это обещание, или и этот поезд принес разочарование Ондржею, как и тот, что привез его в Улы, об этом мы расскажем в другой книге. Здесь кончается повесть о юности Ондржея Урбана.

Перевод с чешского Н. Аросева, В. Чешихина.

Когда Гамзы продали деревянный дом и выехали из Нехлеб, новые владельцы отремонтировали виллу. Устецкий строитель пан Мразек, чью кожаную куртку и красный мотоцикл знает вся округа, немало на них сетовал за то, что перестройку виллы доверили не ему, а архитектору из Праги. День, в который мотоцикл Мразека встречался с паккардом Хойзлера, был для устецкого строителя испорчен. Когда покойнице, старой пани Витовой, было что-нибудь нужно, она всегда приглашала Мразека; даже в замке ему доверяли ремонт; нехлебский же замок — старое дворянское гнездо, его хозяйка — урожденная Коловратова. А эти? Бывшая маникюрша! Да еще из мужского зала. И нехлебский отель Хойзлеры не посещали — он был для них недостаточно хорош; обедать ездили в «Гранд-отель» в Градец.

Пани Ро Хойзлерова вся измаяласьиз-за устройства виллы. Целыми днями висела на телефоне и подгоняла поставщиков. Ох, эти люди! Попробуйте-ка сварить кашу с нашим чешским народом! Ничего-то у них не готово вовремя. Всегда превышают смету. А чего стоят сюрпризы, когда они подают счет! Густава едва не хватил удар. За обедом только и разговоров что о счетах; это оскорбляло Ружену; не думала она, что Густав такой сквалыга,когда дело идет о том, чтобы доставить ей радость. С его-то практикой! Адвокат улецкого комбината! Ты забываешь, девочка, об одной мелочи: сейчас кризис. Ладно, пусть кризис; а этот архитектор, чем бога благодарить за работу, еще дерзит. Стычки с архитектором Голым больше всего нервировалиновоиспеченную пани Хойзлерову. Густав знаком с ним еще по клубу художников — вот и выдумали на свою голову! С художниками вообще трудно. Всякий желает все делать по-своему. Этот Голый взялся за устройство виллы с таким энтузиазмом, будто она — его собственность. А владелица — пустое место, что ли? Хорошенькое дело! В виллу, видите ли, будут приносить пыль, грязь, и Голый настоятельно рекомендует цветной линолеум для пола: протрете его влажной тряпкой, и пол опять совершенно чист. Пани Хойзлеровой не понравилось упоминание о половых тряпках. Не намекает ли он на то, что хозяйка когда-то скребла полы в кухне своей матери? Паркет гораздо элегантнее. В замке тоже паркет. Архитектор предложил для первой комнаты плетеную мебель, обитую кретоном. Но пани Ро желает что-нибудь стильное,она ведь уже говорила! Например, гарнитур рококо(какой был у Хорста, где она служила манекенщицей), знаете, небольшое канапеи кресла с гнутыми ножками, обитые атласом мильфлери кое-где позолоченные, — луикенз [57]такой милый и уютный. Архитектор отшвырнул карандаш: конечно, он проектировал не салон в баре, а комнату семейной загородной виллы; если же мадам лучше в этом разбирается, то, без сомнения, справится со всем сама; он, как видно, здесь лишний. Свернул чертежи и хотел откланяться. Еще умасливай его! И счет потом тоже подал совершенно бессовестный. (А обеды и ужины в «Гранд-отеле», которые мы за тебя оплачивали, а сигары, которыми тебя угощал Густав, а поездки в паккарде — это ничего?)

Ах, если б только Нехлебы не были у черта на куличках! Добираться сюда — целая вечность. Не могла, что ли, старая Витова выбрать для своей лачуги место получше, поближе к Праге? И вообще, доберутся ли до нас гости? А то для кого же мы стараемся? Смешно! Для одной-то Ружены незачем поднимать блюда из кухни в столовую в специальном подъемнике. Комнаты огромные, даже жутко и холодно в них дождливыми вечерами в конце августа, когда не стоит еще пускать центральное отопление. Хорошо, хоть в кухне тепло! Вот там бы и устроиться; Ружа с малых лет привыкла к кухне. Сколько раз, когда Густав в Праге, ее охватывало желание сойти после ужина вниз, поболтать с кухаркой и горничной, сыграть с ними в дурачка. Но нельзя. Абсолютнонельзя. Тут надо быть крайне осторожной. Пани Хойзлерова знает, к чему обязывает ее положение. В Нехлебах никто не может сказать, что она когда-нибудь себя скомпрометировала. Много лет назад, когда Ружа была всего-навсего дочерью привратницы, пани Гамзова как-то привезла ее сюда с братом Ондржеем на своем допотопном фордике, и они провели в Нехлебах рождество вместе с хозяйскими детьми. И сегодня пани Хойзлерова без зазрения совести может сказать, что со стороны пани Гамзовой это был страшный фопа. [58]Если бы у Ружи были дети (но их не будет; они устроили бы кошмарный беспорядок в вилле!), она не потерпела бы подобных знакомств. Пани Ро не в силах с этим согласиться — надо понимать свое социальное положение, а то получится то же, что и с Гамзами, — вон до чего докатились!

Вилла, которую они так преступно запустили, стала теперь по-настоящему модерн:с холлом (карманное издание холла в отеле «Риц», в котором до сих пор находится парикмахерская Сирупа) и с террасой на плоской крыше — такую террасу Ружена видела на туристской станции, где она провела свою первую ночь с Карелом Выкоукалом, — ах, лучше и не вспоминать! Вилла смахивает на первоклассный отель. И если бы дýхи деревянного дома — старая пани Витова и садовница Поланская — поднялись из могил, разве узнали бы они свое гнездо? Новая владелица велела выкорчевать березы, закрывавшие проезжую дорогу: они заслоняли новую альпийскую лужайку от солнца. Теперь в сад можно смотреть, как на сцену. Это не стесняет Ружену, наоборот! Каждый прохожий заметит красивую даму в пляжной пижаме, раскинувшуюся в шезлонге на солнышке: вот она под огромным полосатым тентом завтракает прозрачным джемом; вот она в дачном туалете стоит у розовых кустов и срезает бутоны — очень декоративное занятие.Всегда она безупречна, как на плакате: кадры из жизни дамы — прямо для фотообъектива. Вот бы случай забросил сюда Карела Выкоукала — разве Нехлебы не на пути из Праги в Улы? Что, если Густав ненароком привезет его сюда? А почему бы и нет? Он ведь так хорошо знаком с отцом Карела. Ах, какие гости! Входите, пожалуйста, пан инженер. Пунтик, даун! [59]Рождественский подарок мужа, пан инженер. Да, песик с родословной, скромно подтвердит Ружа. Он прилетел из Шотландии на самолете, правда, Пунтик? Ах, как у нас колотилось сердечко, правда? И мы уже получили приз на выставке, пан инженер. Пунтик, да похвались же! Господи, как мы тогда жалобно скулили без хозяйки! Собака меня просто обожает. Они остановятся около рододендронов — Карел Выкоукал и женщина, которую когда-то звали Ружена Урбанова. Искусственный дождь орошает подстриженный газон, на котором нет ни стебелька сорной травы. Ро со скочтерьеромна руках, Карел Выкоукал с трубочкой, — Ро помнит еще ее приятный запах. Он, конечно, будет в гольфах, они ему всегда шли, и этот косокроеныйворотничок — ах, Карел, Карел! Садитесь, пожалуйста, пан инженер. Совесть Ро может быть спокойна: дверные ручки и паркет блестят, как зеркала, прислуга вышколена на славу. Теперь уж не то, что во времена пани Поланской, которая вечно торчала у обеденного стола и болтала. Мадам— настоящая мучительница, ей ничем не угодишь; то и дело поднимает крик: почему горничная подала блюдо справа, а не слева, почему садовник не расчистилтропинку к беседке. Ни садовник, ни горничная и понятия не имеют, ради какого невидимого гостя гоняет их мадам.Жизнь в вилле похожа на генеральную репетицию приема Карела Выкоукала. Разрешите предложить вам чашку чая? Сандвичи, крохотные, как конфеты, — такие подавали в немецком посольстве, — тминные палочки (сколько муки, столько же масла и сырого тертого картофеля, мужчинам больше нравится соленое), и запить все это крепким ликером. Карел увидит, какая Ро замечательная хозяйка. Карел еще пожалеет. Да что это ему пришло в голову? Домогаться ее после всего, что между ними произошло, — ах, бесстыдник! Извините, сударь, я замужем. Да, я люблю своего мужа. Муж ко мне идеальноотносится — как отец к дочери, но вы этого никогда не поймете, вы всегда были материалист… Ружа ежедневно с головы до пят натирается ароматной жидкостью марки «Герлен», в спальне для гостей в любую минуту будет постелено белье с ручной вышивкой мадера, — почему же не едет Карел? Старичок Густав каждый раз вылезает из паккарда один, сияя от предвкушения того удовольствия, которое он доставит своей молодой жене. И Ружена улыбалась ему уже с порога — жаль, что нельзя убивать улыбкой. «Кип смайлинг», [60]девушка, держись, шофер смотрит.Что ж вы хотите, — мы живем не для себя, а для людей. Никто не видит, что делается за спущенными жалюзи, — а при свете каждый может убедиться в том, какой счастливый брак заключила Ружа. Об этом говорили не только в магазине Хорста и парикмахерской Сирупа. Свадьба Ро наделала шуму по всей Праге. Неужели же не дошло до Ул, к Карелу! Теперь он, конечно, мучается. А что, интересно, сказала о свадьбе Елена Гамзова? Так-так, значит, у Елены с Карелом все-таки ничего не вышло, это приятно, ну и довольно об этом, а все-таки в Нехлебах очень мило, хоть это и не курорт всемирной известности. Конечно, теперь Ружена скучает по Густаву — каникулы в суде закончились, и он может приезжать только с субботы на воскресенье. Но надо уметь превозмогать себя, и Ружена сама уговаривает мужа быть умником и не забрасывать практику — ведь нет другого такого замечательного юриста, как Густав. А не хочет ли Ружена вернуться с ним в Прагу? Ах, нет! С нехлебской виллой еще столько возни! И потом пани Ро обожает природу. Эти восхитительные краски, эти ландшафты…Ружена в первый же год осталась в Нехлебах на сентябрь. Аристократы ведь тоже живут в деревне до глубокой осени.