— Кого это волнует?

— Скажи, что ты согласна.

— Я согласна. — Она повернулась к нему спиной. — Режь левое. Оно немного провисает — наверно, созрело побольше.

Она ушла, а он остался в коридоре, ощущая рукоять ножа в своей ладони. Он приобрел его в Дамаске через год после смерти Томаса Симеона и с тех пор использовал бессчетное количество раз. Тот, кто сделал этот нож, не обладал сверхъестественными способностями, но с годами клинок становился только лучше, острее. Он с легкостью вырежет то, чего хочет эта сучка, подумал Джекоб. И на самом деле ему все равно. Теперь ему без надобности то, что лежит в его ладони. Два яйца в кожаном мешочке — только и всего. Он вонзил острие в собственную плоть и набрал полные легкие воздуха. Роза напевала одну из своих чертовых колыбельных. Он дождался высокой ноты и резанул.

Уилл не пытался сократить путь до Суда — он пошел через деревню. У развилки стояла телефонная будка, и Уилл подумал, что должен проститься с Фрэнни. Ему хотелось сделать это не столько из дружеских побуждений, сколько из удовольствия, которое доставляло хвастовство. Как это здорово — сказать: «Я уезжаю, как и говорил. Уезжаю навсегда».

Он вошел в будку, нащупывая мелочь в кармане, и стал искать номер телефона Каннингхэмов в потрепанном справочнике — пальцы даже сквозь перчатки ощущали ледяной холод. Но номер он все же нашел, набрал его и приготовился говорить чужим голосом, если трубку снимет отец Фрэнни. Но ответила ее мать и ледяным тоном позвала дочь к телефону. Уилл не стал ходить вокруг да около — сначала потребовал, чтобы Фрэнни поклялась, что никому ничего не скажет, а потом сообщил, что уезжает.

— С ними? — спросила она почти шепотом.

Он сказал, что ее это не касается. Он просто уезжает — и все.

— У меня есть кое-что, принадлежащее Стипу, — сказала она.

— Что?

— Тебя это не касается, — ответила она тем же.

— Ну, хорошо. Я уезжаю с ними. — В его воспаленном мозгу не было ни малейшего сомнения на этот счет. — А теперь — что у тебя?

— Только смотри — им ни слова. Я не хочу, чтобы они приходили сюда и искали.

— Никуда они не придут.

Она помедлила несколько секунд.

— Шервуд нашел книгу. Думаю, она принадлежит Стипу.

— И это все? — спросил Уилл.

Книга. Кому нужна какая-то книга? Он решил, что ей хочется оставить у себя что-нибудь на память об этом приключении. Хотя бы пустяк.

— Это не просто книга, — продолжала она. — Это…

Но Уилл уже закончил разговор.

— Мне пора, — сказал он.

— Погоди, Уилл…

— У меня нет времени. Пока, Фрэнни. Привет Шервуду.

И он повесил трубку, очень довольный собой. Вышел из почти сухой будки и направился к Суду Бартоломеуса.

Выпавший снежок подмерз, и на дороге образовалась наледь, на которую падал новый снег, по мере того как метель усиливалась. Красоту пейзажа мог оценить только он — больше здесь никого не было. Обитатели Бернт-Йарли сидели по домам у каминов, скотина загнана в сараи и хлева, куры покормлены и заперты на ночь в клети.

Еще немного — и усиливающаяся метель превратит все вокруг в сплошное снежное пятно, но Уиллу хватило смекалки не сводить глаз с живой изгороди, чтобы не пропустить место, через которое он в прошлый раз вышел в поле. Наконец, найдя лазейку, он пробрался на другую сторону. Здания Суда, конечно, не было видно, но Уилл знал, что, если идти прямо через лужайку, рано или поздно он выйдет на ступени парадного входа. Идти было труднее, чем по дороге, и, несмотря на всю решимость, он начал уставать. Руки и ноги дрожали, и с каждым шагом Уиллом все сильнее овладевало желание сесть на снег и немного передохнуть. Но наконец сквозь метель проступили очертания Суда. Он радостно отряхнул снег с онемевшего лица, чтобы этот огонь в нем — в глазах и на коже — сразу был заметен. И стал подниматься по ступеням. Только добравшись до верхней, он понял, что Джекоб стоит в дверях: его силуэт был отчетливо виден на фоне огня, горевшего в глубине дома. Этот огонь не был похож на слабенькое пламя, которое подкармливал Уилл, — то был настоящий костер. И Уилл ни минуты не сомневался, что питает его живое топливо. Уиллу не было видно — какое, да это его особенно и не волновало. Перед ним был его идол, которого он хотел видеть, перед которым хотел предстать. Не просто предстать — Уилл мечтал, чтобы Джекоб его обнял. Но тот не шевелился. И тогда Уилла охватил страх: что, если он не так все понял, что, если здесь он нужен не больше, чем дома, откуда ушел. Он замер на предпоследней ступеньке в ожидании приговора. Но не услышал ни слова. Он даже не был уверен, что Джекоб видел его прежде.

Наконец этот человек с лицом, почти невидимым в темноте, изрек тихим хриплым голосом:

— Я вышел сюда, даже не зная, кто мне нужен. Теперь знаю.

Уиллу удалось выдавить из себя всего один звук.

— Я?

Джекоб кивнул.

— Я искал тебя, — сказал он и распростер объятия.

Уилл с радостью бросился бы в них, но тело настолько ослабело, что уже не слушалось. Он поднялся на верхнюю ступеньку, но споткнулся. Вытянутые руки двигались слишком медленно и не успели прикрыть голову, которой он ударился о холодный камень. Падая, Уилл слышал крик Джекоба, звуки его шагов по ледяной корке, когда он бросился на помощь.

— Ты жив? — спросил Джекоб.

Уиллу показалось, что он ответил, но уверенности не было. Он почувствовал, как Стип берет его на руки, ощутил теплоту его дыхания на своем замерзшем лице.

«Я дома», — подумал он и потерял сознание.

Зимой по четвергам на обед в доме Каннингхэмов подавали сочную тушеную ягнятину, картофельное пюре и морковь, жаренную в масле. Обеду, как и всем другим трапезам, неизменно предшествовала молитва «Пусть поможет нам Господь исполниться благодарности за дары Его». В тот вечер за столом почти не разговаривали, но так случалось нередко: Джордж Каннингхэм истово верил, что всему должно быть свое время и место. Обеденный стол предназначался для обедов, а не для бесед. За обедом состоялся лишь один словесный обмен, заслуживающий этого названия, и случилось это, когда Джордж остановил взгляд на Фрэнни, которая размазывала еду по тарелке. Он резко сказал ей, что нужно есть.

— Я вообще-то не хочу, — ответила Фрэнни.

— Ты что — заболела? — спросил он. — Впрочем, после вчерашнего это неудивительно.

— Джордж, — сказала его жена, бросая сердитые взгляды на Шервуда, который сегодня тоже не отличался аппетитом.

— Нет, вы посмотрите на эту парочку, — сказал Джордж потеплевшим голосом. — Вы похожи на пару утопленных щенков, вот на кого.

Он погладил дочь по руке.

— Ну кто в жизни не ошибается! Вот и ты ошиблась, но, что касается меня и твоей матери, мы обо всем уже забыли. Если только вы усвоили урок. А теперь давайте-ка есть. И улыбнитесь папочке.

Фрэнни попыталась.

— И это все, на что ты способна? — фыркнул отец. — Ну ничего, выспишься — и придешь в себя. Домашнее задание у тебя большое?

— Не очень.

— Давай-ка иди и делай его. А мама с Шервудом займутся посудой.

Благодарная за то, что ее отпустили из-за стола, Фрэнни поднялась к себе, честно собираясь подготовиться к уроку истории, но лежавшая перед ней книга была такой же нечитаемой, как дневник Джекоба, и гораздо менее интересной. Наконец она бросила читать биографию Анны Болейн и с виноватым видом вытащила дневник из тайника, чтобы еще раз попытаться его расшифровать. Но не успела она открыть книгу, как услышала телефонный звонок, и мать, коротко поговорив по телефону, вызвала ее на лестничную площадку. Фрэнни засунула дневник под учебники, чтобы не оставлять на виду, и вышла за дверь.

— Это отец Уилла, — сказала мать.

— Чего он хочет? — спросила Фрэнни, прекрасно понимая, чего он может хотеть.

— Уилл исчез. Ты, случайно, не знаешь, куда он мог отправиться?