— У тебя есть что-нибудь для меня, Теодор?

По выражению лица Теда было ясно, что он готов пуститься наутек. Но он боялся это сделать, памятуя о печальном опыте.

— Подойди ко мне, — сказал говоривший. — Оба подойдите. И брось свои палки, Теодор.

Тед в отчаянии затряс головой и, оставив оружие, направился к двери — он был сейчас похож на собаку, поджавшую хвост в ожидании удара.

Уилл поднялся на ноги и быстро оценил ущерб. Ничего существенного — всего несколько царапин. Тед уже был у двери, шел, склонив голову. Уилл не испытывал такого почтения. Голова его была высоко поднята, глаза горели. Он миновал холл и, обогнав Теда у порога, предстал перед Жераром Рукенау.

Хотя, по идее, спуск Фрэнни должен был становиться легче по мере приближения ко дну трещины, но дальше от солнца камни становились все более скользкими, а количество уступов, на которые можно поставить ногу, уменьшалось. Несколько раз она едва не упала, и если бы не разворачивалась так, что плечи упирались в стены, то непременно рухнула бы вниз.

«Если выживу, — подумала она, — на память останется множество царапин».

Была еще одна проблема: тут оказалось гораздо темнее, чем она предполагала. И достаточно было поднять голову (что она и сделала, хотя внутренний голос отговаривал), чтобы понять почему. За время спуска тучи сгустились, а остававшийся в зоне видимости кусок неба стал свинцово-серым. Фрэнни чувствовала, что собирается дождь, но тогда без того нелегкий подъем станет почти невозможным. Однако сожалеть о сделанном уже поздно. Она спустилась, избежав серьезных повреждений, и, может быть, ей удастся найти более легкий маршрут для подъема вместе с Уиллом.

Фрэнни прижималась к стенкам расщелины, пока не почувствовала под ногами твердую землю. И сразу огляделась в поисках Уилла, но ей мешал выступ в стене. Фрэнни двинулась к нему, на ходу окликая Уилла и сама себя успокаивая. Уилл не отзывался, и она опасалась худшего. Он размозжил голову, сломал шею, она увидит его таким же безжизненным, как камни, на которых он лежит. Готовя себя к такому зрелищу, Фрэнни нырнула под выступ и в нескольких ярдах увидела тело, из-за которого она и решилась на этот треклятый спуск. То был не Уилл. Господи милостивый, это не Уилл! Да, перед ней человеческое тело, но оно лежит здесь давно и превратилось в мумию. Фрэнни, конечно, испытала чувство облегчения, но в то же время разозлилась на себя за то, что потратила столько времени и сил. Скрепя сердце она внимательнее осмотрела труп. Под частично сгнившей одеждой виднелась плоть табачного цвета. Особенно жуткий вид был у головы: высохшая кожа плотно облегала череп, губы натянулись, обнажив жемчужные зубы.

«Может быть, это Рукенау, — подумала Фрэнни. — Может, он умер и его похоронили или просто спрятали в этой расщелине его последователи или богобоязненные островитяне, которые опасались опустить эти кости в освященную землю».

Она обошла тело кругом, надеясь отыскать разгадку. И наконец смогла опознать мертвеца среди лохмотьев обнаружилось с полдюжины кисточек, перевязанных бечевкой и запечатанных чем-то, похожим на сургуч. Фрэнни застонала. Это не Рукенау — перед ней тело Томаса Симеона. Она смутно помнила, что говорилось об этом в книге. Тело было похищено, вспомнила Фрэнни, и кто-то, может быть, та же Двайер, выдвинул предположение, что его увезли на север и похоронили на острове Рукенау. Значит, так оно и было. Странный и отчасти жалкий конец странной и жалкой жизни: мумия, пышно разодетая и спрятанная, будто тайное сокровище.

Что ж, ответ на один вопрос уже найден. Но возникает другой: если здесь, в расщелине, лежит не Уилл, то где же он, черт побери? Он не откликался, когда она звала, значит, вполне вероятно, попал в переделку. Вот только где его искать?

Начался дождь, и, судя по тому, как струи хлынули в расщелину, это был настоящий ливень. Глупо пробовать подняться наверх в том же месте. Она должна найти другой способ. До моря далеко, поэтому Фрэнни решила пойти к началу расщелины — может, там отыщется удобный подъем. Если нет, она пойдет в другую сторону, хотя волны с такой силой бьются о мыс, что выйти на поверхность там и не быть смытой в море вряд ли возможно. В общем, выбор невелик, но она сама впуталась в эту историю, сама и выпутается.

С этой мыслью Фрэнни двинулась к началу расщелины. Она не прошла и нескольких ярдов, как стало светлее, расстояние между стенами расширилось, и дождь теперь капал прямо на нее. Было холодно, но Фрэнни вспотела, пока спускалась, и теперь подставила лицо дождю, чтобы немного остыть. И тут она услышала голос Стипа.

— Ты только посмотри на себя.

Хотя жизнь в Розе едва теплилась, она не осталась там, где ее покинула Фрэнни, и мучительно медленно отползла к камням в начале расщелины. Она вконец ослабела: лежала и не могла пошевелиться. Здесь ее и нашел Стип. Он держался на расстоянии, лишь один раз подошел ближе, чтобы убрать ее руку от лица, и снова отступил, как будто слабость Розы была заразной болезнью.

— Отведи меня внутрь, — пробормотала она.

— С какой стати?

— Потому что я умираю и хочу быть там… Хочу в последний раз увидеть Рукенау.

— Он не захочет тебя видеть в таком состоянии, — сказал Джекоб. — Раненую, на последнем издыхании.

— Пожалуйста, Джекоб. Самой мне туда не добраться.

— Я вижу.

— Помоги мне.

Джекоб обдумал ее слова.

— Думаю, лучше этого не делать. Нет, я пойду один.

— Как ты можешь быть таким жестоким?

— Ты ведь предала меня, любимая. Убежала с Уиллом, заставила меня нестись следом, как собачонку.

— У меня не было выбора, — возразила Роза. — Ты бы меня сюда не привез.

— Верно, — согласился Стип.

— Хотя Господь знает… После всего, что мы выстрадали вместе… после всех скорбей… — Она отвернулась от Стипа, задрожав еще сильнее. — Я так часто думала, если бы у нас родились здоровые дети, возможно, с годами мы стали бы добрее, а не еще более жестокими.

— Господи, Роза, — сказал Стип с нескрываемым презрением. — Неужели ты все еще веришь в это вранье? У нас были здоровые дети.

Она не пошевелилась, но глаза остановились на Джекобе.

— Нет, — пробормотала Роза. — Они были…

— Здоровые, полные сил малютки…

— Ты говорил — без мозгов…

— Все до одного совершенно полноценные.

— Нет…

— Я тебя осеменял, чтобы ты была счастлива, а потом убивал их, чтобы не путались под ногами. Неужели ты никогда не понимала этого?

Она ничего не сказала.

— Глупая, глупая женщина.

Теперь Роза заговорила.

— Мои дети… — пробормотала она так тихо, что он не разобрал слов.

— Что ты сказала? — спросил Джекоб, подаваясь к ней.

Роза не сказала — она прокричала:

— Мои дети!!!

Этот звук сотряс камни, на которых она лежала. Джекоб хотел отступить, но она стала сильной от горя и смогла до него дотянуться. Крик был не единственным ее оружием. Когда она вцепилась в Стипа левой рукой, то правой стала срывать бинты с раны, и лучики света брызнули из нее, словно стремясь его поглотить…

Фрэнни в расщелине едва успела зажать уши ладонями, как на ее голову обрушился град мелких камешков и влажной земли. Она подобралась к самому началу расщелины, чтобы лучше слышать разговор наверху, а теперь раскаивалась. От крика Розы ей стало совсем плохо. Она развернулась и, подчиняясь скорее инстинкту, чем разуму, двинулась прочь, поскальзываясь на камнях. Она преодолела только шесть или семь ярдов, когда порода, сдвинутая с места этим ее криком, стала обрушаться и камнепад усилился…

Видя свет, исходящий из груди Розы, Стип поднял руки, чтобы защитить лицо, опасаясь, что Роза ослепит его. Но лучи света устремились не к лицу, не к сердцу, не к паху. Они искали его руки, точнее, рану на ладони, оставленную его же ножом.

И тогда закричал он. Его страх и ярость Розы образовали энергию такой силы, что обрушилась земля.