— Ты их знаешь? — спросил он.

— Я повстречал их один раз. Очень давно. Ты ведь тоже знал этих двоих?

— Знал немного Джекоба. Но и этого вполне хватило. Как, ты говоришь, тебя зовут?

— Уилл… Уильям Рабджонс.

— Ну… заходи, пожалуй. А то яйца отморозишь.

В отличие от благоустроенных домов в поселке жилище Гутри было таким примитивным, что казалось непригодным для обитания: ведь зимы здесь случались лютые. В доме был древний электрокамин, обогревавший единственную комнату (маленькая раковина и плита служили кухней, а туалетом — по-видимому, бескрайние просторы снаружи). Мебель, судя по всему, он позаимствовал на свалке. Сам Гутри выглядел не лучше. На нем было несколько слоев грязной одежды, и он явно нуждался в хорошем питании и лечении. Хотя Уилл слышал, что Гутри еще нет и шестидесяти, выглядел он лет на десять старше: кожа местами словно кровоточила, местами была землистого цвета, волосы (те, что еще оставались и не были покрыты грязью) поседели. Пахло от него болезнью и рыбой.

— Как ты меня нашел? — спросил он Уилла, заперев дверь на три задвижки.

— Мне рассказала о тебе одна женщина на Маврикии.

— Хочешь чем-нибудь согреться?

— Нет.

— Что за женщина?

— Не думаю, что ты ее помнишь. Сестра Рут Бьюканан.

— Рут? Боже мой! Ты видел Рут. Ну-ну. У этой бабы язык что помело. — Он налил немного виски в побитую эмалированную кружку и осушил ее одним глотком. — Все монахини — болтуньи. Не замечал?

— Думаю, для этого и придумали обет молчания.

Гутри ответ понравился. Он издал короткий лающий смешок и залил его еще одной порцией виски.

— Ну, так что она про меня наговорила? — спросил он, разглядывая бутылку, словно прикидывая, сколько утешения в ней осталось.

— Говорила, что ты рассказывал об исчезновении животного мира. О том, что своими глазами видел последних представителей некоторых видов.

— Я ей ни слова не сказал о Розе и Джекобе.

— Не сказал. Просто я подумал, что если ты видел одного, то вполне мог видеть и другую.

— Так-так.

Гутри обдумывал услышанное, и лицо его сморщилось. Уилл не хотел, чтобы Гутри заметил его косые взгляды: старик был из тех людей, которым не нравится, когда их изучают, и поэтому подошел к столу посмотреть, что за книги на него навалены. Из-под стола раздалось предостерегающее рычание.

— Люси, фу! — прикрикнул на собаку Гутри, и та, умолкнув, вышла из укрытия, чтобы загладить вину.

Это была крупная дворняга с примесью немецкой овчарки и чау-чау, ухоженная и откормленная получше хозяина. В пасти она держала кость, которую подобострастно положила у ног Гутри.

— Ты англичанин? — спросил Гутри, по-прежнему не глядя на Уилла.

— Родился в Манчестере. А вырос в Йоркширском Дейлсе. [1]

— Англия всегда казалась мне слишком уютной.

— Ну, я бы не назвал вересковые пустоши уютными, — заметил Уилл, — Конечно, там нет такой дикой природы, как здесь, но когда туман застает тебя где-нибудь в холмах…

— Так вот где ты их встретил.

— Да, там я с ними и повстречался.

— Английский мерзавец, — сказал Гутри и наконец поднял на Уилла взгляд. — Не ты. Стип. Хладнокровный английский мерзавец.

Он произнес эти три слова как проклятие, посылаемое человеку, где бы тот ни находился.

— Знаешь, как он себя называл?

Уилл знал, но подумал, что будет лучше, если об этом расскажет Гутри.

— Убийца исчезающих видов, — сказал Гутри. — И он этим гордился. Клянусь тебе.

Он выплеснул остатки виски в кружку, но пить пока не стал.

— Значит, ты видел Рут на Маврикии? И что ты там делал?

— Фотографировал. Там обитает пустельга, и она, похоже, скоро исчезнет.

— Эта пустельга наверняка была благодарна тебе за внимание, — заметил Гутри с иронией. — Так чего тебе надо от меня? Ни о Стипе, ни о Макги я тебе ничего сказать не могу. Я ничего не знаю, а если и знал когда, то давно выкинул это из головы. Старый я, не нужна мне эта боль.

Он посмотрел на Уилла.

— А тебе сколько? Сорок?

— Почти угадал. Сорок один.

— Женат?

— Нет.

— И не женись. Это ловушка.

— Моя женитьба маловероятна, можешь мне поверить.

— Ты что — голубой? — спросил Гутри, слегка наклонив голову.

— Если откровенно, то да.

— Голубой англичанин. Ну дела. Неудивительно, что ты сошелся с сестрой Рут. Она — та, к кому нельзя прикасаться. И ты приперся в такую даль, чтобы встретиться со мной?

— И да и нет. Я здесь, чтобы фотографировать медведей.

— Ну конечно. Эти долбаные медведи.

Юмор и теплота, которые только что слышались в его голосе, вдруг исчезли.

— Большинство стремится в Черчилль. Туда вроде бы и туры есть, чтобы можно было посмотреть, что эти твари там вытворяют? — Он покачал головой. — Они вырождаются.

— Они идут туда, где легче найти еду, — сказал Уилл.

Гутри посмотрел на собаку, которая после его окрика не отходила от хозяина. Кость она по-прежнему держала в пасти.

— И ты делаешь то же самое?

Собака, счастливая оттого, что стала объектом внимания, неважно, по какому поводу, застучала хвостом по голому полу.

— Ах ты, подлиза.

Гутри протянул руку, словно собираясь забрать кость. Черные собачьи губы натянулись, обнажив клыки.

— Она слишком умна, чтобы укусить меня, но слишком глупа, чтобы не ворчать. Ну-ка отдай, псина.

Гутри потащил кость из собачьей пасти. Та разжала зубы. Гутри почесал ей за ухом и бросил кость на пол перед носом собаки.

— Их породе свойственна лесть, — сказал он. — Мы сделали их такими. Но медведи… Господи Иисусе, не положено медведям рыться в нашем мусоре. Они должны быть там, — он сделал неопределенный жест рукой в сторону залива, — там, где могут оставаться такими, какими их создал Господь.

— Ты поэтому здесь?

— Чтобы любоваться дикой природой? Упаси господи. Я здесь потому, что в обществе людей меня тошнит. Я их не люблю. И никогда не любил.

— Даже Стипа?

Гутри смерил его презрительным взглядом.

— Что за дурацкий вопрос? — пробормотал он и, немного смягчившись, добавил: — Смотреть на них было приятно — хорошая парочка, спору нет. Я что хочу сказать: Роза — она была красавица. Я терпел все эти разговоры со Стипом, только чтобы найти подход к ней. Но он как-то раз сказал, что я для нее слишком стар.

— А сколько тебе было? — спросил Уилл, подумав, что это новый поворот.

Гутри ведь только что сказал, что знал одного Стипа, а теперь выясняется, что обоих.

— Мне было тридцать. Слишком стар для Розы. Она любила молоденьких. И конечно, любила Стипа. То есть я хочу сказать, они были как муж и жена. Или как брат и сестра. Ну, в общем, хрен его знает… как два пальца на одной руке. У меня не было шанса.

Он оставил эту тему и взялся за другую.

— Ты хочешь сделать какое-нибудь доброе дело для этих медведей? — спросил он. — Тогда иди на свалку и отрави их. Проучи хорошенько, чтобы не возвращались. Может, на это уйдет пять сезонов и погибнет много медведей, но рано или поздно они поймут.

Он наконец допил остатки виски. Алкоголь еще обжигал его горло, когда он снова заговорил:

— Я стараюсь не думать о них, но не получается…

Теперь он имел в виду не медведей, Уилл сразу это понял.

— Я вижу перед собой их обоих, словно это было вчера. — Гутри тряхнул головой. — Оба такие красивые, такие… чистые.

Губы его скривились, когда он произносил последнее слово, будто речь шла о совершенно противоположном.

— Наверно, им приходилось нелегко.

— О чем ты?

— В этом грязном мире.

Гутри посмотрел на Уилла.

— Для меня хуже этого ничего нет, — сказал он. — То есть чем старше я становлюсь, тем лучше их понимаю.

Уилл не мог понять: то ли глаза Гутри увлажнились, то ли просто слезятся, как бывает у стариков.

— И уж как я себя за это ненавижу! — Он поставил пустой стакан и вдруг заявил: — Больше ты от меня ничего не узнаешь.