— Данти, ты очень милый! — искренне улыбнулась я.
К счастью, дом Мартена оказался в двух сутках пути от гор с сокровищами, поэтому в этот раз мы добрались гораздо быстрее. Разумеется, ни Клайва, ни Джаны на месте не оказалось, потому что обозначенные мною три дня давно прошли. Я была уверена, что ребята благополучно вернулись домой и оплакивают нас, считая погибшими.
Артефакт, чудом сохранившийся в одном из моих многочисленных карманов, вновь открыл высокие двери, и, пройдя по знакомому коридору, мы оказались возле пропасти с башней. Мне пришлось, как и в прошлый раз, спускать друзей на дно, только теперь все обошлось без внезапных поцелуев. Суран даже не разговаривал со мной, не пытался извиниться или объясниться, хотя я ждала, что он это сделает, и была готова к разговору с ним. Хотя и допускала, что после всего, что произошло со мной, я стала ему неприятна, впрочем, как и он мне.
Больше всего я волновалась за ребенка — не навредит ли ему желтый туман, как он перенесет все трудности, связанные с дальней дорогой? К счастью, малыш оказался очень спокойным, а мои опасения совершенно напрасными. Глядя на него, я уже с трудом верила в то, что именно он был когда-то Мартеном, и все больше привязывалась к нему как к собственному ребенку. Имя ему, кстати, решила оставить прежнее, будучи твердо уверенной в том, что на судьбу влияет прежде всего воспитание, а не то, как тебя зовут. Окружающим свое решение объяснила просто, сказав, что ребенок был найден именно в доме Мартена, а значит, имеет право носить его имя.
Кстати, Тьяра поначалу с удивлением отнеслась к моему предложению принять дом во владение, но потом, немного поразмыслив, с большой радостью согласилась. Но с еще большей радостью она отправилась с нами, чтобы помочь в дороге с малышом.
Теперь, стоя возле небольшого отверстия в полу, ведущего в сокровищницу, я соображала, как быть дальше, и отчетливо понимала, что, кроме меня, достать сокровища никто не сможет. Пришлось распределять обязанности.
— Суран, Данти, сбрасывайте сумки, будете спускать их вниз на веревках, а потом поднимать и опустошать. Тьяра, ты смотри за Марти и будь, пожалуйста, осторожней! Если будет плакать, дай бутылочку с молоком. А я полезу в сокровищницу вместе с Кляксой и Ерошкой.
К счастью, возражать никто не стал, даже ребенок равнодушно воспринял мое превращение из человека в мышь, сосредоточившись на игрушках, которые ему подсунула Тьяра. Я же, вцепившись лапами в чертенка, рухнула в дырку к сокровищам. Клякса полетела следом.
К сожалению, несмотря на своих помощников, один из которых был очень шустрым, процесс подъема клада шел медленно и растянулся на весь день. Последняя сумка с сокровищами была поднята глубоким вечером. Из дырки мы выбрались уставшие и порядком замученные и некоторое время лежали на полу, приходя в себя после работы. Затем поужинали и шепотом приступили к дележке, потому что Марти, как и положено всем детям, спал глубоким сном.
У меня не было особого желания выступать в роли главного распределяющего, Суран тоже не проявил энтузиазма, видимо, решив на этот раз вспомнить о благородстве. Данти отказался, сообщив, что слишком ленив для этой работы. К счастью, в столь сложном деле нам помог чертенок, который быстро разделил все сокровища на семь частей.
Правда, периодически ему мешала Клякса, которая, увидев в яркой россыпи драгоценностей что-то понравившееся, хватала это в лапы и, взмыв под потолок, носилась там до тех пор, пока ее не оставляли в покое. В итоге мышь разбогатела на парочку роскошных ожерелий, с десяток колец и солидную горку блестящих камушков, среди которых были и крупные алмазы, и рубины с изумрудами. Приземлившись на свою часть, значительно превышающую рост маленькой хозяйки, Клякса молча вытаращила глаза и растопырила крылья, всем своим видом показывая готовность защищать обретенное имущество.
Желающих вернуть отобранное не нашлось. Лишь я, укоризненно взглянув на мохнатую подружку, осуждающе покачала головой:
— Ты же вполне могла выбрать себе камни и украшения из моей части!
— Нет, не могла, — зашептала мышь в ответ. — Как ты не понимаешь, там же совсем другие камушки!
Спорить я не стала. Не люблю обижать маленьких. В конце концов от пары-тройки камней никто не обеднеет. И я в том числе. Да, у каждого из нас имеются свои маленькие слабости…
Сложив части сокровищ для себя, Джаны и Клайва в специально припасенные сумки, я уменьшила их и рассовала по карманам, а сумки друзей окружила заклинанием неприкосновенности и отправилась на свои одеяла, досыпать остаток ночи. Едва успела сомкнуть глаза, как ощутила чье-то робкое прикосновение к своему плечу. Обернувшись, увидела Сурана.
— С тобой можно поговорить? — тихо прошептал он.
Первоначально мне захотелось послать охотника в непроходимые дебри отборной ругани, но потом я передумала. Все вокруг уже спали, и шуметь было неуместно. Подавив тяжелый вздох, я осторожно поднялась, стараясь не разбудить Марти, и пошла за охотником. Вдвоем мы вышли из башни. Вокруг разливался мягкий желтый свет и стояла тишина, которую не нарушали даже наши шаги, поскольку их заглушал слой пыли под ногами.
— Слушаю тебя. — Я посмотрела на Сурана.
— Теперь, когда мы добыли сокровища, что ты будешь делать дальше? — Как ни странно, его голос был сухим и жестким. — Ты намерена как-то изменить свою жизнь?
— Моя жизнь уже изменилась. — Я хоть и удивилась вопросу и тону, которым он был задан, но ответила мягко и спокойно. — У меня появился ребенок, а дети обычно меняют нашу жизнь, делая ее более яркой и насыщенной.
— Вот только не нужно мне рассказывать сказку о том, что ты любишь этого ребенка! — Суран досадливо поморщился. — Он тебе чужой, и вряд ли ты к нему уже смогла настолько привязаться. Не думаю, что тебя настолько сильно привлекает роль матери. Ты же вампир!
— Я помню, что я вампир, и именно поэтому ты и твои дружки хотели меня убить! — как ни старалась удержаться, но в голосе проскользнули нотки сарказма. — Только, прежде всего, я женщина! И не собираюсь тебе ничего объяснять или доказывать. Если это все, что ты хотел мне сказать, то я пойду.
— Нет! Постой! У меня к тебе предложение! — Охотник мрачно взглянул на меня. — Подбрось ребенка в какую-нибудь семью и присоединяйся ко мне. Если мы будем вместе, в твоей жизни больше не будет проблем. Моя работа нас прокормит, а тебя защитит. Поверь, это самый безопасный вариант.
Я приблизилась и внимательно посмотрела в синие глаза, все еще надеясь, что ослышалась или неверно его поняла. Суран не выдержал и опустил голову. В глухой тишине зазвенел сталью мой голос:
— Значит, ты предлагаешь свою защиту? Защиту охотника? В таком случае, где же основная деталь, которая в случае согласия должна будет украсить мои руки? Давай доставай! Теперь понятно, зачем именно к тебе дружки в камеру приходили! Совсем не ради денег. Что же ты стоишь? Или думал, я ничего не знаю? — В ответ Суран медленно разжал ладонь. В желтоватом свете, подтверждая мою догадку, тускло заблестели два широких браслета. Не удержавшись, я дала ему пощечину. — Сколько еще ты будешь предавать меня? Неужели ты настолько глуп, что не видишь дальше собственного носа? Или охотники совсем забили твою голову Уставом и ты перестал отличать добро от зла? Мне жаль тебя. Завтра с утра наши дороги разойдутся, и я прошу тебя по-хорошему: больше никогда не появляйся в моей жизни. А на твое предложение я говорю — нет! Впрочем, если совесть позволит, можешь нацепить на меня свои побрякушки во время сна. — Развернувшись, я пошла в башню, внешне стараясь сохранять спокойствие, но ощущая на плечах неимоверную тяжесть от очередного потрясения.
Позади не слышалось шагов. Суран остался снаружи.
Осторожно улегшись на одеяло, я устало прикрыла глаза. К сожалению, спать совершенно расхотелось. После разговора я ощущала себя разбитой и подавленной.
Несмотря на то что охотник однажды уже предал меня, повторного удара в спину я не ожидала. Тем более такого. То, что он предложил, называлось Соглашением, которое заключалось между охотником и жертвой в том случае, если последняя была повержена в бою, но не хотела умирать. В знак полной власти охотник надевал на нечисть оковы подчинения, и та была обязана служить ему верой и правдой до конца дней своих или до того момента, пока ее не отпускали на волю. Последнего обычно никогда не происходило. На оковы я бы ни за что не согласилась, потому что всей душой ненавижу рабство. Суран же осмелился мне их предложить вот так запросто, даже не вызвав на бой. Это вызывало во мне чувство справедливой обиды и острое разочарование, поскольку я надеялась на совершенно другой исход разговора. Прав был Мартен, назвав меня неисправимой романтичной дурочкой, потому что только я умудряюсь в отрицательном видеть положительное, существующее на самом деле только в моем глупом воображении.
