И пока Элис шла к городу, какая-то тень тихо проскользнула в церковь и помедлила у входа в ризницу. Свет из витражного окна бросал разноцветные блики на яркие волосы прихожанки. Несколько мгновений она созерцала священника, молча стоявшего у алтаря, затем почти бесшумно направилась к нему. Ее туфельки без каблуков едва касались каменного пола, пока она с кошачьей грацией бежала к алтарю. Когда она приблизилась, огонь лампады погас, но священник этого не заметил.

Роберт был моим давним, лучшим и единственным другом. На два года старше, он в свои двадцать семь казался таким взрослым и опытным, будто вырос в другом мире. Он побывал на войне (меня признали негодным к службе из-за плохого зрения) и вернулся после сражения при Эль-Аламейне, раненный шрапнелью в ногу. Роберт прихрамывал при ходьбе, и в моих глазах это выглядело очень стильно. Я отдал бы все, лишь бы стать похожим на него: красивым и популярным, настоящим военным героем. Он имел все качества, какие я ценил и хотел перенять. Он был высокий, выше меня, и гибкий; он не выглядел нелепо даже в мешковатых костюмах и пальто, которые обычно носил. Прядь каштановых волос небрежно спадала на глаза, ясные и чуть насмешливые. Роберт изучал английскую литературу. Война заставила его прервать занятия, однако он привил мне интерес к Китсу, Россетти и Суинберну. Он курил крепкие сигареты, подолгу сидел в многолюдных кофейнях и пил одну чашку черного кофе за другой, разглагольствуя о литературе. Я читал его работы: они были полны юношеского задора, резких высказываний, а порой мягкой самоиронии. Я не сомневался в том, что в один прекрасный день книгу моего друга опубликуют, и следил за его достижениями с гордостью и уважением, но без малейшей зависти. Зависть пришла позже, вместе с Розмари.

Я не мог скрыть недавние события от Роберта, как не мог перестать дышать. Конечно, я открылся ему. Он принял это свидетельство моего уважения как должное, с легким оттенком снисходительности. Я никогда не обижался на это — мне льстило, что он предпочитает мое общество другим компаниям. Я поведал о своих чувствах, ожиданиях и даже мечтах — обо всем, что в те дни связывал с Розмари.

Роберт сидел в кафе, как обычно, пил кофе и читал книгу. У меня, наверное, был жалкий вид: я не спал всю ночь, костюм был помят, глаза слезились, волосы растрепались. Кроме того, я простудился после прыжка в реку — в горле першило, суставы ныли. Я уже говорил вам, что отнюдь не являюсь человеком действия. Когда я вошел, Роберт небрежно улыбнулся и затушил сигарету в мраморной пепельнице. Отложил книгу («Вести ниоткуда» Морриса), подозвал официантку, попросил принести еще один кофейник и чашку.

— Ты читал? — спросил он, показав обложку. — Великолепно. Знаешь… — Роберт нахмурился, заметив мой растерзанный вид. — Что с тобой произошло? — удивленно поинтересовался он. — Ты похож на безумного изобретателя. Снова где-то кутил или пытаешься изобразить байроническую небрежность?

Я сглотнул и попытался привести в порядок волосы, спадавшие на глаза.

— Я думал, ты сегодня утром ведешь занятия, — продолжал Роберт. — Не опоздаешь? — Он взглянул на часы. — Уже десятый.

Я покачал головой и бросил шляпу на стол.

— Я отменил занятия.

— Вот уж не ожидал, — произнес Роберт. — Ну, выкладывай, не томи! Полагаю, случилось невероятное, раз ты пренебрег уроками. При твоей-то педантичности.

И он вздохнул — выразительно и иронически, как мог бы вздохнуть Китс или Бердсли. Роберт опять посмеивался надо мной, однако я чувствовал, что под насмешкой скрывается удивление и даже тревога. Искушенность моего друга, внешний лоск и то, что другие принимали за претенциозность, служили лишь маской. Сейчас, глядя в прошлое, я понимаю: он был беззащитен. Его выбросили — пусть и на милосердно краткое время — из тесного мирка частной школы и университета в страшный мир сражений. Он вернулся в Кембридж, желая забыть уродства войны, и прилагал к этому все усилия. Нашел убежище в узком кругу интеллектуалов, ходивших на лекции и сидевших допоздна в прокуренных кофейнях, рассуждая о живописи и поэзии. Это было бегство от действительности. Пока любящий отец поощрял и оплачивал изыскания сына, Роберт хотел оставаться вечным студентом, преследующим все более умозрительные цели, тем самым защищаясь от боли и нежеланной сложности взрослой жизни. Но я был молод и видел только то, что лежало на поверхности, — небрежную изысканность. История с Розмари проявила истинную натуру моего друга, а до этого я считал его воплощением силы, заслоном от жестокого мира. Он хвалил мои работы, беседовал со мной, терпел меня; и я был так благодарен за это, что с радостью умер бы ради него.

Должно быть, мой рассказ звучал сумбурно. Помню, как Роберт улыбнулся и успокаивающе положил руку мне на плечо.

— Давай-ка успокойся, старина, — произнес он. — Не знаю, как ты, а я по утрам не в лучшей форме.

Я взял предложенный кофе, постарался унять дрожь в руках, сжимавших фарфоровую чашку, и начал сначала.

На этот раз повествование было более связным. Роберт слушал, слегка наморщив лоб. В одной руке он держал чашку, в другой — сигарету, дымок от которой непрерывной струйкой поднимался к потолку. Пару раз он кивал и задавал вопросы. Я запинался, тщетно стараясь выразить свои чувства, но не находил нужных слов. Закончив рассказ, сделал большой глоток кофе, высморкался и стал ждать ответа, глядя на Роберта поверх очков. Я боялся, что он посмеется надо мной — иногда друг больно задевал меня своими шутками, хотя и ненамеренно. Возможно, он заметил мой страх, потому что помедлил, словно оценивал — отнестись к этому серьезно или не стоит. Затянувшись сигаретой, Роберт выпустил дым через угол рта и нахмурился.

— По-моему, похоже на розыгрыш, — промолвил он, наливая еще кофе. — Не создаешь ли ты себе проблемы собственными руками?

Я неистово замотал головой.

— Нет, нет! Если бы ты видел ее, Роберт, ты бы сам понял. Я знаю, это странно звучит, но… Черт побери! Не знаю, как сказать. Она чудо, Роберт, девушка из мечты. Из другого времени.

Роберт бросил на меня насмешливый взгляд.

— Она явно увлекла тебя в рыцарские времена.

— Прошу, не шути! — сказал я. — Если бы ты видел ее…

— Вряд ли это что-то изменит, — лениво бросил он. — Женские чары на меня, похоже, не действуют. Женщины не думают ни о чем, кроме себя, своих платьев и других женщин. Знаю, у тебя не такой уж богатый опыт, но поверь — как только ты узнаешь парочку…

Глаза его блестели, и я понимал, что он посмеивается надо мной. Этот тон не принадлежал истинному Роберту, его душа пряталась за множеством масок, и я нечасто сталкивался с ней.

— Однако мне любопытно, — продолжал он. — Я пока не встречал идеальную женщину и очень хотел бы увидеть.

Вздохнув с облегчением, я хлопнул Роберта по плечу и в порыве энтузиазма пролил кофе. Я чувствовал себя школьником, которого похвалил отличник-старшеклассник.

— Вот и славно! — воскликнул я. — Мы увидим ее прямо сейчас. Согласен? Ты не разочаруешься, Роберт. Ты полюбишь ее, полюбишь по-настоящему.

Так и произошло, я не ошибся. Он действительно полюбил ее, он не разочаровался. Это слабое утешение. Но ведь я не мог предугадать всего заранее. Я знаю, что не виноват, однако знание не уменьшает вины и не затмевает воспоминаний о том, какой юношеский восторг я испытывал, когда радостно вел друга на тот берег реки — к погибели.

«Ну что ж, — думала Элис, — эта линия следствия зашла в тупик».

Преподобный Холмс никогда не встречал Джинни и ее друзей, а его рассказ ничем не подтверждал видения Элис.

Наверное, Джинни просто тусовалась с приятелями, продавала или покупала наркотики, а у самой Элис случился краткий провал памяти на почве усталости или легкой формы гриппа. Вполне логично и убедительно.

Оставалась неразгаданная тайна Джинни. Ведь Элис решила подружиться с ней и помочь по мере возможности. Значит, надо узнать о Джинни побольше. Расспросить Джо? Элис вспомнила, как он реагировал на вопросы, заданные по телефону. Вряд ли от него будет польза. К кому же обратиться?