— Возможно… если у тебя будет желание, — внезапно охрипшим голосом пробормотал Шон. И прикусил язык, чувствуя, что изнывает от желания попробовать ее на вкус.

«Она не имеет права пахнуть так хорошо!» — вдруг разъярился он. Проклятие, она всего лишь волколак… волчица — такая же, как Глория! Шон никогда не понимал отца, в свое время помешавшегося на Глории, но… Черт, Андреа сводила его с ума! Он глаз не мог оторвать от этой женщины. Она как будто этого не замечала, а потом вдруг раз — и выкидывала какой-нибудь фортель. Вот как сейчас…

У Шона чесались руки подмять ее под себя, сорвать с нее одежду, опрокинуть на диван… или на письменный стол и заняться с ней любовью. Но еще больше ему хотелось подхватить ее на руки, отнести домой и прямо с порога потребовать, чтобы Лайам назначил дату церемонии. «Перед солнцем и луной… объявляю вас…»

— Не сейчас, — хрипло повторил он. Скорее себе, чем Андреа.

Застыв, Андреа резко обернулась, прижалась спиной к двери и подняла на него потемневшие глаза. Заглянув в них, Шон чуть было снова не потерял голову.

— Я очень благодарна тебе за все, что ты для меня сделал, Шон. Ты ведь это знаешь, верно?

— Угу… Твоя вечная благодарность — это все, о чем я мечтаю.

— Правда? — Уголки ее губ дрогнули. Она насмешливо оглядела его с головы до ног.

— Конечно. — В голосе Шона звучала горечь. Ну и пусть, решил он. Тут уж ничего не поделаешь.

Шон не раз мысленно пытался представить ее себе — еще до того, как они впервые встретились. И почему-то всякий раз перед его глазами вставала волчица — жалкая, запуганная и покорная. Преисполненная благодарности за предоставленное ей убежище в Остине. Однако вместо этого он увидел перед собой красивую, чувственную и невероятно соблазнительную самку, смотревшую на него своими дымчатыми глазами — и в глазах этих не было ни страха, ни робкой покорности. Она не опускала голову, не пыталась отвести глаза в сторону, как сделал бы на ее месте любой другой волк стаи. Ощущение было такое, будто они были на равных. Можно подумать, Андреа забыла, что перед ней вожак. Или легкомысленно предпочитает не думать об этом.

— Пора идти, — услышал он вдруг собственный голос. — Иначе все начнут гадать, что мы тут делаем. Ты ведь знаешь: нет больших сплетников, чем оборотни.

— Да уж, — хмыкнула Андреа. — Сплетни тут распространяются со скоростью лесного пожара.

Итак, перед нею снова был Шон. Нагнувшись к ней, он слегка укусил ее за щеку.

— Я провожу тебя домой.

— Не нужно. Я вернусь с Глорией. Она перепугалась до смерти. Не беспокойся — со мной все будет в порядке.

— Нет уж. Учитывая, что по городу носятся люди с ружьями, будет лучше, если я провожу тебя до дома.

Андреа, подняв голову, посмотрела ему в глаза. Она всегда так делала — ни на минуту не забывая о том, кто тут главный, она при этом недвусмысленно давала понять, что отступать не намерена. Какое-то время оба молчали. Потом Андреа улыбнулась:

— С ума сойти! У меня кавалер, который балдеет от когтеточки!

От ее насмешливой улыбки у Шона вскипела кровь. Ему захотелось снова прижать ее к стене и покусывать за шею до тех пор, пока у нее пропадет охота шутить.

— Опять ваши плоские шуточки! У вас, волков, какое-то странное чувство юмора. Придумали бы что-нибудь посмешнее, ей-богу, — с подчеркнутым ирландским акцентом насмешливо протянул он. — Я бы кинул тебе собачье печенье, дорогуша, да пачкаться неохота!

— А как насчет косточки? Сырой, вонючей косточки?

С бьющимся сердцем он снова нагнулся к ней:

— Ну, если бы мне захотелось бросить тебе кость, то не такую.

Двусмысленный намек попал в цель. В ответ Андреа улыбнулась — от этой улыбки Шона бросило в жар.

— Хороший ответ! Что ж, может быть… так что не теряй надежды. — Она нащупала за спиной дверь и распахнула ее. Шону оставалось лишь отпустить ее.

Все-таки он настоял на своем. Пропустив Андреа и Глорию вперед, Шон тенью следовал за ними. Обе женщины трещали без умолку. Он до сих пор удивлялся этому, они ведь живут вместе, неужели до сих пор не наговорились? И потом, скажите на милость, ну сколько можно обсуждать какие-то туфли?

Шон и до этого, провожая их домой, старался держаться позади, чтобы иметь возможность лишний раз полюбоваться, как сексуально Андреа покачивает бедрам и, когда торопливо шагает по тротуару. Но сегодня… стоило ему только вспомнить, как она прижималась к его напрягшейся плоти, как из груди его вырвался стон. Похоже, еще одна бессонная ночь ему гарантирована, обреченно подумал Шон.

Имея дело с Андреа, он старался не торопить события, понимая, в каком она состоянии. Должно быть, до сих пор не может прийти в себя после того, что этот ублюдок, Джаред Барнетт, сделал с ней, вздохнул он. Когда Андреа отвергла его притязания — на что она, впрочем, имела полное право, — оскорбленный Джаред не смог смириться с унижением и превратил ее жизнь в ад. Он не давал ей прохода, преследовал по пятам, угрожал отчиму, а шайка его приятелей, таких же ублюдков, как он сам, кидала на крыльцо Андреа зажженные тряпки или сбитых на дороге кошек. Дошло до того, что они подкараулили ее отчима и избили до полусмерти. В конце концов. Андреа была вынуждена бежать из города. Стая, к которой принадлежал ее отчим, отказалась выступить в ее защиту: во-первых, потому что их с Андреа не связывали узы крови, а во-вторых, потому что они считали, что она была просто обязана принять предложение Джареда. По их мнению, Джаред, заявив на нее права, оказал ей невероятную честь. К тому же он дал ей, девушке, в жилах которой текла нечистая кровь, шанс заручиться его покровительством, от которого она имела глупость отказаться.

В конце концов Андреа удалось — не без помощи отчима, конечно, — незаметно ускользнуть из Колорадо-Спрингс. Добравшись до офиса службы по надзору за межвидовыми отношениями, она добилась разрешения перебраться в Остин. После долгой бюрократической переписки Андреа в конце концов было позволено переехать в Техас. Что, в свою очередь, привело к другим проблемам — потребовалось подтверждение, что стая Глории согласна принять ее. В итоге Шон заявил свои права на нее, и все понемногу утряслось.

И вот к чему это привело — он до безумия хочет женщину, которая сводит его с ума.

Шон проводил их с тетушкой до дверей дома и на прощание крепко обнял Андреа. Ему было приятно, что она охотно поддерживает обычай оборотней обниматься на прощание. Тело ее на ощупь тоже было приятным, теплым и мягким — Шон вдруг поймал себя на том, что ему не хочется отпускать ее. Будь его воля, он с радостью обнимал бы ее с утра до вечера. Объятия Глории не произвели на него особого впечатления, тем более что от нее просто разило духами.

Шон дождался, пока Андреа запрет за собой дверь, — хотел убедиться, что она в безопасности, — и только после этого повернулся и направился к дому Морисси. Захлопнув за собой дверь, Шон прямиком поднялся к себе в комнату, чтобы поскорее избавиться от меча. Уже там он услышал, как хлопнула дверь, а через минуту до него донеслись шаги поднимавшегося по лестнице Лайама. Выглянув в коридор, Шон увидел свою невестку — Ким, которая в отличие от Лайама была человеком. Сложив руки на уже заметно выпирающем животе, она стояла на пороге хозяйской спальни — видимо, дожидаясь появления мужа.

Несмотря на свой высокий — по человеческим меркам, разумеется, — рост, Ким рядом с оборотнями казалась совсем крошечной. Она постоянно ныла, что стала слишком толстой, и это страшно забавляло Лайама, впрочем, и Шона тоже. «Какого черта, — в один голос возмущались братья, — что это за женщина, которая не может похвастаться пышной грудью и аппетитной попкой?!» Конечно, в последнее время Ким заметно прибавила в весе, но исключительно потому, что носила под сердцем детеныша Лайама. Впрочем, легкая полнота ничуть не портила ее — наоборот, по мнению обоих братьев, Ким никогда не была красивее, чем сейчас. Покосившись на нее, Шон попытался представить себе, как выглядела бы Андреа, если бы носила его малыша. Заметив деверя, Ким тут же набросилась на него.