Конечно, в каком-то смысле, из-за этой самой скрытности он и влип в эту историю. Будь у него другой характер, ничего подобного не случилось бы.

Все началось в тот день, когда ему исполнился двадцать один год — в обычный будний день. Отец послал ему десятифунтовую купюру и открытку, на которой был нарисован розовый кот. Барт и Ред Эдди обещали, что в пятницу в «Райанс» непременно проставятся по этому поводу. Больше никто и не знал. Мистеру Дэйли он не говорил из опасения, что тот принесет торт, и ему будет неловко; соседям по квартире тоже не сказал: у них не было принято делиться друг с другом новостями — и к тому же, если бы они проведали, что ему двадцать один, решили бы как-то отметить. На голубятне тоже не знали: кому там дело до чьих-то дней рождения. Поэтому ни единая душа в Дублине не знала, что Кевину, самому младшему сыну мистера Майкла Кеннеди, владельца магазина, и покойной миссис Мэри Роуз Кеннеди из Ратдуна, исполнился двадцать один год. В то утро он долго об этом думал, и, в конце концов, сделался мрачней тучи. Для кого-то передают песни по радио, кому-то в день совершеннолетия присылают открытки — не одну, а много открыток. Ди Берк устроила вечеринку в отеле — он вспомнил, что слышал об этом пару месяцев назад. Барта и Реда туда приглашали — Барт сказал, что втиснуть себя в костюм выше его сил, а вот Ред, любитель танцев, взял смокинг напрокат и замечательно провел время. И его родные братья совершеннолетие как-то отмечали. Барт собрал всех своих приятелей и устроил барбекю на берегу реки — тогда еще идея была новой, теперь-то этим никого не удивишь. Они зажарили мясо и съели его с хлебом, просто объедение, а потом начались песни и веселье. И два года назад, когда Реду исполнилось двадцать один, к ним пришла толпа гостей, которых угощали напитками и пирогами, а потом все уселись в грузовик и отправились на танцы. Но у Кева сегодня самый обычный день.

Эта мысль не давала ему покоя. Он попросил у мистера Дэйли разрешения посидеть полчасика на заднем дворе под предлогом, что ему нездоровилось, и старик так встревожился, что Кеву стало стыдно. В ту пору он еще не начал исчезать на выходных, и мистер Дейли не пришел еще к выводу, что Кев — безвестный святой.

Он сидел на погрузочно-разгрузочной территории (так она называется), куда приезжали фургоны с бумагами, и где курьеры парковали свои мотоциклы. Он достал из пачки сигарету, вспомнил о своих ровесниках и подумал: интересно, зачем он вышел и почему решил, что здесь ему непременно станет легче. Четыре человека споро грузили в фургон сантехнику: раковины, унитазы, водонагреватели. Пятый, опершись на костыль, отдыхал и праздно смотрел по сторонам. Бригада работала без суеты, но на удивление быстро.

Кев помял в пальцах сигарету. Наверное, где-то наверху делают ремонт — и угрохали, похоже, кругленькую сумму. Постойте-ка. Никто из них, кажется, не проходил через охрану, хотя как иначе они могли попасть в здание? Только через главный вход. Даже если, предположим, они вышли на минутку и их оттуда послали на погрузку — все равно, вернуться положено через главный вход.

Едва тень этих мыслей промелькнула в его взгляде, как хромой, небрежно опиравшийся на костыль, насторожился.

— Он без фуражки, не заметил его — процедил он сквозь зубы, шевеля краем рта.

Высоченный парень с носом, похожим на клюв птицы, тут же перестал работать, отделился от товарищей, продолжавших грузить сантехнику, и направился в сторону Кевина, чей желудок сжался от страха. Внутри у него все похолодело: он осознал, что это Грабеж, и эти пятеро увозят из нового здания сантехнику, которая появится потом где-то в других домах. Он судорожно сглотнул.

Пеликан медленно приблизился к нему — совершенно спокойный и уверенный в себе.

— Закурить не найдется? — спросил он небрежно. За его спиной ребята продолжали работать как часы, не сбиваясь с ритма.

— Да, пожалуйста, — Кев протянул ему пачку.

Пеликан прищурился.

— Что поделываешь? — спросил он очень вежливо. Как сказал бы всякий, кто просто вышел подышать свежим воздухом. Он мог бы прибавить что-нибудь вроде: «Какое чудесное утро». Но не прибавил. Пеликан и его товарищи ждали, что ответит Кевин, и Кевин понимал, что это самый важный из всех вопросов, на которые ему приходилось отвечать за всю свою жизнь.

— Сегодня у меня день рождения, — проговорил он, — двадцать один год исполнился. Сижу на охране, и так тоскливо мне стало — у меня праздник, а никто и не знает — думаю, дай-ка выйду, покурю хоть, отмечу.

Ни у кого не возникло и капли сомнения в том, что он сказал правду. Даже без детектора лжи и «сыворотки правды» было ясно, что Кев Кеннеди совершенно без утайки изложил причину своего появления, и Пеликан сразу смекнул, что с ним не будет никаких проблем.

— Давай мы тут закончим, а потом в перерыв на обед угостим тебя пивом. Человеку двадцать один, а никто и не знает — непорядок.

— И я так думаю, — с энтузиазмом отозвался Кев, стараясь не смотреть, как на глазах у него, у охранника, самым наглым образом крадут сантехнику. Похоже, они завершили погрузку: молодцы закрывали двери фургона и садились в машину.

— Значит, во сколько? В час? — Спросил Пеликан, прищурив глаза-щелочки и грозно качая огромным как серп носом.

— Наверное, в час будет не очень удобно — понимаете, у нас перерыв только сорок пять минут, а вы, надо полагать, уже уедете отсюда, — произнес Кев, глядя невинными глазами.

— Хорошо, тогда где мы отметим твой день рождения и во сколько? — Решать, отмечать или нет, Кеву не предлагалось, ему позволялось только выбрать время и место.

— Где пожелаете, около шести. Идет?

Кев, казалось, целиком одобрял затею. Пеликан кивнул. Он назвал паб в центре города.

— Каждый из нас угостит тебя пивом, а поскольку, как видишь, нас пятеро, тебя ждет пять кружек пива.

— Надо же, вот здорово, — сказал Кев. — А вас пятеро? Я и не заметил.

Пеликан одобрительно кивнул. Он вернулся к фургону и сел рядом с водителем, который, наверное, был чемпионом по боксу.

— В шесть часов, — весело сказал он, выглянув в окно.

Все обнаружилось только в полпятого. На седьмом этаже большую часть офисов еще не сдали в аренду. Те, кто проходили мимо, думали, что в туалетах меняют сантехнику, и поднимались дальше на свой этаж. И лишь когда одна секретарша пожаловалась мистеру Дейли, что у нее сыпется штукатурка, и где это видано, чтобы в совершенно новых туалетах через три месяца стали все переделывать — только тогда забили тревогу. Подумать только, грабеж среди бела дня! Позвали полицию, суматоха началась невероятная. Кев выбрался к шести. Он был на девяносто процентов уверен, что те пятеро не придут. Они ведь рисковали угодить в ловушку. Откуда им было знать, что Кев Кеннеди не любит болтать? Они могли бы заподозрить, что в пабе, попивая шенди, там и тут будут сидеть полицейские в штатском. Но он пришел — на всякий случай. Вдруг они решат вернуться и выяснить с ним отношения. В конце концов, они-то знают, где его найти, а ему о них ничего не известно.

Они ждали его. Все пятеро.

— На работе вышла запарка, меня задержали, — извинился он.

— Мы так и думали, — великодушно сказал Пеликан и познакомил его с Дэффом, Джоном, Недом и Кратчем Кейси.

— А по-настоящему тебя как зовут? — спросил он хромого.

— Кратч, — ответил тот, будто удивившись вопросу.

Каждый угостил его пинтой пива — при этом все торжественно поднимали стаканы и повторяли: «С днем рождения!» После третьей пинты Кев ощутил себя жутко несчастным. В «Райанс» он ни разу не выпивал больше трех, а в других местах — больше двух. В «Райанс» можно и расслабиться: даже если набраться так, что ноги держать перестанут, все равно доползешь домой, хотя бы на четвереньках.

Дэфф был похож на боксера. Кеву было любопытно, почему его так прозвали, но спрашивать он не решался. Дэфф купил Кеву последнюю пинту и протянул ему конверт.

— Жаль тебя, парень: совсем один в такой день. Поздравляем. Прими презент от Пеликана, Кратча, Джона, Неда и от меня. — Он улыбнулся, как простодушный, добрый дядя, который вручает племяннику коробку с электрическим паровозиком и ждет, что тот захлопает в ладоши от восторга.