Мики молчал.

— Мики, ешь рыбу с картошкой. Можешь слушать и есть.

— Нет, не могу.

Она взяла тарелку и поставила в духовку на самую нижнюю решетку.

— Тогда потом съешь. Все выяснилось как раз сегодня, и если бы я не вернулась, ничего не знала бы. До сих пор. Узнала бы только через неделю, когда весь Ратдун уже был бы в курсе.

— Бога ради, скажи, наконец: в курсе чего?

— Он ушел к Эйлин Уолш — помнишь, к той, которая слишком хороша собой, чтобы торговать жареной картошкой — не зря так люди говорили. Такой вот у нее был замысел. Умно, не правда ли. — Голос ее не дрожал, но глаза странно блестели.

— Вряд ли у них все серьезно. У него просто помутился рассудок, но это пройдет. То есть, куда они поедут, на что будут себя содержать? И как он посмел бросить тебя с грудным ребенком на руках, и со всей семьей?

— Он влюбился в нее. Понимаешь: влюбился. Как мило, правда? В меня он не влюблялся; он меня, конечно, любил, но это, видимо, не одно и то же.

Мики встал, но не нашел, чем занять себя, и снова сел. Мэри продолжила свой рассказ.

— Я собиралась в город. Туда все время по пятницам кто-то едет и может подвезти, а мне много чего надо было купить для магазина — не из того, что мы у поставщиков заказываем, а всякую ерунду: большие пепельницы, например, и пару банок ярко-красной краски для оконных рам — мы собирались окна красить, представляешь, чтобы они сочетались с цветами герани. Короче, вот что случилось: помнишь старушку миссис Кейзи, которая недавно научилась водить машину? Она согласилась меня подбросить. Но только мы миновали гольф-клуб и выбрались на дорогу, мотор забарахлил, зафырчал, зачихал, и стало ясно: все, мы приехали.

Ну вот, подумала я, прощайте покупки. Но миссис Кейзи такая славная женщина, как ее огорчишь. Я сказала: все что ни делается, все к лучшему, в город можно съездить и на следующей неделе, а у меня теперь будет время испечь яблочный пирог, чтобы порадовать Мики.

Мики ощутил огромный ком в горле.

— И я велела ей ждать Бреннанов, потом зашла к ним в гараж и попросила приехать на выручку.

Мэри сделала еще глоток.

— День был чудесный, я собрала букет полевых цветов — нарвала по дороге с живых изгородей. Возвращаюсь и вижу: Билли сидит за столом, а кругом целый ворох бумаг. Я обрадовалась, потому что думала, что его не будет весь день. Говорю, как здорово, пообедаем вместе — сто лет уже так не обедали, — и замечаю, что на двух листах написано: «Дорогая Мэри», — и дальше только две-три строчки. Но я по-прежнему ничего не заподозрила, и пошутила даже: «Объясняешься в любви? По-твоему, я еще не стара для таких писем?» На самом деле, я решила, что у него вдруг появилась свободная пара часов, и он сообщал мне в записке о том, что был дома.

— Мэри, какой ужас, — сказал Мики. Только теперь он начинал верить, что все это правда.

— Что самое жуткое, он разрыдался. Расплакался, как ребенок. Я от страха чуть не умерла: Билли Бернс — и слезы. Бегу к нему, хочу обнять, а он не дается. И все ревет, как малыш, у которого режутся зубки, а я ему: тише, тише, отец услышит. Маленького я оставила у соседки, но ваш отец в это время спит, и он тоже мог испугаться до потери пульса. И тогда он сказал про Эйлин, что она ждет ребенка, ну и все остальное.

Повисла тишина, только тикали часы, и негромкий храп старика доносился из задней комнаты.

— Он сказал, что ему не хватало духу объясниться со мной лично, поэтому он решил оставить письмо. Я говорю, незачем уезжать так скоро — ты, разумеется, можешь остаться, и мы обсудим, что делать дальше. А он ответил, что слов и так сказано слишком много, в этом вся беда, и он уходит.

Мики большой ладонью беспомощно погладил Мэри по плечу.

— Чудной был разговор, и что странно: никто не повышал голоса. Я не обзывала его мерзавцем, и он не кричал, что терпеть меня больше не может, потому что я старуха и зануда.

— Да такое подумать нельзя! — выпалил Мики преданно.

— Нет, он сказал, что я самая лучшая на свете мать и жена, и у него нет слов, как ему жаль, что все так вышло. Говорит, у него просто сердце разрывается. А бумаги — это документы, в которых сказано, что магазин принадлежит мне, и тысяча фунтов в строительной фирме тоже моя, и там же указан адрес нотариуса, который может связаться с ним и передать письма.

— И куда он решил уехать?

— В Англию, куда же еще.

— А как он прокормит себя и эту потаскуху?

— Эйлин? Что ты, она не потаскуха. А за Билли не беспокойся, он и на Марсе себя прокормит.

Мики не мог вымолвить ни слова.

— Но больше всего он переживал за отца — за вашего отца.

— Он бедняге отцу времени-то почти не уделял.

— Все равно, он считал, что нехорошо взваливать заботы о нем только на мои плечи — тем более, он мне не родной отец. Я сказала, что за папу тревожиться не стоит, не такие уж это заботы, я только хочу знать, почему он бросает меня, свою жену и друга — мы ведь вместе столько лет, четырнадцать лет женаты, и еще год перед свадьбой сходили с ума друг по другу. И вот тогда он объяснил, что, видите ли, влюбился.

— И как ты поступила?

— А как я могла поступить? Он уже все решил. Составил список того, что мне надо сделать. В одном из конвертов отложены деньги на курсы вождения. Я должна найти того, кто давал уроки миссис Кейзи: тот, кто ее научил, научит хоть самого черта. Оставил мне фургон. Я должна взять на работу Барта Кеннеди за хорошую зарплату. Мне следует решить, стоит ли ему писать письма детям, и если да — о чем сообщать. Он считает, что лучше сказать им, будто папа уехал ненадолго, а потом они привыкнут.

Мэри встала и взяла другую бутылку крепкого темного пива.

— Он еще не закончил паковать вещи, и когда я увидела его лучшие рубашки смятые в чемодане как попало, у меня просто сердце сжалось. И ботинки забыл, ни одной пары не взял. Я предложила ему попрощаться с отцом — последние дня два он в ясном уме, все понимает — но нет, он не пошел. Сказал, что, может, ни его, ни нас всех, никогда уже не увидит. Вот тут я испугалась не на шутку. Я-то знаю, если он что решил — мнения не переменит. Думаю: пусть уйдет без крика, без упреков и слез.

— То есть, он у тебя на глазах просто так взял и вышел…

— Нет, я ушла погулять, чтобы он спокойно собрал вещи. Я сказала, что письмо теперь писать не нужно, он и так все объяснил, а я выйду, соберу еще цветов, сделаю покупки и вернусь через час-другой, после того, как он уедет. А страховые документы пусть оставит на видном месте и напишет адрес нотариуса, который может с ним связаться, если случится что-то непредвиденное. Он испытал такое облегчение: надо было видеть его лицо. Понимаешь, он очень боялся скандала. Сказал, что, наверное, я и сама буду рада переменам. А я ответила: не надейся, буду скучать по тебе каждый день, и дети тоже, и отец, когда будет в себе. Пусть не думает, что делает нам какое-то одолжение — не дождется от меня такого утешения. Я ушла и прокралась обратно через черный вход. Он упаковал чемоданы, оставил бумаги на столе, потом его фифа подъехала на машине, они погрузили туда коробки и чемоданы, поцеловались прямо у нас на пороге и уехали.

Войдя в дом, я увидела бумаги, разложенные аккуратными стопками на столе, и листок, на котором было написано: «Большое спасибо тебе, Мэри. Всего наилучшего. Билли». Ну вот, теперь ты все знаешь.

— Какой же он бездушный мерзавец, величайший, самовлюбленный…

— Ты этим его не вернешь.

— Нет, верну, заставлю вернуться. Он не бросит тебя, вот увидишь, я придумаю что-нибудь.

— Зачем, если он не хочет?.. Может, поешь теперь картошки с рыбой? А то засохнут.

Всю ночь он не мог сомкнуть глаз и лишь к рассвету задремал, но совсем ненадолго: рано утром в комнату пробрались близнецы, а с ними Грета с чашкой чая в руках. Это называлось «принести чай в постель» — что являлось, на самом деле, не более чем предлогом его разбудить: почти весь чай проливался в блюдце и на лестницу. На предстоящий день у них была уйма планов. Они спустятся и подождут, пока Мики покормит дедушку и переоденет его — дети считали это чем-то естественным, как, например, восход солнца по утрам или необходимость мыть руки перед едой. Им не терпелось показать ему новую игру в магазине Брофи. Автомат огромный, вроде «Космических Завоевателей», одна игра стоит двадцать пенсов, они смогут сыграть только три раза, если, конечно, дядя Мики не захочет сыграть еще раз. И мама предложила устроить после полудня пикник, потому что папа ненадолго уехал в Дублин, а значит, по дому дел нету, ведь никто не придет оформлять страховку и никому не надо готовить чай. Так что вставай скорей, а то проспишь самое интересное.