Девушку. Аэрон похитил девушку. Он получил приказ от новых богов, Титанов, убить ее. А Рейес бросил только один взгляд на нее и позволил ей войти в свои самые потаенные мысли, проникнуть в каждое свое движение и превратить себя во влюбленного дурачка.

Один только взгляд — и она изменила его жизнь, и не в лучшую сторону. И все же тот факт, что Люциен отказывался называть ее по имени, выводил Рейеса из себя. Для Рейеса она была желанней удара топором по черепу. Для одержимого демоном Боли это что-то да значило.

— Ну? — напомнил Люциен.

— Ты прав, — сквозь зубы процедил Рейес.

«Почему бы не признаться?» — внезапно подумалось ему. Он пребывал в смятении, и игра в молчанку лишь усиливала это. К тому же его друг не смог бы возненавидеть его сильнее, чем он сам ненавидел себя.

— Я отправился на поиски Аэрона.

Признание, которое могло соперничать по тяжести с железными оковами, повисло в воздухе, и он умолк.

— Ты нашел его.

— Я нашел его, — Рейес приподнял плечи. — И я… уничтожил его.

Ботинки Люциена смяли камни в крошки под подошвами, когда он ринулся вперед.

— Ты убил его?

— Хуже, — Рейес по-прежнему не обернулся. Он тоскливо взирал вниз на ожидающую его пропасть. — Я похоронил его.

Звук шагов внезапно стих.

— Ты похоронил его, но не убил? — замешательство слышалось в тоне Люциена. — Не понимаю.

— Он намеревался убить Данику. Я видел муку в его глазах и знал, что он не хочет делать это. Я сбил его с ног, чтобы помешать этому, и он поблагодарил меня, Люциен. Поблагодарил меня. Он умолял меня остановить его навсегда. Умолял забрать его голову. Но я не смог выполнить просьбу. Занес меч, но не смог этого сделать. Поэтому попросил Кейна привезти мне Мэддоксовы цепи. Поскольку Мэддоксу они больше не нужны, я использовал их, чтобы запереть Аэрона под землей.

Когда-то Рейесу приходись каждую ночь приковывать Мэддокса к кровати и наносить шесть страшных ударов мечом ему в живот, чтобы исполнить проклятие, зная, что воин проснется утром, и ему придется убивать его снова и снова. Такой вот он друг.

За сотни лет Мэддокс смирился с проклятием. Однако необходимость заковывать его в цепи не отпала. Будучи хранителем демона Насилия, Мэддокс имел обыкновение нападать без предупреждения. Даже на друзей. И будучи весьма силен, он за считанные секунды освободился бы от сделанных руками человека оков. Поэтому им были посланы цепи, выкованные богами, цепи, которые никто, даже бессмертный, не мог открыть без соответствующего ключа.

Подобно Мэддоксу, Аэрон был беспомощен пред ними. С самого начала Рейес отказывался использовать их, не желая отбирать оставшиеся у друга крупицы свободы. К сожалению, как и с Мэддоксом, это оказалось необходимым.

— Рейес, где Аэрон? — вопрос маскировал приказ говорить правду, отданный воином, который привык мгновенно добиваться желаемого. Тон его обещал неприятные последствия при малейшем промедлении.

Рейес не был испуган. Просто ему не хотелось разочаровывать друга, которого он любил как брата.

— Этого я тебе не скажу. Аэрон не желает освобождения. А если б и захотел, не думаю, что я освобожу его.

Таковой была тяжесть Рейесового креста.

Меж ними повисло молчание, наполненное еще большим напряжением и ожиданием.

— Я и сам могу его отыскать. Ты же знаешь.

— Ты уже пытался и потерпел неудачу, иначе тебя бы здесь не было, — Рейес знал, что Люциен умел проникать в мир духов и выслеживать человека по его уникальному энергетическому следу. Правда, временами след тускнел или становился нечетким.

Рейс подозревал, что Аэронов след был не вполне отчетлив, поскольку воин был не в себе.

— Ты прав. Его след обрывается в Нью-Йорке, — мрачно сознался Люциен. — Я могу продолжить поиски, но это потребует времени. А лишним временем никто из нас сейчас не располагает. Уже две недели потрачены впустую.

Рейес прекрасно знал об этом, поскольку каждый день ощущал, как тугая петля все сильнее затягивается на его шее. Ловцы — их главный враг — даже сейчас искали ларец Пандоры, надеясь с его помощью удалить демонов из всех воинов, тем самым уничтожить мужчин и посадить под замок монстров.

Если воины желали и далее здравствовать, они должны были отыскать ларец первыми.

Хотя сейчас в его жизни царил хаос, Рейес не был готов распрощаться с ней на веки вечные.

— Скажи мне, где он, — сказал Люциен. — И я верну его в крепость. Помещу его в подземелье.

Рейес фыркнул.

— Однажды он сбежал. И сделает это снова. Полагаю, даже из Мэддоксовых оков. Жажда крови придает ему мощь, с какой я прежде не сталкивался. Пусть остается там, где он есть.

— Он твой друг. Он — один из нас.

— Сейчас он — «гнилой фрукт», и тебе это известно. В основном он не отдает отчета своим действиям. При случае он вполне мог бы убить тебя.

— Рейес…

— Он уничтожит ее, Люциен.

Ее. Данику Форд. Девушку. Рейес видел ее лишь пару раз, еще меньше говорил с ней, но все же жаждал ее всеми фибрами своей души. Этого он не понимал. Он — мрак, она — свет. Он был отвратителен, она же — само воплощение невинности. Он не подходил ей по всем параметрам, но все же, когда она смотрела на него, весь его мир обретал смысл и порядок.

Он не сомневался, что стоит Аэрону приблизиться к ней еще раз, и воин жестоко с ней расправится. Ничто его не остановит. Аэрон получил приказ убить Данику — а также ее мать, сестру и бабушку — и он, как и все остальные, был беспомощен перед могуществом богов. Он сделает это.

Гнев Рейеса вспыхнул с новой силой, и ему пришлось взглянуть на лежащие внизу камни, чтобы успокоиться. Поначалу Аэрон сопротивлялся коварному приказу богов. Он был хорошим человеком. Но с каждым новым днем его демон набирал силу, все громче звучал в его голове, пока, наконец, не завладел его разумом. Теперь Аэрон превратился в демона. Он стал Гневом. Подчинялся. Убивал. Пока эти четыре женщины не умрут, он будет существовать только лишь ради преследования и убийства.

Хотя в квартире Даники — четырнадцать дней, четыре часа и пятьдесят шесть минут назад — ничтожная часть Аэрона осознала совершенные им преступления. Ничтожная часть внутри него ненавидела то, во что он превратился, и жаждала смерти. Желала покончить с муками. Иначе, зачем бы Аэрон просил Рейеса убить его?

«А я отказал ему».

Рейес не смог заставить себя убить другого воина. Только не это. Каким чудовищем надо быть, чтобы бросить друга страдать? Друга, что сражался за него, убивал за него? Любил его?

«Должен быть способ спасти обоих: и Аэрона, и Данику», — уже, наверное, в тысячный раз подумал он. Рейес провел в мыслях об этом сотни часов, но по-прежнему не видел выхода.

— Ты знаешь, где девушка? — врываясь в его размышления, поинтересовался Люциен.

— Нет, не знаю, — абсолютная правда. — Аэрон нашел ее, я нашел Аэрона, и мы сразились. Она сбежала. Я не последовал за ней. Она может быть где угодно.

Так будет лучше. Он знал это, но как же отчаянно он хотел узнать о ее местонахождении, узнать, что она делает…жива ли она вообще.

— Люциен, мужик, почему ты медлишь, черт побери?

Еще одно вмешательство — Рейес наконец-то обернулся. Рядом с Люциеном стоял Парис, хранитель Разврата. Оба, прищурившись, взирали на него. Багряные лучи лунного света обтекали их, словно опасаясь притронуться ко злу, которое даже сам Ад не сумел удержать.

Будучи бессмертным, Рейес отчетливо их видел, пронзая взглядом темноту ночи.

Парис был высок — самый высокий среди них, — в волосах его перемешались оттенки черного с коричневым, кожа светилась потусторонней белизной, а небесно-голубые глаза были достойны пера самого изысканного поэта. Смертные женщины находили его обворожительным и не могли перед ним устоять, постоянно падая к его ногам, умоляя об одном прикосновении. О страстном поцелуе.

Люциен, хотя и обретший уже пару, не был столь удачлив. Женщины держались от него на расстоянии. Его лицо покрывали отвратительные шрамы, что придавало ему вид кошмарного монстра из сказок. В придачу у него были разноцветные глаза: карий, что видел осязаемый мир, и голубой, чтобы ориентироваться в мире духов — и в них обоих затаилось предупреждение о скором приходе смерти.