Она гладила его по голове.

– Надо уметь любить. Ты кое-что знаешь, но должен еще многому научиться. Я буду учить тебя, любимый. А когда я надоем тебе и потянет к жене – ведь ты скоро женишься, правда? – ты только слово скажешь, и я уеду далеко, далеко… Потому что, раз обед съеден – с ним покончено. Но, вспоминая то время, что ты провел со мной, ты будешь говорить: «Да, я был счастлив!» В старости будешь вспоминать. А в Тунисе, в древней сводчатой улице, куда не заглядывает никогда солнце, есть дом с зеленой дверью и старинной решеткой и фиговым деревом, выглядывающим поверх стены. Он обойдется всего в несколько сот франков. Туда ты будешь приходить ко мне, когда устанешь, когда загрустишь, когда потеряешь вкус ко всему окружающему – и я буду веселить тебя, как не сумела бы жена. Ты будешь покупать мне драгоценности, а я буду плясать в них для тебя. Я, правда, уж не очень молода, но я найду тебе молодую девушку, которую ты научишь всему тому, что узнаешь от меня. Потому что я старше тебя, а… когда обед съеден – с ним покончено…

Риккардо ощущал ее пальцы у себя на глазах, на шее и смотрел на нее, как в трансе. Он ничего не помнил, ни о чем не думал. Он придвинулся к ней ближе и сомкнул руки вокруг нее.

– Мабрука! Мабрука! Дай посмотреть на тебя без покрывала.

– Если я подниму покрывало, я нарушу свой обет и навлеку на себя несчастье!

Он сжимал ее в своих объятьях.

– Мабрука! Мабрука! Я не успокоюсь, пока ты не откроешь лица!

– Обещай, и открою, – помолчав, медленно сказала она.

В ушах у него шумело.

– Что я должен обещать?

– Что ты исполнишь то, чего он хочет – этот пустяк, – и примешь то, что он предлагает.

– Я не могу.

– В таком случае, не могу и я. – Тон у неё стал враждебным.

– Так-то ты любишь меня?

– Люблю, а потому и хочу, чтобы ты выбрал безопасный путь. Обещай…

Вместо ответа, он дернул черный шелк, закрывавший ей лицо. Шелк треснул. Она вскрикнула, отвернувшись, зарылась головой в подушки. Риккардо почувствовал, что его схватили сзади; на крик хозяйки в комнату вбежал негр. Риккардо не мог шевельнуться. Ничего не увидав, он потерял все и проклинал себя.

Мабрука одной рукой поправила разорванное покрывало и с коротким смешком отослала негра.

– У Бэды в руках был кинжал – стоило мне махнуть рукой, и тебя не было бы в живых, – сказала она.

Потом, сбросив туфли, заходила босиком по комнате, легкая, молчаливая и гневная. Остановилась неожиданно перед Риккардо и долго и напряженно вглядывалась в него.

– Смотри же, глупец!

Она без предупреждения отбросила разорванное покрывало.

– Ты хотел навлечь беду на себя и на меня – так вот же!

Свернув свой хаик, она ударила им Риккардо по лицу. Хаик упал на пол.

Риккардо стоял, обезумев от изумления.

Даже искаженное гневом, лицо ее было прекрасно своеобразной красотой. Она не была уже молода, но всегда защищенная от солнца кожа сохранила нежную белизну. Овал лица, начинаясь широким лбом, суживался к подбородку. Большие, с тяжелыми веками, подведенные глаза горели огнем ненависти. Довольно большой рот с полными губами был подвижен. На обеих щеках алели крестообразные клейма; много лет тому назад зажившие, они казались вытатуированными.

– Что же ты молчишь, глупец? – выкрикнула она.

Риккардо не мог вымолвить ни слова. Она вдруг притихла. Посмотрела на упавший хаик, посмотрела на Риккардо и, только сейчас осознав, что наделала, с выражением глубочайшего отчаяния упала навзничь на диван.

Это привело его в себя. Он подхватил ее и стал покрывать поцелуями ее лицо, рот, глаза, изуродованные щеки. Она сначала как будто не замечала, но вдруг залилась слезами, как испуганный ребенок цепляясь за него.

– Что я наделала! Я погибла!

Он ласкал ее, успокаивал, обещал никогда не покидать, уехать с ней в Гафзу. Понемногу рыдания затихали. Она оттолкнула его и пристально посмотрела ему в глаза.

– Значит, ты пойдешь к нему? – спросила она.

– К кому?

– К Си-Измаилу.

Он смутился.

– Я не могу, дорогая. Я сказал уже.

– И оставишь девушку на произвол судьбы.

После только что проявленной ею покорности это было неожиданно.

– Ты поможешь мне найти ее. Ты знаешь Си-Измаила. А когда мы освободим ее, все будет хорошо.

Она рассмеялась и отняла у него руку, которую он покрывал поцелуями.

– Так вот ради чего я навлекла на себя несчастье, исполнив твое желание, Риккардо! – Глаза ее снова наполнились слезами. – Я только что пощадила твою жизнь. В твоих руках теперь моя – жить мне или умереть. Выбирай!

Он отшатнулся. В глазах ее появился стальной блеск.

– Выбирай! – повторила она.

Сомнения начинали закрадываться ему в душу: не глупо ли он поступает, отказываясь? Выдерживают ли критерий принципы, во имя которых он это делает?

Слова просились у него на уста. Он упал рядом с ней и стал осыпать ее неистовыми поцелуями. Она поняла, что победила.

– Ты пойдешь к нему?

– Пойду.

– А я буду ждать тебя, любимый, буду ждать сегодня ночью.

Он поднялся. Чувство глубокого разочарования вдруг охватило его. Она с любопытством следила за ним.

– Бэда проводит тебя до улицы Сосье и будет ждать тебя после обеда у мечети Мечей, чтобы проводить к Си-Измаилу.

Риккардо вслед за негром спустился во двор. При его появлении поднялась суматоха – несколько женщин разбежалось, шурша платьями.

Здесь по-домашнему пахло жареным маслом и чесноком. Только от магнолии, росшей у раскаленной стены, потянуло на него сладким запахом, и ему вдруг вспомнился второй дворик в тунисском доме и фламинго, тоскливо взмахивающие крыльями, – чужие среди чужого.

Он постоял немного, потом бросился обратно, вверх по лестнице.

Мабрука, полулежа на диване, с изумлением взглянула на него.

– Прости… я пришел сказать…

Ни один мускул не дрогнул у нее в лице.

– Я выбрал… – с трудом выговорил он.

– Да, да… я знаю… ты пойдешь к нему… все будет хорошо… твоя кузина…

Он прервал ее:

– Я пойду к нему, но не с тем, чтобы уступить!

И с этими словами он, как Иосиф Прекрасный, бежал прочь от нее, вниз по лестнице, на солнцем залитую улицу.

С тех пор как Джоконда осталась одна, она по утрам пила кофе не у себя в комнате, а в общей столовой. Так и в тот день, когда Риккардо проснулся в арабском доме, она в половине девятого спустилась вниз. В столовой уже сидела приехавшая накануне американка, энергичная, недурная собой особа с неукротимым языком. Она ответила улыбкой на поклон Джоконды и окинула ее внимательным взглядом. А покончивши с основательным, судя по количеству оставшихся яичных скорлупок, завтраком, шурша юбками, подошла к девушке.

– Вы итальянка? По-английски говорите? О, как мило! У вас прелестный акцент! Вы простите, что я заговорила с вами, но нас тут только две женщины. Извините, вы не та ли несчастная девушка, о которой мне рассказывала вчера мадам Перье? Это ваша сестра таинственно исчезла?

Джоконда робко подтвердила ее предположение.

Дама опустилась на стул и рассыпалась в соболезнованиях, а затем предложила Джоконде прогуляться вместе с ней. Так как миссис Мур много говорила и медленно ходила, то зашли они недалеко. Вернувшись, застали в холле отеля обоих американцев и драгомана Юсуфа. Миссис Мур представила Джоконде своего мужа и их спутника и с восторгом объявила, что Джоконда согласилась сопровождать их на «представление» Айсовы.

– Я уже говорил вам, дорогая, что это не развлечение, а религиозная церемония, – снисходительно поправил ее муж.

В это время в дверях показался Риккардо, и Джоконда поспешила ему навстречу.

– Ты рано ушел сегодня! – сказала она. – Я начинала удивляться, где ты.

Она, очевидно, не знала, что он не ночевал в отеле. Это его обрадовало.

Джоконда рассказала, что познакомилась с американцами и обещала идти с ними на церемонию.