– Ты пойдешь с нами, да?

– Пойду, – рассеянно ответил он.

Он решил непременно под вечер побывать у Си-Измаила и прямо в лицо ему бросить обвинение в похищении Аннунциаты. Но он хотел предварительно посвятить в свое намерение Джованни, с тем, чтобы тот, вместе с мальтийцем-землекопом и шофером Джузеппе, поджидал его на улице и в случае, если бы он, Риккардо, через два часа не вышел, попытался бы проникнуть в дом, хотя бы для этого пришлось обратиться к помощи полиции.

День был жаркий, солнце немилосердно жгло плоские крыши и извилистые улицы. С тенистой стороны лежали или сидели закутанные в белое фигуры. Бойко торговали разносчики воды и лимонада, продавцы холодных медовых пряников. Кое-где попадались погруженные в сладкое забытье курильщики запретного кифа, травы, которая делает человека нечувствительным ко всему, кроме таких услаждающих чувства впечатлений, как музыка, запах, журчание воды. Впрочем, большинство курильщиков забиралось в кофейни, где грезило, лежа на прохладных циновках; тут же, на низеньких столиках, расставлены были кувшины с цветами, а в углу музыкант, тоже вдохновленный кифом, выводил замысловатые трели или рулады на камышовой флейте, окрашенной в оранжевый цвет.

К шести часам тени удлинились, жара немного спала, и небольшая компания, по предложению Юсуфа, отправилась в путь.

Риккардо хмурился: Джованни не появлялся, а он непременно хотел посвятить его в свой план перед новым посещением Си-Измаила.

«Зауйя», или школа братства Айсовы, помещается недалеко от французского квартала и отелей. К ней ведет пыльная дорога, снаружи огибающая стены города. С внешней стороны «зауйя» представляет собой большой двор, на который справа и слева открываются комнаты учеников и последователей; в глубине двора возвышается мечеть, в которой раз в неделю происходит служение культа. Иностранцы издали услышали грохот барабанов. У входа слепой мальчик продавал цветы апельсинного дерева. Риккардо протянул ему десять сантимов и подал пучок цветов Джоконде, но ребенок всунул ему в руку другой пучок.

Юсуф протолкался внутрь мечети. Мечеть была бедная, почти без украшений. Слева густая решетка отделяла места, отведенные для женщин, достигших известного возраста; под потолком висели масляные лампы. В одном из углов стояла рама с развешанными на ней кинжалами и тонкими рапирами. В центре, на циновке, сидело несколько музыкантов и певцов, которые немелодично напевали что-то под аккомпанемент бендиров. Вид у них был утомленный и тупой.

Юсуф необычайно суетился, раздобывая стулья и расставляя их так, чтобы его патроны могли видеть получше, а супруги Муры не считали нужным даже понижать голос, делая свои замечания и критикуя. Но кроме одного человека – пирожника Али – никто на них внимания не обращал. Риккардо заметил, с какой ненавистью смотрел Али на Юсуфа, счастливого любовника, отбившего у него танцовщицу Азизу (Риккардо узнал это впоследствии).

Юсуф указал им шейха – главу братства. Он сидел среди музыкантов, даже в таком положении выделяясь своей статностью. Вид у него был патриархальный: высокий тюрбан, белоснежные брови и борода, нос крючком, рот жестокий, с тонкими губами.

По знаку, данному шейхом, музыканты ускорили темп. Старик поднялся, часть поющих последовала его примеру. Двигаясь в такт музыке, мужчины и дети составили два ряда. Выступив вперед, шейх пустился танцевать, по временам сильно притоптывая босыми, с очень вздутыми жилами ногами. Оба ряда повторяли его движения, притопывание в такт музыке, и крики начинали покрывать пение. Крики становились все громче и громче, все меньше походили на людские, наконец, слились в один сплошной звериный вой. Один из плясавших лаял по-шакальи, другой испускал пронзительный крик рассерженного верблюда, третий зловеще клохтал, как хищная птица. Зрелище становилось жутким. Только шейх сохранял полное спокойствие.

Вдруг один из танцующих, весь дрожа и судорожно передергиваясь, вылетел на середину и сорвал с себя все одежды, кроме широких турецких шаровар. Человек хорошего сложения, он был как одержимый – каждый мускул у него дергался, остекленевшие глаза смотрели в одну точку. Один из присутствующих подошел к раме в углу и, достав тонкий кинжал, подал ему. Тот драматическим движением вонзил его себе в горло. Ему подали другие кинжалы: он проколол себе щеку, руку. Али пирожник последовал его примеру, но в то время как первый не потерял ни капли крови, Али обливался кровью. Один из правоверных катался по разложенным на полу колючим веткам дикой груши, пока все тело его не обратилось в кровоточащую, ободранную тушу. Другой, рядом с ним, закрыв глаза и откинув голову, жевал куски стекла, которые потом шумно глотал. Третий ел живого скорпиона.

Риккардо мутило от отвращения, голова у него кружилась, в глазах темнело, но он, как очарованный, не мог отвести взгляда от вопящей и пляшущей обнаженной толпы. Вдруг его внимание привлек Али. Обливаясь потом и кровью и раскачиваясь из стороны в сторону, он выхватил острый клинок, который перед тем вонзил себе в тело, и со звериными воплями замахал им над головой. Да ж в исступлении он не отрываясь смотрел на ласкового драгомана, нагло улыбавшегося в ответ. Продолжая плясать, Али все ближе подходил к их стульям. Судорога сводила ему все тело, голос хрипел, Юсуф презрительно улыбался, скрестив руки на груди, Али вдруг метнулся вперед и взмахнул кинжалом; кинжал вонзился в грудь толмача. Юсуф захрипел и повалился навзничь: клинок попал прямо в сердце.

Миссис Мур громко вскрикнула. Муж ее схватил убийцу за руку. Али старался вывернуться. Они сцепились.

– Уведи женщин, Ван Дип! – успел крикнуть американец.

Но это было не так просто. Ван Дип уже подвергся нападению. Риккардо отбросили к стене, он шевельнуться не мог.

– Не стреляйте до последней возможности! – крикнул он с отчаянием, сам взявшись за револьвер.

В центре мечети, на небольшом пространстве, шла свалка. Одни разжигали страсти, пытаясь силой водворить порядок, другие пьянели от крови и исступления. Риккардо вначале потерял Джоконду из виду, потом оказалось, что она и миссис Мур забились в угол, забаррикадировавшись стульями. Обрадованный тем, что их не трогают, он попытался пробраться в центр, туда, где мелькала светлая и растрепанная голова м-ра Мура. Это не привело ни к чему. Его и Ван Дипа опять оттеснили к стене, им пришлось выдержать новую атаку. У Риккардо была рассечена губа, из носа шла кровь, но ему все же удалось пробиться к женщинам. Миссис Мур онемела от ужаса. Джоконда, хотя и очень бледная, держалась храбро. По предложению Риккардо, она обхватила его сзади за талию, миссис Мур так же обхватила ее, и, улучив удобный момент, они втроем пробились к дверям и во двор.

Но двор был также переполнен народом. Их окружили враждебные физиономии. Их толкали, теснили, хмурые арабы преграждали им путь. Миссис Мур упала наземь в обмороке. Джоконда и Риккардо с трудом подняли ее и потащили за собой через двор. Их остановил дюжий малый со шрамом на щеке, и в одно мгновение оцепила кучка арабов. Джоконда по-арабски умоляла пропустить их. Но в ответ раздались проклятия и крики: «Смерть собакам! Долой неверных!»

Риккардо сделал было новую попытку пробиться сквозь стену обезумевших людей, но получил несколько тяжелых ударов и вместе с обеими женщинами был отброшен в угол двора. Однако дюжий малый со шрамом, неизвестно почему, взял их под свою защиту; работая кулаками направо и налево, он расчистил небольшое пространство, и Риккардо с Джокондой воспользовались этим, чтобы попытаться привести миссис Мур в чувство.

В это время изнутри мечети донесся звук выстрела. Второй, третий… У Риккардо сердце упало. Крики и шум усилились. Их покрыл четвертый выстрел.

Снаружи на улице тоже бесновалась толпа; она не давала выйти тем, кто был во дворе.

Риккардо заглянул Джоконде в глаза и сказал ей вполголоса:

– Если со мной покончат, постарайся выбраться во что бы то ни стало, а на крайний случай… – Он протянул ей револьвер.