– Мир тебе! Ты что здесь делаешь? – спросил его Джованни по-арабски.

– Стерегу вагоны.

– Нет надобности стеречь пустые платформы.

– Си-Измаил прислал кое-что кади Керуана, сиди. Я жду, чтобы эти вещи забрали.

– Ах да! Припоминаю. Си-Измаил писал мне.

– Отошлите этого человека, – сказал вполголоса Риккардо по-итальянски. – Мне нужно осмотреть вещи, присланные Си-Измаилом кади, у меня есть к тому серьезные основания.

– Я не могу отослать его. Он исполняет свою обязанность. Это не мое дело.

– Скажите, что я таможенный чиновник.

– Он, вероятно, знает его.

– А вы попробуйте.

Джованни сказал по-арабски:

– Это сиди из таможни. Покажи ему вещи.

Лицо араба приняло испуганное и вместе с тем угрюмое выражение.

– Там нет ничего такого, что надо было бы оплачивать, – сказал он.

Сан-Калогеро рассмеялся.

– Мой дорогой Риккардо, незачем нарываться на неприятности. Это может испортить мои отношения с Си-Измаилом. Какое вам или мне дело до того, что он посылает кади?

– Возможно, что это имеет ко мне прямое отношение.

– Я не стану вмешиваться, пока не узнаю ваших оснований.

– Основания есть, но я не могу открыть их. Найдите, ради самого неба, способ узнать, что это за груз.

– Если дело серьезное, можно прибегнуть к помощи полиции.

Риккардо подумал немного. Нет, огласки не нужно, это могло бы повредить фирме. Обращение к полиции – крайнее средство.

– Нет, полицию вмешивать не надо.

Сан-Калогеро пожал плечами.

– В таком случае, я не вижу возможности…

Но тут небо, очевидно, вмешалось, потому что араб, с видом все более и более перепуганным прислушивавшийся к их разговору, вдруг подобрал свои одежды и помчался через пути, вверх по пыльной дороге, помчался так стремительно, словно за ним гналась нечистая сила.

Риккардо не стал терять времени: вскочил на колесо и взобрался на первую платформу. Она была пуста. На второй стояли два ящика. Риккардо попробовал было вскрыть их, но они не подливались.

– Будет вам сумасшествовать, Риккардо, – крикнул ему Джованни.

Риккардо приподнял голову, красный и растрепанный.

– Если кто-нибудь придет, вы сделаете вид, что никакого письма от Си-Измаила не получали, и, естественно, найдя какие-то ящики в присланных вам вагонах, пожелали узнать – что в них. Позовите-ка носильщика. Будем действовать так, как будто не сомневаемся в своем праве.

Но носильщиков на станции не было: единственный поезд прошел час назад. В это время на дороге показался араб-рабочий с киркой на плечах. Он с полной готовностью направился к ним. В Керуане с работой дело обстояло плохо. Однако, увидев платформы, он заколебался: потом объявил, что он вернется, что у него есть другое дело, и исчез вместе со своей киркой. Джованни вышел из себя.

– Я-таки достану кого-нибудь, хотя бы мне пришлось идти до Эль-Хатеры, – воскликнул он и, нахлобучив на лоб свою панаму, вышел со станции.

Весь уродливый французский квартал предавался сиесте. Даже собаки дремали в скудной тени. Но вот на улице показался, направляясь к станции, один из рабочих Сан-Калогеро, араб Милуд, Джованни окликнул его.

– Пойдем на станцию. Мне надо вскрыть один из ящиков, пришедших от Си-Измаила. Там должны быть вещи, которые он обещал прислать мне.

Лицо Милуда вытянулось.

– Ящики Си-Измаила?.. – переспросил он.

– Да. Поторапливайся.

– Трудно будет, сиди.

– Не валяй дурака. Пойдем.

Милуд неохотно, как капризный ребенок, прошел несколько шагов, потом вдруг – точь-в-точь первый араб – подобрал платье и пустился бежать без оглядки.

Джованни вернулся к вагонам.

– Вы правы, Риккардо, – тут что-то неладно. – Он решительными движением сбросил пиджак и жилет и присоединился к Риккардо, но все их усилия вскрыть ящики не привели ни к чему.

– А в конце концов окажется, что в них нет ничего, кроме самых безобидных одеял да бульона «Магги», – заявил Сан-Калогеро, присаживаясь на край платформы.

Но Риккардо продолжал осматривать платформы. Он постукивал по стенкам, вымерял палкой.

– Так вот оно что! – взволнованно крикнул он наконец.

– В чем дело?

– Слепы вы, что ли? У этих платформ двойное дно. Слышите?

– Нельзя же ломать платформы, – возразил Джованни.

Но Риккардо уже принялся за дело. В полу одной из платформ была щель, в которую он просунул найденный тут же кусок железа. Ближайшая планка подалась, показался край циновки. Риккардо отодвинул ее, блеснуло что-то металлическое – ружейный ствол.

– Теперь нетрудно догадаться, что заключается в ящиках, – сказал он, обернувшись к Джованни, который заглядывал ему через плечо.

– Это надо расследовать, – отозвался тот, ставший вдруг серьезным. – Как же нам быть?

– Отправить вагоны обратно и убрать ящики. Это послужит предостережением для тех, кто с такой целью их использовал.

– Кади может прислать за своими ящиками каждую минуту.

– Не думаю, чтобы он это сделал после того как трижды был предупрежден о том, что мы стараемся их открыть. Во всяком случае, он выждет пока стемнеет.

– Что же нам делать?

– Вернуться вечером с инструментами и надежными людьми, а пока устроить охрану. Если не на кого положиться, придется остаться одному из нас. Но что вы скажете насчет Джузеппе?

– О, Джузеппе я верю как самому себе!

– Приведите его, я подожду. И пусть он объяснит начальнику станции, что вы получили важный груз, который не должен проходить через таможню в ваше отсутствие.

Спустя полтора часа шофер Джузеппе устроился в тени вагонов на запасном пути. Перед ним ряд низеньких домов с зелеными ставнями, казалось, изнемогал от жары, так же как высохшие поля, окруженные изгородями из диких груш. Дальше широко раскинулась выжженная солнцем равнина, по которой бродило несколько верблюдов; направо таяли на солнце минареты Керуана.

Джузеппе закурил папироску и, вытащив из кармана истрепанный роман, развалился в беспечной позе человека, который наслаждается своей праздностью, доволен и своим положением и видом, открывающимся перед ним.

Улица Сосье, старинная Цанкат Туила, дремала, обласканная послеполуденным солнцем. Несколько мулов и ослов, навьюченных бурдюками из овечьих шкур с оливковым маслом или вязанками зелени, все в струпьях и ссадинах и сопровождаемые целыми тучами мух, медленно тащились по ней, многострадальные и терпеливые, терпеливее своих западных сородичей, поскольку на долю их выпадало много больше невзгод. Шелудивые верблюды, такие же хилые и так же облюбованные мухами, задрав головы, неприятно фыркая и поднимая пыль, проходили мимо ларьков мясников, мимо продавцов плодов и овощей и веселых лавчонок с пестрыми ситцами. Нищие в лохмотьях мирно беседовали друг с другом; старик-калека, на самом припеке, непрерывно вопил: «Мескин! Мескин!» и громко читал молитву Аллаху, всеблагому и милосердному. А между ними всеми ловко сновал босоногий продавец кофе, держа в каждой руке по несколько крошечных, с рюмку величиной, чашек с длинными ручками, и угощал правоверных.

Вдруг все звуки покрыл протяжный и резкий, не от мира сего, зов, несшийся откуда-то сверху. Его подхватили и повторили сотни других голосуй. Некоторые из торговцев поднялись и, оправив свои бурнусы, тихо, по двое и по трое, направились и ближайшую мечеть, одну из ста сорока мечетей города Молитвы. Другие взялись за свои четки, нищий продолжал вопить.

Один торговец, из менее набожных, перешел к своему соседу-пирожнику и уселся рядом с ним на циновке.

– Мир тебе!

– Мир тебе!

Пирожник подозвал разносчика кофе.

– Два кофе.

– Наступают жаркие дни, – вздохнул первый торговец-фруктовщик. – Скоро все иностранцы покинут город. Сегодня с поездом не приехало ни одного.

– Останутся те, что копают там, за городом, будь они прокляты!

– Говорят, нашли что-то новое.

– Голую женщину, бесстыдную мраморную штуку.