Он молчал. В глазах женщины не было никакого вопроса. Секунды текли, все более тяжелые и невыносимые.

Тут Хейд заметил, что она смотрит куда-то в сторону от него. Повернувшись в ту сторону, он увидел фотографию Девина в спортивной форме. На красно-белом полосатом костюме виднелось темное пятно грязи. Пятно располагалось на том самом месте, на животе, откуда спустя много лет выведут, подобно щупальцу, толстую кишку и соединят ее с пластиковым мешком.

Женщина, мать Девина, что-то сказала, тихо, едва слышно. Ему послышалось, что…

Ему послышалось, что она сказала … Уходите.

Теперь звуки донеслись уже из другой комнаты… из спальни? Глядя в коридор, Хейд сказал:

— Я спас вашего сына.

Затем он пошел в сторону спальни и увидел там мать Девина, которая лежала на кровати, зарывшись лицом в подушку. Лампа рядом с телефоном была включена. Она еще не звонила по телефону 911. Слава Богу. Женщина тихонько всхлипывала.

— Я же сказал, что спас вашего сына.

Она продолжала плакать, теперь уже громче.

Ощущая сильное головокружение, Хейд прошел к входной двери. Оттуда он бросил последний взгляд на женщину и увидел лишь мозолистые пятки ее босых ног. А что если ее плач — это просто уловка, чтобы тайком успеть позвонить в полицию? Так или иначе, но она обязательно позвонит в полицию, разве нет?

Уходите. Женщина велела ему уходить. В этом он был уверен.

Ушел он до того, как раздался вой сирен, если он вообще когда-нибудь раздался. Хейд вспоминал пятки босых ног вдовы Вербиирст. И фотографию, которая, возможно, и побудила ее принять окончательное решение.

Улыбающееся лицо мальчика в спортивной форме Хейд запомнил на всю жизнь.

Тремалис встретился с Рив и Шустеком в книжном магазине «Линч-Гиддингс». Бар Мерди «Эм-Си» располагался на той же улице, неподалеку. Была пятница, 6 января 1989 года.

Когда он вышел из автобуса, то обнаружил, что выпавший вчера вечером снег уже растаял. Ветра не было, температура воздуха поползла вверх. В мокром асфальте под ногами отражались неясные очертания зданий.

Было тепло, солнце ярко светило, и Тремалис расстегнул молнию своей серой куртки. Он открыл дверь в книжный магазин. Зазвенел маленький колокольчик.

На Шустеке был спортивный свитер с надписью «Адская Кухня» и черные брюки. В руке он нес куртку зеленого цвета. Рив сегодня была одета в голубую блузку, черную юбку и черные сапоги. Все выглядело очень элегантно, так что ее легкая хромота, вызванная воображением Виктора, была почти незаметна. В руке она держала новый бестселлер по дзен-буддизму. Когда она показала ему книгу, Виктор в который раз восхитился ее некрашенными ногтями. Его постоянно обуревало желание деформировать людей и вещи, которые он допускал в свой мир, наносить себе увечья во имя самопознания, но подлинное возбуждение охватывало его слабое сердце только в том случае, когда желанная женщина — а это не всегдабыла Рив Тауни — не пряталась под косметикой.

На странице книги мелькнула фраза Гераклита:

«Все течет».

Тремалис подумал о вещах, которые текут. Река Чикаго, уксусная кислота, кровь, моча…

Шустек ничего не купил.

— Я читаю лица, — объяснил он девушке за кассой, хоть она его и не спрашивала.

По словам самого Бена Мерди, «Эм-Си» представлял собой «бар с дансингом, где музыка звучала не столь громко, чтобы посетители были вынуждены переходить на крик».

Шесть лет тому назад это была обыкновенная пивная. Когда Бен Мерди приобрел помещение, он сохранил только белый полотняный навес над витриной. На другой стороне улицы располагались два жилых дома, где квартиры сдавались в наем. В одном из них в двадцатые годы жила любовница Аль-Капоне, для которой он снимал мезонин. Помещение это до сих пор сдавалось за 2100 долларов в месяц. Здания соединялись подземным туннелем.

Тремалис, Рив и Шустек сидели за столиком напротив стойки, над которой светилось несколько телевизионных экранов. Там показывали видеоклип. Стойка бара скрывала половину лестницы, идущей вдоль северной стены.

Наверху находилась еще одна стойка, поменьше, и танцевальная площадка. Когда вышибала открывал дверь в верхнее помещение, оттуда доносилась своя музыка. Все вышибалы казались братьями. Почему-то у многих были гладкие, зачесанные назад волосы с залысинами; каждый был одет в смокинг с накладными плечами, черные брюки и галстук-бабочку розового или бирюзового цвета. Когда в сторону Тремалиса вышибалой было брошено несколько подозрительных взглядов, он почувствовал себя очень неуютно.

Эйвен сидел прямо под гравюрой Энди Уорхола — портретом Мерди в голубых и зеленых тонах, и потягивал «Канада-драй». Тремалис расположился справа от него, лицом к стойке и телевизионным экранам; он пил ром «Бакарди» с кока-колой, чувствуя, что на него обращают внимание из-за прически, такой же, как и у мускулистых вышибал. Рив заказала себе джин с тоником.

— Привет, парни! — Бен Мерди помахал им рукой, в которой держал ментоловую сигарету, перевалившую уже за половину своей краткой жизни. Оживление — вот какое слово лучше всего характеризовало его поведение. На год старше Тремалиса, он был похож на кого-то из героев «Волшебника Страны Оз», во всяком случае, взгляд его был пронзительным, как у самого Волшебника.

Он сел в кресло напротив Рив. На нем были темно-синие, почти черные, джинсы и черная майка с надписью «Я в порядке. А ты — мудак». Его походка, фигура, крепкая грудь и изящные руки сводили с ума голубых клиентов. Он выпустил дым и удобно расположился в кресле.

— У тебя как-будто волосы стали светлее, — заметил Шустек.

— Жизнь сперва обесцвечивает, а потом убивает, — ответил Мерди. Один из вышибал услышал его и покачал головой:

— Нет, он вечный блондин.

Сверху доносились звуки бас-гитары, но Тремалису казалось, что она играет прямо у него в голове.

— Итак, вы ищете этого ужасного Болеутолителя? — Мерди сменил выражение лица и интонацию.

Шустек отодвинул свой бокал.

— Да, — подтвердил он, — мы знаем, кто он такой.

— Думаем, что знаем, — уточнил Тремалис.

— Что ж, — сказал Мерди, — может, ваша ловля на живца окажется поэффективнее, чем все, что успела сделать наша говеная полиция.

Шустек повторил все заказы. Официант принес каждому его порцию и еще сухой мартини с водкой и двумя маслинами для хозяина.

Он потягивал напиток, непроизвольно обводя языком внутреннюю часть верхней губы. Тремалис обратил внимание на голубую вену на нижней части языка Мерди, на секунду представил, как бы оттуда стекала кровь, переполняя рот, и снова посмотрел в свой стакан.

Шустек сказал Мерди, что придумал новую фразу, которую намерен однажды проверить на каком-нибудь уличном подонке:

— Я — новый наркотик. Попробуй меня.

— Здорово! Нет, мне правда нравится, — обрадовался Мерди.

Ночь наматывала вокруг него круги, как поезд кольцевой линии. Кружилась голова. Тремалис выпил достаточно спиртного и подумал, что сможет сегодня добиться эрекции, если бы это нужно было Рив.

Мерди сообщил им, что один его друг может достать им несколько подержанных инвалидных колясок. Тремалис извинился и вышел в туалет. Почему, черт побери, Мерди поддержал фантазии Шустека? — подумал он. — Может быть, он боится, что его многочисленные клиенты чем-то тоже привлекут к себе внимание маньяка. Если бы Болеутолитель взялся сейчас за гомосексуалистов, то они разбежались бы по домам.

Но разве поимка Болеутолителя не является и его, Виктора, идеей тоже?

А как они, черт побери, будут его ловить, если Болеутолитель приблизится к ним со своим набором режущих инструменов? Осенят себя крестным знамением? Задавят колесами?

Он закончил мочиться и теперь стоял, тупо глядя на свой вялый член. Над писуаром висел автомат по продаже презервативов. Кто-то написал на белом корпусе: «Лучшее средство от СПИДа — онанизм».