Последняя фраза была сказана в их сторону, и оба кивнули.

— Да, и еще тот парень, о котором ты говорил. Кажется, Вик?

— Да. Я познакомился с ним в тот день, когда ты посещала кладбище.

— Вот, знакомишься… Смотрю, ты не скучал обо мне, — обиженно сказала старушка. — В конце концов, твой праздник «Город серфинга» не будет у тебя последним.

— Когда я планировал все это на девятое, то совсем забыл, что у тебя…

— Все нормально, Майкл.

— Но я же помню день смерти Мандейи. Я эгоист.

Он откинул голову в кресле, как бы поразившись своему недомыслию.

— Мне бы следовало помнить твои знаменательные даты, Бабуля.

— Хватит, я сказала.

Она притронулась к его шунту и тут же отдернула палец.

— Нужно было почистить его после обеда, Майкл!

— А-в-в, — голос Серфера, когда он не притрагивался к шунту, напоминал скрипучий шепот.

— А-в-в-в, — передразнила она. — Проследи, чтобы Карл сделал хорошие фотографии. Пусть снимет тебя под плакатом, который я раскрасила.

Оба посмотрели на большой плакат, висевший над рядом комнатных растений. Яркие цвета, красный и синий, способствовали тому, что он резко выделялся на фоне серой стены:

Только раскрасив цветными фломастерами эту дату, Вильма сообразила, что в этот день исполняется ровно десять лет со дня смерти ее сына Герберта. Она собиралась прокатиться по своему обычному маршруту к Чикагскому театру, находившемуся неподалеку. Но сегодня она не вернется обратно, потому что ее племянник Генри заедет за ней туда после смены. Генри работал в автомобильной компании, и Вильма испытывала большое удовольствие, когда он возил ее в большом голубом грузовике.

Серфер и Бабуля еще немного поболтали о том о сем, потом попрощались с Рив и Эйвеном, которые пообещали прибыть на вечеринку. Спустя некоторое время Серфер заметил, что Вильма тихонечко похрапывает.

Мысли Майка перешли на его собственный «особый день» — второе августа — день, когда умерла его единственная возлюбленная. Майк Серфер познакомился с Мадейей Стоунвелл в 1972 году. Молодая девушка с диагнозом «мышечная дистрофия» посещала Сити-Уайд-колледж и специализировалась в маркетинге. Он тогда был еще Майком Шурлсом, посыльным в фирме «Лессе-сервис». «Серфинг» был ему тогда неведом: артрит, порожденный детскими травмами и холодными зимами в неотапливаемых квартирах, тогда еще не сделал недвижимыми его ноги.

Нельзя сказать, что физическое состояние Шурлса тогда доставляло больше неприятностей ему, чем окружающим. Он тогда еще держался молодцом. Но то, что он становился инвалидом, причем никому ненужным, становилось очевидным. Мадейя, светлокожая мулатка, с глазами, подобными терновым ягодам, стала его первой женщиной. И последней.

Почти два десятилетия назад, когда по земле еще бродили динозавры, а участники молодежных банд рассматривали их не как клубы, а как религиозные секты, они сняли квартиру на Федерал-стрит. Расовая дискриминация, по крайней мере явная, корчилась в предсмертных судорогах. Но вот преступления черных против черных всегда были и оставались чумой этого города.

Пуля, лишившая жизни Мадейю, предназначалась кому-то другому. Эта же пуля, принесшая смерть любимой, сразу сделала Шурлса калекой. Вскоре он оказался в инвалидном кресле, а затем и на улице.

Улица дала ему независимость и массу свободного времени… Он понял, почему Реджи Гивенс так любил проводить время на улицах, играя повсюду в свои карты. Дело было не в скромном заработке на спиртное, а в том, что улица помогала быстро забыться и не заметить, как «просвистела» паскудная жизнь.

Это ему удалось. Почти десять лет провел он близ Вест-Мэдисон в поисках спиртного и слез. Если бы не «Марклинн» и Бабуля, он вполне мог бы кончить так же, как Шефнер Блекстоун, слонявшийся вдоль аллеи Конгресса и сосавший виски «Джонни Уокер» из мерного стаканчика для стирального порошка. Шефнеру было около тридцати лет, но казалось, что все семьдесят.

В свое время Майкл благодарил Господа за женщину по имени Мадейя. А теперь если бы не Бабуля…

Он наблюдал за тем, как она спит; темные волоски на ее верхней губе шевелились от тихого посапывания. Позади нее к белой колонне была прикреплена бронзовая табличка — подарок, преподнесенный «Марклинну» пять лет назад Рендаллом Эндрью Синком, бывшим обитателем, который переехал в Торренс, штат Калифорния после того, как смог продать свой первый роман под названием «Усмешка Боли». Грудь Вильмы Джерриксон мерно вздымалась во сне, волосы ее касались бронзовой таблички, побуждая Серфера вспомнить о солнце и луне.

Табличка содержала фрагмент из романа:

Читая эти слова, он вновь вспомнил Мадейю. Тут Бабуля неожиданно очень громко всхрапнула и проснулась, оглушенная своим собственным храпом.

— Я передам Герберту привет от тебя и скажу, что ты за мной присматриваешь, Майкл, — она схватила его мозолистую руку и нежно поцеловала ее.

Хейд он шел вниз по Стейт-стрит, довольный своей недавней покупкой — оранжево-розовой рубашкой от «Чесс-Кинга». Он даже немного поговорил с продавщицей. Ей понравился его австралийский пиджак.

И вот он шел по улице и улыбался. Начинался час пик и он чувствовал себя в безопасности. Чтобы двигаться сквозь толпу, опережая медлительное большинство, при этом избегая столкновений с людьми, спешащими на электрички и автобусы, требовалось упорство и изворотливость Уолтера Пейтона или Брайана Пикколо. Игрок «Медведей», умерший от рака, был любимцем дяди Винса. А летом вдобавок ко всему почти весь тротуар заполняли хип-хоперы и музыканты, играющие на бонго, и улица уже раздражала.

Он выбрал свою следующую цель, когда стоял возле киоска на Вашингтон-стрит. Это не было похоже на возбуждение, которое охватывает жертву демонов алкоголя или наркотиков; им не овладевали галлюцинации, во время которых сумасшедшие видят пятнадцатифутовых клоунов, свисающих с пожарных лестниц. Нет, все было совсем не так просто. Это было дарованное свыше озарение.

Хейд однажды слышал песню под названием «Пошли мне импульс, Иисус» и хорошо понял это — чувство общения с Отцом, бурлящий оргазм внезапного восторга, успокоительное знание и понимание неслись по каналам его чувств подобно набравшему скорость поезду.

Блаженное ощущение, наверное такое же, какое испытывал дядя Винс от алкоголя или от того, что принуждал Хейда ходить полуголым по квартире. Сам Фрэнсис Хейд испытывал наслаждение, когда им управляли. Сейчас, обладая этой… этой мощью, он был марионеткой ВЫСШЕЙ СИЛЫ, и это означало, что ему дарована жертвенность. Но как же много нужно было сделать, сколь многих нужно было взять с собой…

Он наблюдал за старушкой в инвалидной коляске, пересекавшей Рэндольф-стрит. Ей, разумеется, будет лучше внутри него, в одном вздохе от Рая.

За его спиной в магазине радиотехники дюжина стереоприемников была настроена на одну и ту же станцию. Группа под названием «Каттинг Крю» пела:

«Этой ночью я умер в твоих объятиях, ты смогла этого добиться…»

Он перешел на другую сторону улицы и последовал за старой женщиной. Посторонние раздражители не мешали ему. Он их фиксировал, но шел за целью. Две чернокожие женщины беседовали о работе, о налогах, громкие голоса перемежались хрупанием кукурузными хлопьями, на них были теплые черные полупальто, их коричневые руки с длинными красными лакированными ногтями погружались в пакеты с поп-корном как окровавленные когти хищников. Подросток проехал на велосипеде, напевая: «Расправь крылья и лети», и проскочил на красный сигнал светофора. Густой аромат роз из магазина «Кэллен флауэрс» показался почти неприличным в этих холодных сумерках.