— Она свободна, Роуланд. И преданно ждет тебя все шесть лет.

— А я не просил ее об этом.

— Тем не менее она ждет. И надеется выйти за тебя замуж. Даже Лютер не против. Он относится к ней как к дочери.

Роуланд остановился и нахмурился.

— Она знает, что я не собираюсь жениться. Что дала женитьба моему отцу, кроме двух вечно ноющих дочерей и сварливой жены?

— Нельзя же всех женщин мерить меркой своей мачехи, — заметил Гай. — В путешествиях по Франции, я уверен, ты понял, что женщины отличаются друг от друга.

— Наоборот. Я теперь знаю, что любая женщина, когда чего-то хочет, говорит о-очень сладкие слова, а сама, пардон, настоящая дрянь. Нет, я не хочу, чтобы меня пилила жена, я скорее в аду сгорю, чем женюсь.

— Глупо, Роуланд, — сказал Гай. — Я помню, ты так же говорил и раньше. Но я думал, ты переменил свое мнение. Жениться стоит. Когда-нибудь, в один прекрасный день, ты захочешь иметь сына. Кому-то ты должен оставить Монтвиль?

— У меня, конечно, будет внебрачный ребенок. Может и два. А для этого не надо жениться.

— Но…

Темно-голубые глаза Роуланда сузились.

— Я знаю, что говорю, Гай, и кончай ты эту тему.

— Хорошо, — вздохнул он. — Но как быть с Амелией?

— Я ей все сказал, когда она прыгнула ко мне в кровать. И она дура, если надеется, что я передумал.

Они шли дальше. И тон Роуланда стал мягче.

— Кроме того, она — последняя из тех, кто мог бы стать моей женой. Да, Амелия хорошенькая, и фигура ничего, но непостоянна. До меня у нее был Роджер, а до него — куча других. Может, и ты ее попробовал? Ну, давай, признавайся!

Гай покраснел и тотчас сменил тему разговора.

— Далеко еще до пивной?

Роуланд расхохотался от души над смущением Гая, шлепнул его по спине:

— Расслабься. Никакая женщина не достойна того, чтобы из-за нее ссорились друзья. Ты можешь поиметь любую из тех, кого я поимел. На то тебе мое благословение. Я повторяю, они — все одинаковы и доступны, включая Амелию. А что до твоего вопроса — пивная, вон, впереди.

Роуланд указал на строение в конце улицы. Два рыцаря как раз вышли оттуда и помахали рукой Роуланду.

— Мы вместе дрались в последней битве, — объяснил он. — Бургундцы из Лиона. Похоже, вся страна изгоняла сарацинов. Саксонцы и те прислали своих рыцарей.

— Мне надо было появиться раньше! — воскликнул Гай.

Роуланд хмыкнул.

— А ты уже почувствовал вкус битвы? Я думаю, все эти годы Лютер не простаивал.

— Да, но только в схватках с бандитами.

— Тогда ты наверняка хотел бы сразиться с Торстоном.

Гай засмеялся.

— Честно говоря, я об этом не думал. Единственное, о чем я думал, уезжая из дома, что мне делать, если ты откажешься вернуться, потому что тогда и я не смогу…

— Значит, сейчас ты испытываешь большое облегчение?

— Конечно, — засмеялся Гай. — Уж лучше предстать перед самим дьяволом, чем перед разгневанным Лютером!

Они вошли в пивную, битком набитую народом. Рыцари и их сквайры пили пиво. Пивнушка оказалась довольно вместительной, не меньше двухсот квадратных футов, сложена из камня. Мужчины окружили очаг, где жарилось мясо. В пивной стояло двадцать столов, вытесанных из тяжелого дерева, вдоль них тянулись каменные скамейки, без единого свободного места. Несмотря на сквозняк, было накурено и жарко. Почти все рыцари одеты в кожу и кольчуги, а сквайры — в кожу.

Дома, вдали от битв, Гай, Роджер, Торстон, Джофри — все любили носить мягкие удобные подшлемники, спускавшиеся на плечи. Они не сковывали движение руки, выхватывающей меч. Роуланд так никогда и не привык носить его, он казался ему слишком женственным.

Роджер из Мезидона сидел в пивной с двумя вассалами и их сквайрами. Гай приехал один, сквайр Роуланда пал в бою с сарацинами, и он его пока никем не заменил.

Роуланд знал одного из вассалов Роджера, сэра Магнуса, подопечного отца Роджера. Сэру Магнусу, как и Роуланду, было двадцать четыре, и он обучался вместе с Гаем, Роджером и Роуландом.

Роджеру уже исполнилось двадцать шесть, он самый старший, и с первых дней всеми верховодил. Это был достаточно мрачный молодой человек — и ясно отчего — он, как второй сын в семье, должен сам пробиваться в жизни. Он завидовал Роуланду, уверенному, что в один прекрасный день получит Монтвиль, несмотря на внебрачное происхождение. Почему это бастард получит наследство, а он, Роджер, благородных кровей — ничего? Это отравляло ему жизнь.

Роуланд и Роджер соперничали всегда и во всем. Как старший и потому более сильный, Роджер обычно побеждал. И всякий раз тайно злорадствовал. Всю юность они ссорились и дрались чаще, чем полагалось даже родным братьям. С годами их отношения не изменились.

Роджер заметил Роуланда первым и решил не подавать виду. Но сэр Магнус увидел Гая и, вскочив, бросился навстречу.

— Мой Бог, Гай из Кале! Коротышка! — приветствовал Магнус. — Я не видел тебя целую вечность!

Гай ощетинился, услышав прозвище юных лет, которое он не забыл и по сию пору, — коротышка. Да, он был невысок. Его рост делал его мишенью для шуток таких людей, как Роджер и Магнус. Роуланд всегда пытался защитить его, не раз вступая в драку на его стороне. И это крепко связало Гая и Роуланда. Гай чувствовал себя обязанным Роуланду за его верность.

— И что же привело вассала Лютера в Арль? — задал вопрос Роджер.

— Дело в том, что…

Прежде чем Гай успел закончить фразу, Роуланд, толкнув его локтем в бок, перебил:

— Отец по мне соскучился, — бросил он небрежно, отчего Магнус чуть не поперхнулся пивом.

Это заявление звучало смешно для тех, кто знал Лютера и его сына. Роджер нахмурился, и Роуланд подумал, что Гай прав — дома его ждет битва, и гораздо скорее, чем он думает.

Роуланд уселся на каменную скамейку напротив Роджера. Служанка, та самая, из-за которой у них с Роджером были стычки, принесла пиво и вертелась поблизости, наслаждаясь напряженной атмосферой, которая возникла в ее присутствии. Из-за нее и прежде дрались, но впервые соперничали столь грубые и столь желанные ей мужчины.

Гай встал позади Роуланда, его насторожила мрачность Роджера. Роджер всегда отличался красотой — голубоглазый, с мягкими, как у всех норманнов волосами. Но сейчас его лицо перерезали глубокие сердитые складки, а улыбка больше походила на ухмылку. Роуланд и Роджер были похожи по сложению, оба мускулистые, высокие. Но Роуланд, красивый по всем канонам, обладал чувством юмора, и в его облике сквозила доброта.

— Значит, твой отец по тебе соскучился? — переспросил Роджер. — А для чего посылать рыцаря, чтобы позвать сына домой? Любой лакей мог тебя отыскать.

— Что-то ты слишком вникаешь в мои дела, — произнес Роуланд бесстрастно.

Лицо Роджера скривилось в саркастической усмешке.

— Мой брат женился на твоей сестре, — сказал он, притягивая служанку и усаживая к себе на колени. — Плохая партия.

— Надеюсь, ты не думаешь, что этот брак делает нас родственниками, — проворчал Роуланд.

— Я не претендую на родство с незаконнорожденными, — бросил Роджер.

Нависла тяжелая тишина. Потом раздался издевательский смех Роджера.

— Ну что? Что же ты не отвечаешь, Роуланд? — подначивал его Роджер и, крепко прижимая девицу, сидящую у него на коленях, добавил: — Ублюдок оробел. Я сразил его наповал.

В глазах Роуланда вспыхнуло пламя такой силы, что, казалось, взрыв неминуем. Но он спокойно сказал:

— То, что я внебрачный сын, всем хорошо известно. Но ведь не трус, Роджер? А тебя я начинаю в этом подозревать. В последний раз, когда ты на меня напал, ты ведь сначала убедился, что я пьян. И только потом начал драку.

Роджер стал подниматься, столкнул со своих колен девицу, но Роуланд пронзил его острым взглядом.

— Хотя нет, я не прав, Роджер, ты не трус. Ты, наоборот, спешишь приблизить смерть своими речами.

— Роуланд, нет! — воскликнул Гай и попытался удержать друга на скамейке.

Но вулкан уже бушевал внутри Роуланда, и не существовало силы, способной остановить его. Он оттолкнул Гая, поднялся, вынул меч и сделал это так резко, что каменная скамейка рухнула, опрокинув всех, сидевших на ней.