Бригитта отступила назад, чтобы полюбоваться Роуландом в голубой шерстяной тунике, которую она только что закончила шить. Она плотно облегала его широкие плечи, подчеркивая красоту мужской фигуры. А глубокий голубой цвет туники оттенял синеву глаз. Она почувствовала гордость и волнение. И хотела ему что-то сказать, но он был поглощен обновкой. Он исследовал каждый шов и, казалось, не слышал ее.

— Ну как?

— Довольно удобная.

— Это все, что ты можешь сказать? — воскликнула Бригитта. — Как тебе стежки? Они никогда не разойдутся.

— Я видел и получше, — ответил он, изучая подпушку.

— Ох! — Бригитта швырнула в него клубок ниток. И, окажись под руками ножницы, они бы тоже полетели следом. — Чтобы я еще когда-то старалась?

Роуланд ухмыльнулся.

— Ты должна научиться понимать мои шутки, Бригитта. Твоя работа мне даже больше, чем нравится. По сравнению с этой, вся моя старая одежда никуда не годится. И шьешь ты замечательно, выше всяких похвал.

Бригитта засияла. Шесть дней провозилась она с туникой Роуланда и короткой мантильей из голубой шерсти. Она шила в его комнате, там было светлее. Перемирие наступило после той ночи любви. Они не говорили об этом, но с тех пор все изменилось.

Она вдруг заметила, как он хорош собой. Как красиво вьются на шее его светлые волосы, как сверкают голубые глаза, когда он смеется. В последнее время он смеялся гораздо чаще, чем раньше, это так молодило его.

Роуланд все еще подшучивал над Бригиттой, но она не обижалась. Он изо всех силстарался быть ласковым. Она и раньше замечала, что он старается вести себя иначе ради нее. Но тогда ей не было до этого дела. А теперь его усилия ей стали приятны. Все чаще Бригитта замечала, что наблюдает за Роуландом — просто смотрит на него, и все.

Их перемирие упрочилось еще и потому, что Роуланд не делал никаких попыток, кроме целомудренного поцелуя на прощанье, провожая ее вечером в комнату для слуг. Бригитте хотелось, чтобы так и продолжалось. Она не знала, как поступит, если Роуланд снова ее захочет. С одной стороны, это было удовольствие, а с другой — грех. И она не хотела выбирать между тем и другим. Она была благодарна Роуланду за то, что он не принуждает ее выбирать. Оставив ее в покое, он дает ей время.

Но время работало против Бригитты, хотя она и не осознавала этого. Она не могла объяснить себе, почему так поспешно стала приводить в порядок волосы и одежду перед его приходом. Вчера, как только село солнце и наступил час, когда Роуланд вел ее на ужин, она показала ему новую тунику. Бригитта очень волновалась. Она не переставала думать, почему его одобрение так важно для нее.

— Ты заслужила день отдыха, Бригитта, — сказал Роуланд, застегнув мантилью и откинув ее на плечи. — Не хочешь завтра покататься верхом? В конюшне отца есть несколько объезженных кобыл, можешь себе выбрать.

Она удивилась.

— Ты уверен, что твой отец не будет против?

— Уверен. Не будет.

— А это не опасно?

В его глазах отразилось смущение, но лишь на секунду.

— Ах, значит, ты слышала разговоры? Люди Торстона готовятся уже несколько недель. Но никто не ввязывается в войну зимой. Торстон дождется тепла. Зимой полно запасов еды, и если он решится на осаду, то ничего не добьется. А Лютер никогда не заставит своих людей сражаться на снегу. И Торстон это отлично знает.

Бригитта подняла бровь.

— А разве нет способа уладить дело без войны?

— Нет, лорд Торстон очень жадный. Из-за жадности он женился на моей сводной сестре Бренде. Она его не интересует ни капли, но земля — очень. Он рассчитывал на большее, чем получил, и теперь не отступит, пока не получит, что хочет. Он готов умереть за это. Так что война — единственный способ прекратить ссору.

Бригитта нахмурилась:

— Никогда раньше не приходилось оказаться в гуще войны. Мой отец воевал до моего рождения. Он и брат участвовали в битвах, но вдали от Лоруа.

— Ты никогда не говорила о брате.

— Потому что он умер, — ответила она тихо.

Роуланд не знал, что сказать, и сменил тему разговора.

— Ты можешь оказаться в гуще войны, Бригитта, но ты будешь в безопасности.

— А если Монтвиль падет?

— Не похоже, дорогая.

— Но нет ничего невозможного, — глубоко вздохнула она. ― Может, это случится, когда меня здесь не будет.

Его быстрый взгляд заставил ее замереть.

— Я имею в виду, я… ну ты же знаешь, о чем речь.

— Нет, Бригитта, не знаю. Если не здесь, то где ты будешь?

— Ты же отправил письмо графу Арнульфу? Так что же объяснять?

Он не ответил. И пришла ее очередь быстро взглянуть на него.

— Так ты отправил письмо?

Роуланд поколебался, но страх, который он увидел в ее глазах, заставил его кивнуть.

— Да. Отправил.

— Ну вот. Тогда ты понимаешь, что я имею в виду.

— Ты действительно думаешь, что граф Арнульф может забрать тебя?

— Он… Он наконец заставит тебя узнать правду, — сказала девушка.

Роуланд тесно придвинулся к ней, провел пальцем по нежной шее. В его глазах было сожаление.

— Снова начнем сначала, мое сокровище? Мне так приятно в твоей компании, без всяких ссор, которые разрушают сладостное общение с тобой.

Она улыбнулась. Он видел с ее стороны так мало этого сладостного общения, что фраза показалась смешной. Но он прав. Не было никакого смысла продолжать борьбу. Скоро все кончится само собой. Но при этой мысли улыбка исчезла с лица, иона не смогла бы объяснить — почему.

Войдя в зал, Бригитта пристально оглядела Роуланда, это стало привычкой.

Она всегда держалась осторожно с Хеддой и Ильзе, с двумя неприятными женщинами, которые всегда шпыняли ее. Обычно она не садилась подле них — они — госпожи, а она служанка. Но Амелия была служанкой, горничной, и Бригитте часто приходилось выдерживать ее огненные взгляды, сидя рядом.

Но в этот вечер Амелии не оказалось на привычном месте, она подавала эль незнакомцу рядом с Хеддой, справа от Лютера.

— У твоего отца гость, — тихо сказала Бригитта Роуланду.

Его глаза проследили за ее взглядом, и он остолбенел. Лицо сделалось страшным, а рука потянулась к мечу. Бригитта еле успела отскочить, как Роуланд бросился вперед к главному столу. Она с ужасом увидела, как он схватил незнакомца за грудки, стащил со стула и отбросил подальше. Все вскочили, а Лютер взял Роуланда за руку.

— Что это значит? — яростно закричал он.

Сын напал на его гостя.

Резким движением Роуланд высвободился и в гневе обратился к отцу:

— Разве Гай не рассказал тебе, что случилось в Арле?

Лютер понял и попытался успокоить Роуланда.

— Да, он рассказал мне о схватке между тобой и Роджером. Но ведь все улажено.

— Улажено? — взорвался Роуланд. — Как улажено, если эта подлая собака еще ходит по земле?

— Роуланд!

— Похоже, Гай тебе рассказал не все. Роджер в тот день собирался совершить убийство. Он напал на меня со спины, Лютер. Один француз остановил его. И за это Роджер пытался отправить его на тот свет.

— Это ложь!

Отец и сын повернулись к золотоволосому человеку, стоявшему на недосягаемом для Роуланда расстоянии.

— Кто сказал, что я зашел к тебе со спины? — с негодованием спросил Роджер. — Ты незаслуженно обвиняешь меня!

— Ты называешь меня лжецом, Роджер? — с надеждой спросил Роуланд, ему не терпелось вступить в бой.

— Я тебя никак не называю, — быстро пошел на попятную Роджер. — Я говорю только, что ты… что тебя обманули. Я подошел к тебе, но без предупреждения не ударил бы. Я только собирался тебя окликнуть, как какой-то французский дурак набросился на меня. Поэтому сперва пришлось разделаться с ним.

— Напал на тебя? — воскликнул, не веря ушам, Роуланд. — Он просто остановил тебя. И чуть не умер из-за этого.

— Ты ошибаешься, — упорствовал Роджер. — Я не собирался убивать тебя.

Лютер осторожно встал между ними.

— Нелегко разрешить этот спор, — сказал он. — И поскольку нет веской причины, сейчас боя не будет.