И Николау на свой педантичный манер рассказал тестю всю историю о гневе и подозрениях Марти.

— Аструх разговаривал со мной, — сказал Исаак, — так что я слышал об этом многое, хотя и не в таком полном виде. Признаться, я нахожу это тревожным, и уверяю, что Аструх сейчас пребывает в беспокойстве. Быть обвиненным в убийстве христианина и предстать перед христианским судом — дело нешуточное.

— Конечно, — сказал Николау. — И поскольку мне кажется, что Марти строит свои обвинения на очень слабом основании, я рассердился на него и сказал, что он несправедлив, поступает злонамеренно и что убийца его отца уйдет от возмездия из-за его диких бредней. Тогда он был пьян, и я подумал, что он едва меня слышит, но сегодня утром я увидел его снова. У отцовской могилы.

Николау умолк.

— И что? — спросил Исаак. — Он изменил свои взгляды?

— Было ясно, что Марти страдает от горя и угрызений совести, потому что они часто ссорились с отцом, — ответил Николау. — Но его гнев превосходил все остальные чувства. Когда тело отца погребли, он поклялся в вечной мести убийцам Гвалтера.

— Во всеуслышание? — спросил Исаак.

— Да. Мать была так огорчена этим его заявлением, что я увел его, не дав ему продолжать. Он сказал мне, что по-прежнему считает возможным, что его отца убил Аструх, но есть и другие, которые могли это сделать, возможно, с большей готовностью. Потом сказал, что чем жить в нищете, он лучше умрет за дело справедливости.

Николау взял свою нетронутую чашу с вином и осушил ее.

— Я беспокоюсь и за него, и за сеньора Аструха. И не знаю, что делать.

— Возможно, Марти послушает епископа, — сказал Исаак.

— Возможно, — сказал Николау. — Но маловероятно. Всегда было трудно заставить его прислушаться к доброму совету, пока не становилось слишком поздно.

Баптиста откинул кожаную завесу, отделявшую кухню Родриге от зала.

— Ана, — сказал он. — Нам нужно поговорить.

Она подняла взгляд от кастрюли с супом.

— Сядь. Сейчас принесу вина.

Закончив свое дело, она дала указания мальчику-слуге и принесла к столу две чаши и кувшин с вином. Села напротив торговца, разлила по чашам вино и подняла глаза.

— Кое-что произошло, любимая, — прошептал он. — Мне оставаться в городе небезопасно.

Матушка Родриге захлопала глазами и отпила глоток вина.

— Когда уходишь? — спросила она стоически.

— Нужно уйти до рассвета. Мне очень жаль, — добавил он и положил ладонь на ее руку. — Я буду скучать по тебе.

— Ничего не поделаешь, — сказала она. — Я буду скучать по тебе еще больше, сам прекрасно знаешь. Встану пораньше, приготовлю тебе завтрак перед уходом.

— Не беспокойся, — сказал Баптиста. — Я уйду тихо, никого не разбудив.

Поднял глаза, он увидел застывшее выражение ее лица и покачал головой.

— Зачем только я сказал это? Буду благодарен, если приготовишь. И вот, — добавил он, придвинув ей наполненный монетами кошелек. — Это покроет мой счет и, может быть, останется на новое платье. Возьми, пожалуйста.

— Не нужно, — сказала она безжизненным голосом.

— Нужно, — ответил он. — Будь такая возможность, я бы взял тебя с собой, умная Ана.

Он встал.

— Увидимся позже.

Галантно поклонился и вышел из таверны.

Ракель взглянула на пациентку и удовлетворенно кивнула.

— Думаю, сеньора Дольса, завтра вы сможете встать.

— Завтра, — сказала жена перчаточника. — Моя дорогая Ракель, если я проведу еще минуту в этой постели, то с ума сойду от скуки. Я осталась в ней только потому, что Даниель просил меня следовать твоим указаниям. Но едва ты выйдешь из этой комнаты, я позвоню горничной, потребую платье и спущусь во двор.

— Но пошлете за мной, если почувствуете себя хуже? — обеспокоенно спросила девушка.

— Если тебе станет от этого легче, пошлю. Обещаю. Непременно, если покажется, что мне хуже. И благодарю тебя от всего сердца за твою заботу. Выходя, можешь позвонить горничной.

Ракель дернула за шнурок возле кровати сеньоры Дольсы и вышла. На повороте лестницы она ахнула от неожиданности и остановилась. Путь ей был прегражден.

— Даниель, — сказала она, придя в волнение и покраснев. — Я только что оставила твою тетю. Ей как будто гораздо лучше. Она собирается встать.

— Хорошо, — ответил он. — Она бы с удовольствием полежала еще день-другой, но сейчас она слегка раздражена.

Он улыбнулся.

— Я шел к ней в комнату попросить тебя спуститься во двор, немного посидеть. Если у тебя нет других визитов.

— Нет, — сказала она. — Папа взял с собой Юсуфа к епископу. Как и твоя тетя, он чувствует себя гораздо лучше и становится несговорчивым.

Стол во дворе был уставлен всевозможными деликатесами. Даниель налил для Ракели чашку холодного мятного отвара и понес к скамье в тени. Обычно суетливый дом казался покинутым, и Ракель огляделась в поисках каких-нибудь признаков жизни.

— Через минуту тетя спустится к нам, — сказал Даниель, угадав ее мысли. — Служанки носятся собирают для нее подушки и шали. Она будет недовольна, — добавил он. — Но их не унять.

— Она так редко болеет, — сказала Ракель, — что все беспокоятся, когда это случается.

Тут появилась сеньора Дольса в окружении суетливых служанок. С беспомощным жестом она улыбнулась Даниелю и Ракели и позволила служанкам ухаживать за собой.

— Они пытаются удержать меня в постели, — пожаловалась сеньора Дольса, — чтобы вести дом так, как им нравится, но я предупредила их, что у них есть время до завтрашнего утра, а потом мы вернемся к обычным порядкам.

Она оглянулась.

— Эсфирь, — сказала она своей горничной, — я хочу сесть там, — и указала на дальний от Даииеля и Ракели угол. — Там тише, спокойнее.

И, вновь устроив большую суматоху, служанки перетащили ее кресло, подушки, шали, еду и питье в другую часть двора.

— Она мстит им за всю воркотню, которую ей пришлось выносить в последние несколько дней, — сказал Даниель.

— Прошу прощенья. — сказала Ракель. — Даниель, извини. Я думала о другом и не слышала, что ты сказал. Папа беспокоится, очень беспокоится из-за того, о чем все толкуют последние дни — он отправился поговорить об этом с епископом, но помощи от епископа мало. У него свои заботы в связи с этим, и ему не особенно нравится то, что хочет сделать папа.

— Ракель, — спросил Даниель, — о чем ты?

— О сеньоре Аструхе, — ответила девушка. — Не слышал?

— Чего не слышал?

— О Марти Гутьерресе и Аструхе де Местре.

— А что там у них? Я и понятия не имел, что они знают друг друга, — сказал молодой человек.

— Даниель, — произнесла в раздражении Ракель. — Думаю, ты проводишь слишком много времени в мастерской. Ты, наверное, единственный человек в городе, который не слышал отвратительных слухов, которые Марти Гутьеррес распространяет об Аструхе.

— Я слышал, наследник Гвалтера думает, будто Аструх подослал убийц к его отцу, но это такая несусветная чушь, что вряд ли кто ей поверит.

— Многие верят, — сказала Ракель. — Все из-за денег, — добавила она и стала рассказывать то, что знала.

— И Марти утверждает, что Аструх убил его отца? — сказал Даниель. — Я не могу в это поверить. И никто не поверит. Менее вероятного убийцы не существует во всем королевстве. Как может Марти считать так?

— Как я слышала, — заговорила Ракель, — это из-за одного замечания сеньора Аструха. Он сказал Марти, что пусть не беспокоится о выплате долга, потому что он получит деньги с тех, кто взял их. А Марти подумал, что сеньор Аструх знает людей, которые унесли золото, и поэтому решил, что тот — соучастник убийства и похищения денег.

— Тут должно быть еще что-то, — сказал Даниель. — Это бессмысленно. Никто не мог бы подумать…

— Николау говорит, Марти слишком поспешен в суждениях и очень упрям, — сказала Ракель.

— Я поговорю с ним, — пообещал Даниель.

— Ты его знаешь?

— Знаю, конечно. Я не только сшил ему перчатки, которыми он очень дорожит, но еще мы покупали много кожи у них со склада. Они привозят очень тонкую телячью кожу, из которой получаются прекрасные перчатки для верховой езды. С ним приятно разговаривать, мы не раз вели беседы.