Шекспироведы магистрального направления, то есть те, кого именуют стратфордианцами, относятся за редким исключением к конспирологам, как биологиэволюционисты к креационистам, предпочитая в спор с последними не вступать, поскольку опровергать противоречащие фактам голословные версии скучно и бессмысленно. В свою очередь, те, кто приписывает авторство Бэкону или Оксфорду, объясняют этот заговор молчания тем, что реальных аргументов у стратфордианцев нет.
И вот наконец молчание нарушено — профессор Колумбийского университета Джеймс Шапиро опубликовал книгу, название которой Contested Will: Who Wrote Shakespeare не так-то просто перевести: со второй его частью все понятно — «Кто написал Шекспира». Первая же построена на каламбуре: «Спорный Уилл» (то есть Шекспир) или «Спорное завещание» — имеется в виду пресловутое завещание Шекспира, где вовсе не упоминается библиотека, но зато присутствует «вторая по качеству» кровать. Самое удивительное в книге Шапиро то, что упрек в провоцировании волны конспирологических версий автор адресует не столько еретикам, сколько именно стратфордианцам — своим единомышленникам.
Ключи к шифру
Главную вину он возлагает на одного из первых по-настоящему профессиональных исследователей творчества Барда, Эдмонда Мэлоуна, издавшего в 1790 году собрание сочинений Шекспира в 10 томах. Мэлоуна, как и его коллег, очень смущало почти полное отсутствие фактов, имеющих отношение к жизни Шекспира и несоответствие тех немногих, что есть, образу великого поэта. Работая над биографией для своего издания, Мэлоун избрал роковой путь, по которому вслед за ним двинулись как правоверные шекспироведы, так и еретики: он занялся реконструированием жизни автора, основываясь на мотивах и сюжетах его произведений. Первым шагом стала реабилитация сонетов, которые до того либо вообще не включали в своды произведений, полагая милыми безделушками, недостойными великого автора, либо публиковали в урезанном виде, сращивая в более пространные тексты и подвергая произвольной правке, например, убирая личные местоимения в тех, которые имеют очевидную гомоэротическую окраску. Мэлоун, вернув этим шедеврам подобающее им место, положил начало традиции их толкования. Но разгадывая, кому тот или иной сонет посвящен, какое место адресат занимал в жизни поэта, он из добытых сведений стал выстраивать саму эту жизнь.
Порочность этого метода Шапиро демонстрирует на примере одного из современников Шекспира, Джилса Флетчера. Свой цикл любовных сонетов, почти наверняка знакомый классику и, возможно, даже послуживший образцом для его собственного, этот поэт написал в весьма преклонном возрасте, будучи обремененным большой семьей. Однако биографическое толкование сонетов по сей день активно практикуют как стратфордианцы, так и их оппоненты.
Но куда более опасным оказалось распространение такого подхода на пьесы. Действие большинства из них происходит при дворе того или иного монарха, и на этом основании делалось заключение, что автор не мог не быть лично знаком с придворной жизнью и обычаями. А это трудно было заподозрить в сыне перчаточника из провинции и хватком театральном предпринимателе.
Сторонникам такой позиции казалось вполне естественным отождествление персонажей с историческими фигурами, в том числе с фигурой самого автора. Так, например, «Буря» рассматривалась как прощание Шекспира с театром и аудиторией, а его ипостасью в этой пьесе считали волшебника Просперо, объявляющего о своем отказе от магии. Следующий шаг в этом направлении сделала Делия Бэкон, американская учительница и писательница. Она полагала, что столь замечательный автор мог учить только великому и прекрасному, и по этой причине взяла на себя смелость исключить из канона ряд пьес, которые этим представлениям не отвечали.
Бэкон пришла к выводу, что Шекспир с его буржуазными интересами, низким происхождением и полученным на медные деньги образованием никак не мог быть автором «Гамлета» или «Макбета», следовательно, их написал кто-то другой. По ее мнению, изложенному в вышедшей в 1856 году книге «Раскрытая философия пьес Шекспира», на эту роль из современников поэта подходил только Фрэнсис Бэкон, видный государственный деятель елизаветинских времен, впоследствии подвергшийся опале и полностью ушедший в философию и литературу.
Он наиболее точно соответствовал ее критериям, причем именно такой Бэкон, каким его представляли в середине XIX века — один из самых ярких, разносторонних и образованных мыслителей Английского Возрождения. Со временем его репутация несколько померкла, и сегодня место Бэкона — далеко в хвосте очереди претендентов, поскольку его авторству нет совершенно никаких подтверждений, в том числе умозрительных, которые можно было бы извлечь из произведений. Делия Бэкон утверждала, что должны были сохраниться относящиеся к делу документы, в частности в могиле самого Шекспира, и даже покушалась поднять могильный памятник. В конечном счете она лишилась рассудка и провела последние годы в приюте для умалишенных. Несмотря на эти несколько карикатурные детали биографии, Делия Бэкон была, вне всякого сомнения, весьма видной фигурой, ее ум и талант ценили Ралф Уолдо Эмерсон и Натаниел Хоторн.
Явная заслуга Джеймса Шапиро в том, что он не пытается, как это делали его предшественники из лагеря стратфордианцев, унизить оппонентов, выставляя их в смехотворном обличье, даже когда они дают для этого повод. Он искренне пытается понять и объяснить нам, почему антистратфордианские идеи имеют свойство овладевать далеко не самыми последними умами. Бэконианцем, например, был Марк Твен, который полагал, что писатель может создавать произведения, только основываясь на собственном опыте, поэтому простолюдин, по его мнению, не мог быть автором «Гамлета». Марк Твен почему-то упустил из виду, что ни «Принц и нищий», ни «Янки при дворе короля Артура» ни на каком собственном опыте основаны не были.
Опознание подозреваемых
Если над впавшей в безумие Делией Бэкон кое-кто посмеивался, то над Томасом Лоуни, автором оксфордианской теории, не смеялся только ленивый. Дело в том, что его фамилия, Looney, означает «безумец», хотя читается иначе.
Безумцем Лоуни никак не был, но и образцом социальной нормы его не назовешь. Он был кандидатом в священники и членом весьма необычной церкви — светской, «церкви человечества», основанной на идеях французского философа XIX века Огюста Конта. Одним из «святых» этой весьма реакционной церкви, выступавшей за иерархический, аристократический принцип мироустройства, был Уильям Шекспир. Когда церковь лишилась материальной поддержки, Лоуни оставил «духовную» карьеру и принялся доказывать, что автор шекспировских произведений, в котором, на его взгляд, аристократические идеалы воплотились в наивысшей степени, не мог не быть аристократом из самого узкого придворного круга. Таким, по мнению Лоуни, мог быть только один человек — Эдуард де Вир, 17-й граф Оксфорд. В 1920 году вышла первая и единственная монументальная работа Лоуни с изложением оксфордианской версии под названием «Опознанный «Шекспир».
Важно отметить, что Томас Лоуни, согласно его собственному признанию, отбирал своего кандидата не по литературным, а по чисто биографическим критериям: аристократизм, симпатии к католицизму, близость ко двору, опыт путешественника и знание Италии. Но литературные заслуги у Оксфорда тоже имелись: он был известен как лирический поэт и драматург, хотя из его наследия до нас дошло немногое. Версия сразу обрела многих сторонников, виднейшим из которых до конца жизни оставался Зигмунд Фрейд.
Главная трудность состояла в том, что Оксфорд скончался в 1604 году, а многие пьесы Шекспира были поставлены позднее. Выход нашелся: была выдвинута версия, что после смерти Оксфорда участвовавшие в мистификации друзья постепенно отдавали его пьесы для постановок. Не вписывалась в эту версию только «Буря», созданная явно после 1609 года, поэтому ее просто исключили из канона. Этот факт, на мой взгляд, как никакой другой демонстрирует центральную слабость всех конспирологических (и многих ортодоксальных) версий шекспировского авторства: художественные достоинства произведений неизменно отодвигаются в них на задний план.
