— Как же это доказать?

— Я увижу их, — сказал я, не отводя взгляда от реки, — боялся взглянуть Филипу в лицо и увидеть его смущение. — Я проникну в дальние уголки Вселенной, за пределами восьмой сферы.

— Но как ты это сделаешь? Разве ты умеешь летать? — В голосе его звучал скепсис, но я не мог его за это упрекнуть.

— Я докажу это с помощью книги египетского мудреца Гермеса Трисмегиста, который первый открыл многие тайны мироздания. Сейчас она считается утраченной, но, если мне удастся найти ее, я познаю то, что позволит мне проникнуть в тайны Вселенной и войти в Божественный разум.

— В разум Господа, Бруно?

— Нет. Слушай! С тех пор как мы расстались, я много преуспел в изучении древней магии, герметических писаний и еврейской Каббалы и познал такие вещи, какие тебе показались бы невероятными. — Я замолчал: стоило ли продолжать? Но все же я не удержался: — Если понять, как совершается описанное Гермесом восхождение, я увижу все по ту сторону известного нам космоса — бесконечную Вселенную и ту универсальную душу, к которой принадлежим все мы.

Сейчас он засмеется надо мной, подумал я, но лицо Филипа оставалось серьезным, даже мрачным.

— Смахивает на колдовство и черную магию, Бруно. Но что ты этим докажешь? Что Бога нет?

— Что все мы — Бог, — негромко возразил я. — Частица Божества заключена в каждом из нас и во Вселенной. Истинное знание поможет нам черпать из неиссякаемого источника энергию космоса, и, осознав это, мы приблизимся к Богу и станем как Бог.

Сидни в ужасе уставился на меня:

— Кровь Христова! Возможно ли разгуливать по улицам, провозглашая себя равным Богу! Инквизиции у нас нет, но добрые христиане, к какой бы конфессии они ни принадлежали, никогда не потерпят подобного — костер для тебя разложат и здесь.

— Все оттого, что христианская Церковь прогнила, и я буду вопить об этом во всеуслышание. Остались лишь мертвые догматы, лишь тень той истины, что существовала еще до Христа. Если бы люди осознали это, началась бы подлинная реформа. Мы бы забыли о тех разногласиях, из-за которых уже было пролито столько крови и прольется еще больше, прежде чем человечество сделается единым.

Лицо Сидни омрачилось.

— Мой учитель, доктор Ди, рассуждает в том же духе. Но будь осторожен, мой друг: когда закрывали монастыри, Ди собрал множество рукописей по старинной магии, и теперь его считают некромантом, если не хуже. И не только простолюдины — все это говорят. А ведь доктор Ди — коренной англичанин и придворный астролог. Тебе же, католику и чужестранцу, недостает только славы колдуна. — Сидни чуть отодвинулся и с любопытством заглянул мне в глаза: — Так ты думаешь, что эта книга в Оксфорде?

— В Париже я выяснил: в конце прошлого столетия ее вывезли из Флоренции. Если мне не солгали, английский собиратель древних рукописей привез ее сюда и оставил в одной из крупнейших библиотек. Там она и находится, всеми забытая, потому что никто не понимает ее истинного значения. В Италии бывало много англичан, а англичане часто завещают свои книги университетам. Вывод: имеет смысл начать с Оксфорда.

— Имеет смысл для начала спросить доктора Ди, — возразил Сидни. — У него самая большая библиотека в нашей стране.

Я покачал головой.

— Если бы эта книга попала к доктору Ди, он бы понял, что за сокровище у него в руках, и нашел бы способ донести это знание до людей. Нет, книгу придется искать, в этом я уверен.

— Ну, хорошо. Только не забывай о поручении Уолсингема. — Сидни похлопал меня по спине и добавил: — И бога ради, не бросай меня, Бруно, не торчи целыми днями в библиотеке. Я рассчитываю повеселиться с тобой на пару, пока мы вместе. Довольно с меня того, что я должен нянчиться с этим надутым поляком Ласким, и не требуй, чтобы вечерами я заседал с тупыми старыми богословами. Нет, мы с тобой пройдемся по Оксфорду, и тамошние девки долго будут охать, вспоминая нас.

— Ты же вроде бы женишься на дочери Уолсингема? — Я прикинулся моралистом.

Сидни мученически закатил глаза.

— До тех пор пока королева не соизволит дать согласие, я не связан брачными узами. А ты, Бруно? Успел наверстать потерянные в монастыре годы, пока болтался по Европе? — Он игриво заехал локтем мне под ребра.

Я усмехнулся и потер ушибленный бок.

— Три года назад в Тулузе я встретил Моргану, дочь дворянина-гугенота. Я наставлял ее брата в метафизике, но стоило их отцу отлучиться, как Моргана попросила меня почитать вместе с ней. Она жаждала знаний — редкое свойство у женщины, тем более у богатой.

— Богатой и красивой? — блестя глазами, подхватил Сидни.

— О, прекрасной! — Я прикусил губу, вспоминая голубые глаза Морганы и то, как она, бывало, старалась развеселить меня, когда ей казалось, будто я предался меланхолии. — Я добился ее любви, хотя с самого начала знал, что любовь эта будет недолговечна. Отец предназначал ее одному аристократу из гугенотов, а не беглому итальянскому католику. Даже когда я получил должность профессора в университете Тулузы и мог бы содержать семью, он и слышать не хотел о нашем браке и пригрозил пустить в ход все свои связи в городе, чтобы уничтожить меня.

— И что же дальше? — История, похоже, не на шутку заинтересовала Сидни.

— Она хотела бежать со мной и даже просила меня об этом, — вздохнул я. — Я чуть было не согласился. Но в глубине души-то я знал, что это не для нее. Поэтому однажды ночью я сбежал один, в Париж, и там окунулся в свою работу и в придворную жизнь. Но я часто вспоминал, от чего отказался в ту ночь. — Голос мой дрогнул, я опустил глаза.

— Ты был прав, друг мой. Иначе мы не дождались бы тебя. Да и она давно уже замужем за каким-нибудь дряхлым герцогом, — подбодрил меня Сидни.

— Так бы оно и вышло, — кивнул я. — Но она умерла. Отец уже готовил ее брак с одним из своих друзей, но перед самой свадьбой она утонула. Ее брат написал мне.

— Ты думаешь, это самоубийство? — Склонный к мелодраматическим эффектам Сидни широко раскрыл глаза.

— Правды я никогда не узнаю.

Я смолк и уставился на дальний берег реки.

— Очень жаль, — пробормотал Сидни и снова похлопал меня по спине; до чего же эти англичане верят, что их похлопывание бодрит и утешает! — И все же, признайся, дамы при дворе короля Генриха рассеяли твою печаль, а?

Интересно, английские аристократы и впрямь такие бесчувственные болваны, какими прикидываются, или это просто способ скрывать свои мысли?

— Конечно, женщины при французском дворе красивы, и многие были не прочь оказать мне внимание, только вот поговорить с ними было не о чем, — усмехнулся я в ответ. — А они, со своей стороны, обнаружили у меня фатальный недостаток: титулов и денег.

— Эх, Бруно, видишь ли, если выбирать женщин по их уму и способности поддерживать разговор, только разочарований и жди. — Сидни покачал головой. Сама идея беседовать с женщиной казалась ему абсурдной. — Последуй моему совету: ум оттачивай в компании мужчин, а от женщин не требуй ничего, кроме ласки да нежностей. — И он, широко ухмыляясь, подмигнул мне. — Пора проследить за сборами, или мы никогда не отправимся в путь, а к обеду нас ждут в Виндзорском замке. Надо поторопиться, погода испортится. Разумеется, королева не едет, — добавил он, заметив изумление на моем лице. — Боюсь, честь развлекать польского графа целиком ляжет на наши с тобой плечи, Бруно, покуда мы не избавимся от него в Оксфорде. Помолись этой твоей мировой душе, пусть она укрепит нас.

— Не хвастаясь скажу, сэр Филип, друзья ценят мой поэтический дар. — Тонкий, пронзительный голос пфальцграфа Лаского всегда звучал так, словно польский аристократ был чем-то недоволен. Мы подплывали к Хэмптон-Корту. — Я подумал, если нам наскучат ученые дискуссии в университете, — тут он бросил не слишком приветливый взгляд на меня, — мы с вами можем скрасить пребывание в Оксфорде, читая свои сочинения и помогая друг другу советами, как два признанных мастера сонета. Вы согласны со мной?