К счастью, Фош был не только теоретиком. Он хорошо разбирался в стратегии и всесторонне знал военное дело, понимал значение материально-технического снабжения и необходимость эффективного сочетания всех родов войск. Правда, и у него были свои ошибки. В 1910 году Фош заявил, что «аэроплан как вид спорта — прекрасная вещь, но в военных целях он бесполезен». Подобно всему высшему военному командованию Франции, за исключением, пожалуй, только Петэна, он был поклонником философии массированного удара( atlaque a outrance) и играл главную роль в разработке Плана XVII — французской схемы, предусматривающей в случае начала войны нанесение по Германии массированного удара всеми силами армии. При этом Фош самоуверенно полагал, что эта война будет короткой. Когда война началась, Фош командовал в Нанси XX корпусом — знаменитым «Железным корпусом» французской армии. Здесь Фош показал себя упорным, не знающим усталости боевым командиром. Правда, вскоре ему пришлось оставить этот пост и взять на себя командование 9-й армией. В это время он поддерживал тесный контакт со своим старым другом Генри Вильсоном.
После того как Вильсон оставил штабной факультет, он был назначен руководителем отдела военных операций военного министерства. Этот отдел непосредственно занимался проведением военных операций за пределами Великобритании. Вильсон не делал секрета из того, что главной его целью являлась разработка планов, которые объединили бы действия БЭС с действиями французов. Он разрабатывал программы и графики движения, в соответствии с которыми БЭС будут стремительно переброшены из Великобритании на свои позиции на левом фланге французских войск. С точки зрения британского правительства переговоры, которые вел Вильсон с французами, были не более чем «предварительными», исследованием открывающихся возможностей; что же касается Вильсона и французского верховного командования, то они рассматривали их как признак верности Великобритании своим обязательствам.
Хотя оно проводилось без официального указания, 1914 год показал, что это планирование совместных операций было полезным. Официальнобританское правительство не заключало никакого союза, направленного в поддержку Франции, и оно не сделало этого и тогда, когда в 1914 году началась война. Сам факт некоего молчаливого соглашения, что Великобритания можетнаправить войска во Францию, обязан своим существованием деятельности Вильсона в последние предвоенные годы. Последний же видел себя архитектором здания франко-британского взаимопонимания, а после начала войны, конечно же, — главным действующим лицом, поскольку он оказался единственным человеком в Великобритании, кто в действительностизнал, к чему идет дело.
Вильсон и так уже был возмущен намерением Китченера сократить численность БЭС, а когда 1 августа, в день, когда Германия объявила войну Франции, Великобритания, в свою очередь, не объявила войну Германии, он и вовсе пришел в замешательство. По его представлению, Великобритании следовало в этот же день объявить мобилизацию и с этого дня идти нога в ногу с темпами французской мобилизации. А теперь получалось так, что Англия плетется в хвосте и подводит la belle France(«прекрасную Францию»). Вильсон в своем дневнике так комментирует происходившее 5 августа заседание кабинета министров по военному вопросу: «Историческая встреча великих людей, в основном совершенно не разбирающихся в обсуждаемой теме». Видно, он забыл, что эти «великие люди» являются либо его политическими руководителями, либо высшим военным руководством, что и заставило его впасть в ошибку, когда в Лондон приехал французский эмиссар, полковник Юге.
Юге прибыл в Лондон во второй половине дня 6 августа, и он сразу же попал к Вильсону. У них состоялся долгий разговор в кабинете Вильсона, после которого Юге сразу же отправился в Париж. К этому времени весть о его приезде достигла Китченера, и тот послал за Вильсоном и потребовал объяснений, почему последний счел для себя возможным вести переговоры с представителем французского правительства, вместо того чтобы доставить в кабинет военного министра. Негодование Китченера стало еще большим, когда оказалось, что Вильсон рассказал Юге обо всем, что говорилось на заседании Кабинета министров 5 августа и уверил того, что в воскресенье 9 августа БЭС начнут пересекать Ла-Манш. Вильсон завершает свою запись в дневнике по поводу 5 августа следующими словами: «Я отвечал, не выбирая выражений, поскольку не допускаю, чтобы он запугивал меня, в особенности если при этом он несет такую чушь, он намеревается отправить войска из Олдершота в Гримсби, внося таким образом страшную путаницу в наши планы». Под «нашими планами» мы, очевидно, должны подразумевать те планы, которые Вильсон совместно с французами старательно готовил перед войной.
Коллуэлл, биограф Вильсона, не скрывает своего убеждения, что в данном случае объект его повествования был совершенно не прав. Фельдмаршал Китченер был военным министром, более того, он хорошо знал французский язык. Естественно, что Китченер желал встречи с Юге, и он имел все права на это без какого бы то ни было вмешательства со стороны Генри Вильсона. Отношения последнего с Китченером стали складываться не в лучшую сторону, и с тех пор они служили поводом для возникновения конфликтов между этими людьми. Это обстоятельство также предвещало, что во всех вопросах об участии Франции в войне Вильсон будет проводить свою линию и настаивать на своих решениях, а также на решениях Френча перед своим начальством и коллегами в Англии. И не в последнюю очередь перед всегда восприимчивым к чужому мнению фельдмаршалом сэром Джоном Френчем.
До определенного предела подчеркнутое франкофильство Вильсона не было отрицательным явлением. Великобритания и Франция были союзниками, и было очень важно, чтобы происходил обмен мнениями политического и военного руководства обеих стран, чтобы их войска взаимодействовали между собой и чтобы их планы были согласованными. Все дело было в том, что Вильсон вышел за этот предел, и его действия, исполненные, несомненно, самых благих намерений, не всегда были полезными для командования британской армии, у которого и без того было немало трудностей в отношениях с новыми союзниками.
Прибыв во Францию вечером 14 августа, фельдмаршал Френч и его штаб отправились в Париж. Здесь во второй половине дня 15 августа фельдмаршал был принят президентом Франции Раймоном Пуанкаре и военным министром Мессими. Наследующий день он отправился в Витри-ле-Франсуа — во французский Генеральный штаб (GQG), где он в первый раз встретился с французским главнокомандующим генералом Жоффром.
Как записал Френч в своем дневнике, его первое впечатление о Жоффре было, «что это — человек с сильной волей и решительный, вежливый и внимательный, но твердый и последовательный в своих решениях и целях, которого нелегко переубедить или заставить свернуть с избранного пути… Все это были мои первые впечатления, но все, что я тогда подумал о генерале Жоффре, нашло более чем убедительное подтверждение в течение тех полутора лет жестоких сражений, которые мы вели вместе с ним. История назовет его одним из исключительно великих полководцев. Задача, вставшая перед ним, была чудовищной, но с какой доблестью он принял вызов, брошенный ему» ( «Life of Field Marshal French», pp. 204–205).
На самом же деле история не была особо щедрой по отношению к генералу Жоффру. В этом — еще один пример ее несправедливости по отношению к генералу Первой мировой войны, который с первых ее дней и до ухода с поста двумя годами позже, вне всякого сомнения, был одним из самых влиятельных военачальников в армиях союзников; который был человеком, спасшим французское государство и таким образом, хотя это небесспорно, всю Европу от катастрофы первых месяцев войны.
Жозеф Жак Сезар Жоффр родился в 1852 году в деревне Ривсальте, расположенной у подножья Французских Пиренеев. Он рос в небогатой многодетной семье, и его отцу, который был бондарем, приходилось кормить одиннадцать человек детей. В 1870 году, когда Жоффр был еще только курсантом, ему пришлось стать канониром при пушке, которая вела огонь по частям прусской армии. И в 1871 году во время осады Парижа Жоффр продолжал службу в артиллерии. Однако еще до того как в 1873 году его направили в Индокитай, который находился под властью Франции, он перешел в инженерные войска.
