Однако если брать армию в целом, то такое состояние дел не было повсеместным. Начать с того, что британская армия продолжала нести потери — до 2000 человек в неделю в «нормальные» периоды. Другие факторы, такие как заболевания, недостаток в рекрутах, нужды других военных театров — Палестины и Италии, — необходимость расширять свой участок фронта, занимая часть сектора французов, — все это истощало силы армии. Батальон, который в теории должен был состоять из 1000 человек, мог в лучшем случае выставить 700. У многих батальонов «огневая мощь» была и того меньше, поскольку из общего списка выпадали заболевшие (исключая несчастные случаи) бойцы, а также проходящие подготовку, прикрепленные к штабам бригад и дивизий и направленные на инженерные работы. Более того, огневая мощь была в любом случае меньше расчетной, поскольку некоторое количество солдат всегда направлялось на переноску раненых и на другие важные работы.
При начале наступления вся эта система меняется. Дивизии, которые должны идти в атаку, набирают полную силу — их «откармливают», если пользоваться этой ужасной расхожей формулировкой, — им дают отдохнуть и проводят с ними учения, в то время как не занятые в наступлении дивизии удерживают позиции. Кроме того, если есть надежда на успех наступления, необходимы дополнительные дивизии, чтобы этот успех развить. В ходе войны достаточно быстро обнаружилось, что солдаты, участвующие в наступлении, бывают столь утомлены и «отработаны» первой же атакой, что задача развития какого-либо успеха должна быть возложена на других. На практике атакующие дивизии все равно оставались на позициях сражаться дальше, но в идеале они должны быть отозваны после первого дня или около того и заменены свежими дивизиями из резерва. Короче говоря, резерв был важнейшей составляющей планирования и осуществления наступлений.
Каждое соединение британской армии старалось организовать себе резерв даже в гуще боя. Бригада из четырех батальонов шла в атаку двумя батальонами, один осуществлял поддержку, а последний оставался в резерве. Командир дивизии при малейшей возможности пытался оставить в резерве бригаду. Существовали резервы корпусов, резервы армий и резервы ставки командования, их составляли дивизии и артиллерийские полки, которые могли быть введены в бой по прямому приказу главнокомандующего. Без резервов армия не могла атаковать, так что, лишая войска пополнений, необходимых для создания резервов, Ллойд Джордж не давал Хейгу вести войну в наступательном ключе.
Однако в расчетах Ллойда Джорджа был существенный порок. Резервы важны не только для атак, они также жизненно необходимы для контратак в ходе наступлений противника, для пополнения рядов на ослабленных участках фронта, для усиления или замены «отработанных» дивизий, для пополнения отрядов, сражающихся на передовой, для поддержки отступающих соединений. Ллойд Джордж, судя по всему, так и не понял, что, придерживая солдат и пытаясь помешать Хейгу вести наступательные действия, он ослаблял способность последнего отразить германское наступление.
На первый взгляд, легко поддаться обаянию взглядов Ллойд Джорджа, которые исходили из гуманистических посылок и подпитывались сводками потерь, с которыми он каждый день знакомился в своем рабочем кабинете. Для премьер-министра, представляющего весь народ, решение отказать своим генералам в пушечном мясе для бесплодных атак должно выглядеть как правильный и нужный поступок.
К сожалению, Ллойд Джордж упустил один важный момент в своих выкладках — германцев. Он счел, что от атак нужно воздерживаться и перевести британскую армию в оборону, чтобы противники просто сидели в траншеях, посматривая друг на друга сквозь проволочные заграждения, а потери снизились бы до минимума. Германцы, однако, не имели намерений бездействовать на Западном фронте. В течение зимы 1917/18 года, по мере прибытия новых дивизий из России, они готовились к масштабному наступлению на западе, которое должно было привести их к победе над Францией и Британией. Планы Германии были быстро раскрыты разведкой союзников, о готовящемся к весне наступлении стало известно. Те войска, которые Ллойд Джордж удерживал в Британии, должны были быть посланы во Францию, чтобы организовать новые линии обороны в глубине фронта, натренировать солдат и разместить их на рубежах перед атакой. Ллойд Джордж имел другое видение ситуации. Фельдмаршал сэр Дуглас Хейг был, с его точки зрения, человеком, чье влияние стоит ограничивать, а не упрочивать. Для того чтобы сделать шаг в этом направлении, премьер-министр решил избавиться от верного союзника Хейга, начальника генерального штаба генерала сэра Уильяма Робертсона.
К проблемам, которые назревали у Хейга в Лондоне, в октябре прибавились более осязаемые во Франции. Премьер-министр и министр обороны Франции Поль Пенлеве (премьер-министром он стал в сентябре, но в ноябре был смещен Клемансо) выдвинул предложение в очередной раз расширить британский сектор фронта. Запрос был поддержан Ллойд Джорджем. В тот момент Хейг был занят наступлением на Пасшендэль и ответил в своем послании Робертсону от 8 октября, что поскольку французы не атакуют, то «они должны быть в состоянии удерживать свои позиции силами своих солдат и не ожидать избавления со стороны британской армии». Робертсон в тот момент находился под сильным давлением и был встревожен своим открытием, что Ллойд Джордж предпочитает обращаться за консультациями по военным вопросам к фельдмаршалу Френчу и генералу сэру Генри Вильсону, а не к нему, начальнику Генерального штаба, официальному советнику премьер-министра и правительства по вопросам ведения войны.
Френч и Вильсон подали Ллойд Джорджу официальные меморандумы на тему дальнейшего ведения войны, их копии были посланы Хейгу для рассмотрения. Он не нашел, что они заслуживают внимания. Френч полагал, что британская и французская армии должны находиться в обороне, пока американцы не сконцентрируют свои силы, а Вильсон выдвигал идею создания «межсоюзнического совета», который бы руководил ведением войны… «предположительно с ним в качестве главы британского представительства», как горько и точно отметил в дневнике Хейг 31 октября. Он всегда опасался весьма часто обсуждаемой идеи о «совмещенном командовании», резонно подозревая, что это была уловка Френча, чтобы взять командование в свои руки. Идея, однако, была далеко не бессмысленной и продолжала волновать умы.
Очевидно, что схема объединенного командования с одним главнокомандующим имела в обстановке Западного фронта свои преимущества, но в конце 1917 года Хейг так не думал. Его взгляд на этот вопрос был основан на горьком (и достаточно тесном) опыте работы с французами в течение последних двух лет и может быть понят в этом контексте, хотя очень похоже на то, что он отвергал саму идею в принципе. Хейг никогда не предлагал себя в качестве «генералиссимуса», командующего французской, британской (и, возможно, американской) армиями, хотя он вполне мог это сделать в середине 1917 года, когда войска Франции находились в катастрофическом положении.
Хейг не хотел иноземного генерала над своей головой и допускал, что любой французский генерал также этого не хочет. В этом он был абсолютно прав, но идея французов заключалась в том, что именно французский генералдолжен взять на себя общее командование — они на самом деле не считали эту идею неосуществимой. Петэн прибыл в ставку Хейга 1 ноября и показал фельдмаршалу меморандум, который он написал французскому премьер-министру Полю Пенлеве. Меморандум гласил, что британская и французская армии теперь равны по мощи и располагают компетентным командованием. Учитывая, что он и Хейг должны отныне совещаться и координировать свои действия, в первую очередь поддерживая друг друга во время атак, объединенное командование не давало никаких дополнительных преимуществ.
Взгляды Петэна спорны, но его меморандум, что неудивительно, предвосхитил скрытый замысел Ллойд Джорджа. Как предполагал последний, смысл создания какого-либо объединенного командования заключался не только в координации борьбы с Тройственным союзом, но и в том, чтобы избавиться от Хейга и Робертсона или, на худой конец, подчинить их действия внешнему контролю.
