Главнокомандующим тремя видами вооруженных сил Гитлер не предоставил практически никаких прав для оказания влияния на общее руководство военными действиями. Они могли только иногда высказывать свое мнение по вопросам ведения войны, но Гитлер, в конце концов, принимал решения исключительно на основе своих личных соображений. Во всяком случае, он оставил за собой право инициативы, так что мне неизвестен ни один случай (за исключением вопроса о Норвегии, когда гроссадмирал Рэдер первым подал ему мысль о проведении операции в этом районе), когда важное решение в вопросах общего ведения войны исходило бы от командования одного из видов вооруженных сил.

Так как никто не имел права составлять «план войны», и менее всего, конечно, ОКВ, то практически все сводилось к тому, что все ждали очередного проявления «интуиции фюрера». Одни, как Кейтель и Геринг, – в суеверном почитании Гитлера, другие, как Браухич и Рэдер, – пав духом. Ничего не меняло и то обстоятельство, что в штабах трех видов вооруженных сил имелись мнения, затрагивавшие вопросы ведения войны на длительную перспективу. Так, гроссадмирал Редер еще зимой 1939/40 г. дал задание Штабу руководства морской войной изучить технические возможности и условия операции по высадке десанта в Англии. Но не оказалось ни одной военной инстанции, ни одной личности, которая бы, действуя в духе и традициях подлинного начальника Генерального штаба, была бы признана Гитлером не только экспертом или исполнителем, но и военным советником по вопросам общего руководства военными действиями.

В настоящем же случае результатом подобной организации высших военных органов было то, что после окончания кампании на Западе, как уже было сказано, стоял вопрос: «Что же дальше?»

Наряду с этим вопросом высшее руководство Германии стояло перед двумя фактами:

1. Факт существования неразбитой и несогласной на переговоры Великобритании.

2. Тот факт, что Германия в связи с возможным рано или поздно вступлением в войну Советского Союза, с которым она теперь имела общую границу (как бы Кремль и ни казался сейчас миролюбиво настроенным по отношению к Германии), находилась под скрытой угрозой войны, о которой упоминал Гитлер еще в 1939 г., когда подчеркивал необходимость в кратчайшие добиться победы на Западе.

Эти факты указывали на то, что Германия должна закончить войну с Англией в самое короткое время. Только в том случае, если это удастся, можно было считать, что Сталин окончательно упустил возможность использовать раздоры между европейскими государствами для продолжения своей экспансионистской политики. Если не удастся найти мирный путь решения вопроса, Германия должна пытаться путем применения военной силы быстро разделаться со своим в то время последним врагом – Великобританией.

Трагедией этого короткого промежутка времени, определившей на долгое время судьбу Европы, было то обстоятельство, что обе стороны серьезно не искали путей мирного решения вопроса на разумной основе. Совершенно уверенно можно сказать, что Гитлер предпочел бы избежать войны с Британской империей, т. к. его основные цели находились на Востоке. Но способ, который он избрал на заседании Рейхстага после окончания кампании во Франции для столь неопределенного мирного предложения Великобритании, вряд ли мог вызвать благоприятный отклик у противной стороны. К тому же сомнительно, чтобы Гитлер, которым к тому времени уже овладела преступная мания величия, был готов к миру на основе разумности и справедливости, если бы Великобритания сама сделала серьезное бы предложение об этом. К тому же Гитлер уже не мог просто так отказаться от сделанных им самим политических шагов. Он отдал половину Польши и Прибалтику Советскому Союзу – факт, который он мог ликвидировать только ценой новой войны. Он открыл путь к удовлетворению стремлений Италии к захвату областей, находившихся под властью Франции, и тем самым очутился в зависимости от своего союзника. Наконец, после Праги ему перестали доверять как политику, и он практически полностью перестал считаться возможным партнером для переговоров у держав, которые, возможно, в другой ситуации и проявили бы готовность заключить с ним договор, отвечавший его стремлениям.

Немецкий народ в своей массе восторгался бы Гитлером, если бы он после победы над Францией добился подписания мира на разумной основе. Народ не хотел присоединения к Германии областей, в которых преобладало польское население, он также не одобрял идеи некоторых фантазеров, которые, ссылаясь на древнюю историю, обосновывали свои территориальные притязания тем, что когда-то та или иная область входила в Священную Римскую империю германской нации. В Германии, за исключением некоторых фанатиков из партийного руководства, никогда серьезно не верили в идею «народа-господина», призванного править Европой или даже всем миром. Народу нужно было только, чтобы Гитлер утихомирил свою свору пропагандистов, проложив путь к достижению разумного мира.

С другой стороны, английский национальный характер, так полно воплотившийся в личности главы правительства Черчилля, препятствовал тому, чтобы Англия на этом этапе войны – да и позже – серьезно искала разумного конструктивного компромисса. Приходится удивляться упорству англичан, при всех обстоятельствах решивших продолжать начатую борьбу, как бы ни угрожающе иногда было их положение. К этому нужно еще добавить, что это ожесточение, «непреклонная ненависть» к Гитлеру и его режиму (у некоторых политиков и по отношению к «прусской Германии») притупили способность распознать еще более грозную опасность, которая угрожала Европе в лице Советского Союза. Очевидно также, что английская политика находилась в плену традиционных соображений о «европейском равновесии» (ради восстановления которого Великобритания, в конце концов, и вступила в войну), которые предполагали низвержение ставшего слишком могущественным государства на континенте. Англичане закрывали глаза на то, что в изменившемся мире «мировое равновесие» было нарушено прежде всего тем, что Советский Союз набрал большую силу, нарушено из-за той опасности, которую представляла для Европы эта страна, исповедовавшая идеи мировой революции.

К тому же глава английского правительства Черчилль был слишком воинственным. Это был человек, который думал исключительно о войне и желанной победе и смотрел на политическое будущее через призму этих военных целей. Только спустя несколько лет, когда Советы уже подошли к Балканам – этому нервному узлу Великобритании, Черчилль распознал заложенную здесь опасность. Но в то время он ничего не мог сделать, имея союзниками Рузвельта и Сталина. Сначала он верил в силы своего народа и в то, что США, в конце концов, будут вести войну во главе со своим президентом на стороне Великобритании. Но как мало в то время была готова к этому основная масса американского народа при всей его антипатии к Гитлеру!

Скрытая угроза Германии, которая исходила со стороны Советского Союза, не могла, конечно, укрыться от взгляда такого человека, как Черчилль. Что касается возможного советско-германского конфликта, то он рассматривал его как надежду для Великобритании. Напротив, мысль о соглашении с Германией не находила места в его мозгу, т. к. после подобного соглашения с большой вероятностью последовала бы в ближайшее время борьба между двумя тоталитарными государствами. Хотя здравая оценка сильных и слабых сторон обоих государств не позволяло с уверенностью отдать полную победу одному из них, можно было надеяться на то, что они оба свяжут себя такой войной на долгое время, что приведет к их взаимному ослаблению. Подобная ситуация неизбежно будет иметь следствием то, что обе англо-саксонские державы смогут претендовать на роль верховного арбитра. Возможно также, что война между обоими тоталитарными государствами приведет к гибели обоих режимов.

Во времена диктатур, торжества идеологий, «крестовых походов», взвинчивания масс народа безудержной пропагандой слово «Разум» нигде, к сожалению, не пишется с большой буквы. Так в ущерб обоим народам и к несчастью Европы получилось, что Великобритания и Германией избрали путь решения спора между собой с помощью оружия.